Где же, в каком пункте судьба повернулась лицом к большевикам и отвернулась от тех, кто в конце октября -- начале ноября пытался противостоять им?
Известный писатель Р. Гуль, много раз встречавшийся с Керенским в годы эмиграции, вспоминал: "Однажды, сидя у нас на 113-й улице в Нью-Йорке, он (Керенский) показал напротив в окно, где жил меньшевик В. Абрамович и другие меньшевики, и сказал: "Ведь они, они меня погубили!" (см. Р. Гуль. Я унес Россию -- "Новый журнал", кн. 144, 1981, с. 34). Самооправдание Керенского и поиски им "виноватого" в случившемся в октябре 1917 г. общеизвестны. Тем не менее в его словах была своя правда. Какая?
24 октября Керенский прибыл в предпарламент, выступил перед его членами, квалифицировав действия большевиков как попытку свержения существующего строя и прося санкции на подавление ее вооруженной силой. Речь шла о переброске в Петроград фронтовых воинских
частей. Однако главным образом голосами представителей левой, революционно-демократической части предпарламента (меньшевики и эсеры) была принята резолюция, рекомендовавшая правительству действовать политическими методами: объявить о готовности к мирным переговорам, о немедленной земельной реформе и пр., т.е. выбить таким образом пропагандистскую почву из-под ног большевиков. Лидеров меньшевиков и эсеров понять можно. Июльская история, закончившаяся поражением большевиков, привела к значительному усилению правых сил, в конечном счете закончившемуся "корниловским путчем". Они не хотели повторения июля с непредсказуемыми последствиями. Контрреволюции справа они боялись больше, чем большевиков. Этот страх во многом был иллюзорным (корниловцы были деморализованы поражением в конце августа), но иллюзорный страх часто бывает хуже страха перед реальной опасностью...
Утром 25 октября Керенский решил действовать на свой страх и риск. Он выехал из Петрограда для того, чтобы форсировать движение войск с Северного фронта к Петрограду. Распоряжения об их вызове последовали еще до того, как Керенский выступил в предпарламенте. Тут и начинается "черемисовский эпизод", "черемисовщина", которая могла либо спасти "керенщину", либо помочь отправить ее в политическое небытие.
Несколько ключевых фигур оказались "задействованными" в "че-ремисовщине": сам Керенский, командующий Северным фронтом (штаб в Пскове) генерал Черемисов, генерал-квартирмейстер фронта, свояк Керенского В. Барановский, командир 3-го конного корпуса генерал П. Краснов и комиссар Северного фронта В. Войтинский. От них зависело принятие, возможно, судьбоносных решений. Керенский писал об этих событиях не раз. Но он слишком заинтересованное лицо, чтобы без всяких "скидок" полагаться на его утверждения. Им руководила мысль представить себя жертвой измен и предательств. Черемисов после Октября был арестован, потом исчез с горизонта. В газете "Голос России" (1921 г.) он опубликовал свои весьма фрагментарные и откровенно "самооправдательные" воспоминания. В них он писал, что сам Керенский создавал неразбериху, мешавшую ему действовать решительно. Он старался снять с себя обвинения в пособничестве большевикам. Краснов, после того как вынужденно ушел от политики (он был донским атаманом, сотрудничал с немцами, потерял власть после поражения Германии в войне), стал романистом. Он оставил обширные мемуары "На внутреннем фронте", но они беллет-ризованы, а главное, Краснов в "черемисовском эпизоде" играл все-таки вторую роль. К тому же Краснов ставил своей задачей "объяснить" свою неспособность разбить "красных" при их "рожде
нии". Барановский не оставил ничего. Мемуары Войтинского долгое время пролежали в архиве. Все названные мемуары давно известны, и мы можем адресовать к ним интересующегося читателя. Из всех ключевых участников "черемисовщины" свидетельства Войтинского вызывают наибольшее доверие. Как уже отмечалось, он был комиссаром Северного фронта и писал свои мемуары тогда, когда ему не перед кем и незачем было оправдываться или кого-либо обвинять. Даже монархист Краснов характеризовал его как человека высокоидейного.
На страницах воспоминаний Войтинского находим немало положительных характеристик бывших царских генералов и офицеров (Парский, Балтийский, Болдырев и др.). Но вот Черемисов. "Черемисов, сменивший Клембовского на посту главнокомандующего фронтом, предпочитал плыть по течению, подделываясь под солдатскую стихию, заигрывая с толпой даже тогда, когда в толпе зрела мысль о Варфоломеевской ночи. Но отношение нового главнокомандующего (он сменил Клембовского, уволенного как сторонника Корнилова) не имело ничего общего с любовью к русскому солдату ген. Парского. Для Черемисова солдатская масса была "сволочью", и он заискивал перед ней лишь потому, что видел в ней силу. Вообще, это был военный чиновник, совершенно поглощенный заботами о том, как использовать новую обстановку в личных целях, запутавшийся в честолюбивых махинациях, изолгавшийся, опустившийся до полного забвения долга".
Черемисов не поддержал "корниловский путч", за что и получил повышение, став главкомом Северного фронта. С Корниловым у него старые "счеты". Впрочем, как, возможно, и с Керенским. Когда 19 июля 1917 г. Корнилов стал Верховным главнокомандующим, Черемисов вместо него был назначен главкомом Юго-Западного фронта. Это, однако, вызвало резкий протест Корнилова; последний потребовал, чтобы Керенский отменил приказ о назначении Черемисова. В ответ Черемисов заявил, что будет защищать свое право "хотя бы с бомбой в руках". Конфликт с трудом удалось уладить. Черемисова оставили на посту главкома Юго-Западного фронта, но тут же перевели в резерв. Надо думать, он не забыл этого ни Корнилову, ни Керенскому. В конце августа 1917 г. он поддержал Керенского против Корнилова, а в конце октября фактически поддержал Ленина против Керенского.
Когда начиналась "петроградская передряга", его самого в Петрограде не было. "Все мое внимание в эти дни, -- пишет он, -- было поглощено задачей, которую возложило на меня военное министерство. Дело шло о том, чтобы вывести из Петрограда на
фронт наиболее беспокойные части гарнизона и заменить их менее разложившимися полками из действующей армии".
Февральские события 1917 г. в решающей степени стали успешными благодаря выступлениям запасных батальонов гвардейских полков петроградского гарнизона, не желавших покидать "теплых казарм" и выделять маршевые роты на фронт. В честь особых "революционных заслуг" петроградского гарнизона по соглашению с Временным правительством и ВЦИК части гарнизона не должны были выводиться на фронт. Поскольку большевики требовали немедленного мира, петроградский гарнизон быстро "большеви-зировался". Естественно, что вокруг вопроса о выводе его войск на фронт шла напряженная политическая борьба. Большевики защищали право солдат гарнизона оставаться в Петрограде, видя в них свою, может быть, главную опору. Временное правительство старалось избавиться от большевизированных войск в столице.
Войтинский пишет, что задача вывода гарнизона на фронт "не представлялась неразрешимой". Фронтовики, даже в самых "обольшевизировавшихся" полках, относились к столичному гарнизону с презрением и даже ненавистью. "На позициях раздавались угрозы: мы петроградских штыками в окопы вгоним!"
Поскольку в стратегическом отношении петроградский гарнизон подчинялся штабу Северного фронта, Черемисов, ссылаясь на нужды фронта и поддержку фронтовых комитетов, обязан был потребовать передислокации войск, находившихся в Петрограде, его окрестностях и Финляндии. Но он всячески уклонялся, заявляя, что это -- дело не столько военное, сколько политическое, а он к политике отношения иметь не желает. "Невмешательство" Черемисова затягивало решение вопроса, что было на руку большевикам. Председатель исполкома Петроградского совета и созданного (в частности, для противодействия выводу гарнизона) при нем ВРК Л. Троцкий хорошо понимал, что большеви-зированные полки Петрограда и петроградского военного округа в критический час станут главной большевистской опорой. Невывод петроградского гарнизона стал, может быть, одной из главных причин победы большевиков.
