Литмир - Электронная Библиотека

Раванда Тессл

Безродная

Из неопубликованных мемуар Петра Йозефа Хармана:

«Я никогда не был садистом и мне плевать что обо мне думают люди. Эти кривозубые крестьяне, да кто они вообще такие? С чего бы их мнение меня должно волновать? В моей жизни я должен быть хорошим для одного человека – для моего сына и, пока он мною гордиться, пока мы так близки – значит я всё сделал правильно. Прошлое – только основа для настоящего. Чтобы там ни было, благодаря моим поступкам в прошлом, сейчас у меня есть сын. Пути достижения целей не важны. Важна – только цель».

Пролог

Первым бесспорным описанием анальгезии считается доклад нью-йоркского врача Диаборна. В 1932 году он рассказал о мужчине по имени Эдуард Гибсон, который выступал в цирковых шоу под псевдонимом Человек-игольница.

Он получил топором в лоб, ему прострелили палец, у него были ожоги, его утыкали булавками и распинали, и он никогда не подавал виду, что испытывает какой-то дискомфорт. Гибсон дожил до 54 лет. Разобраться в природе его заболевания ученые не смогли до двухтысячных годов.

В начале 2000-х канадская биотехнологическая компани0Xenon0Pharmaceuticals изучала семейство из Ньюфаундленда, несколько членов которого не чувствовали боли. Они принялись искать сходные случаи по всему миру. Сегодня это делать проще: некоторые рассказывают о себе в сети. Секвенируя ДНК этих людей, исследователи обнаружили мутацию гена под названием SCNP9A.

Это открытие положило начало гонке за болью среди биотехнологических компаний.

Именно SCNP9A изучал в Пакистане в 2006 году Джефф Вудс и его команда.

Пакистанцы были идеальным объектом для изучения, поскольку в этой стране очень высока доля0браков0между0двоюродными сестрами и братьям.

Похожий район нашелся и в Швеции, где в деревне Виттанги открыли около сорока случаев анальгезии.

Германия Ганновер 2001 год

Театр “Am Aegi”

 Оббитые красным бархатом ряды сидений были полностью заполнены гомонящими зрителями. Такой мандраж! Никто из успевших купить билет на сегодняшнее представление не мог унять ликования, бушующего внутри.

Оно и не удивительно, не только Ганновер, но и вся Германия были в волнении от предстоящего перформанса. Весь мир замирал в предвкушении каждый раз, как слышал, что они вновь выходят на сцену. И в этот раз всё было как по нотам.

Ничего не изменилось даже спустя год затишья. Абсолютно все места были уже заполнены людьми и заветный час с каждой секундой был всё ближе и ближе. Наконец, в огромном зале погасли огни.

Сцену озарил яркий прожектор и сердца зрителей замерли. Воцарилась такая тишина, что казалось, никто не дышал…

А в это время за кулисами стоял виновник всего этого торжества человеческой мысли.

Он молча улыбался, вглядываясь в глаза своей спутницы. Видя в них страх и смятение, он никак не пытался успокоить её, а лишь продолжал выжидающе молчать. Он ждал, когда его жена произнесёт хоть слово, сломается наконец под давлением его мрачного взгляда и заговорит с ним.

В свою очередь она, давно знающая этого человека, чьё сознание находилось на тонкой линии там, где заканчивается гениальность и начинается безумие, прекрасно понимала, чего именно он ждёт. Без этого не мог начаться перформанс.

Никогда он не позволит всему начаться, не почувствовав заранее собственной победы если не над тысячами, то хоть над одним человеческим разумом. И она, понимая это покорно выполнила его не высказанную вслух волю:

– Мне кажется пора начинать Пэтер. – Она намеренно говорила с ним якобы «неуверенно». За долгие годы что они знают друг друга она наконец научилась обманывать его и была рада этому безмерно.

Пэтер не уловил в её словах ни капли лжи, он верил, что в них были именно те чувства, которые он так рьяно хотел увидеть и услышать.

– И после стольких выступлений ты до-сих-пор боишься? – Медленно он произнёс этот вопрос, с присущей одному ему дотошностью и был крайне доволен тем, как он прозвучал на самом деле.

Ведь в его голове вариант этого вопроса звучал куда суше.

А что она должна была ответить? Сказать правду? Зная, как это повлияет на предстоящую им двоим работу? Ни за что!

– Похоже, что да. Всё никак не научусь справляться с этим чувством. Ума не приложу как у тебя это получается. – Нежная улыбка на её устах окончательно убедила его в том, что время пришло.

Подойдя к ней, он, едва прикоснувшись к её нежным губам своими губами, насладился запахом её дорогих духов с мандариновыми нотками и широким шагом направился на сцену.

Едва Пэтера осветил прожектор, как зал взорвался аплодисментами. Он поднял вверх правую руку и зал замолчал. Пэтер заговорил по-немецки в микрофон, закреплённый на его голове:

– Леди и джентльмены, добро пожаловать.

Мне отрадно видеть всех вас здесь сегодня, но предупреждаю, вам лучше привязать себя к своим местам, ибо после увиденного на сцене, я гарантирую, что вам крайне трудно будет усидеть.

Он хлопнул в ладоши завершая свою речь, прожектор, освещающий Пэтера погас, вместо этого позади него загорелся приглушенный бордово-красный свет, и все увидели неподвижно стоящую девушку.

Трудно было при таком свете точно описать её внешность, но одно можно было сказать наверняка – у неё была превосходная фигура и превосходные волосы по самые щиколотки.

Заиграла тихая органная музыка и Пэтер медленно подошёл к девушке. Он оглядел её с ног до головы и прошёлся вокруг, осматривая её прекрасные формы. В один момент музыка заиграла громче, Харман без единой эмоции на лице сорвал с девушки белый хитон коим было перекрыто её тело и публике предстала её обнажённая фигура.

Она продолжала стоять молча и неподвижно, а он лишь дерзко улыбался. При виде этой картины по рядам пронёсся напряжённый вздох.

Перфомансист кружил вокруг девушки изображая попытки дотронуться до её тела. Но он ни разу к нему не прикоснулся, пока музыка не изменила свой темп став быстрее. Как-только зрители уловили эту перемену звука, он хлопнул в ладоши и из-за кулис люди в абсолютно чёрных костюмах вынесли длинный деревянный стол, на котором стояли банки с краской и кисти с длинными ручками, коими так любят рисовать люди, отдающие предпочтение картинам, исполненным масляными красками.

Не дожидаясь мгновения, когда стол будет поставлен на сцене, Пэтер схватил широкую кисть и баночку белой краски. В мгновение соприкосновений ножек стола со сценой, он уже отшвырнул крышку от баночки в сторону и обмакнув кисть поднёс её к телу девушки.

Прождав несколько секунд пока сцену не покинули лишние люди, он затем плавными движениями провёл кистью по грудям своей напарницы. Он делал это намеренно медленно.

Кисть ползла вокруг затвердевших сосков пышной груди оставляя за собой влажный белый след вниз, туга, где находился пупок, в нём кисть дважды пряталась на мгновение и затем останавливалась. Пэтер щёлкнул пальцами, и девушка покорно открыла свой аккуратный рот. Он, медленно обошел её сзади и приблизившись к ней в плотную вытянул свою руку с сжатой в ней кистью перед ней, второй рукой он взялся за противоположный конец кисти и резко рванул её на себя попав ручкой кисти прямо в рот девушки. Теперь кисть была ей вместо кляпа.

Свою руку что была испачкана в краске, он обтёр о внутреннюю сторону бедра её левой ноги и вновь вернулся к деревянному столу.

Открыв резкими движениями сразу несколько баночек, он вылил их по одной на её тело. Больше всего досталось голове и плечам. Когда все краски начали смешиваться, он резко подхватил её на руки и сметая всё стоящее на столе положил на него свою жертву.

1
{"b":"848051","o":1}