– Не поспит, – мстительно пророкотал Сосновский, – я вот его завтра на рыбалку до света подниму.
– Тоже дело, – согласилась Наталья, – поклюёт носом на утренней зорьке – в следующий раз меньше будет в гостях засиживаться. А ты, раз на рыбалку собрался, ложись и спи, а то и сам вовремя не проснёшься.
Полковник дисциплинированно лёг в постель, и через несколько минут начал тихо похрапывать.
Сосновская выждала ещё несколько минут, чтобы муж заснул покрепче, потом осторожно встала с постели и стала бесшумно одеваться, поглядывая в окно. На душе у неё было неспокойно. Всё пугало её: и внезапная темнота в посёлке, и отсутствие Валерки, но страшнее всего было тусклое красноватое свечение, пробивающееся сквозь деревья. Уж не пожар ли это, упаси, Господи. Валерка, ведь он такой! В стороне не останется. В самое пекло полезет. Он в свои тринадцать считает себя мужчиной. Куда там! Конечно, у него перед глазами пример отца. Да только старшему Сосновскому сорок шесть, а не тринадцать. Хотя и за него тоже частенько волноваться приходится. Как же с мужиками тяжело! Причём, независимо от возраста.
* * *
Кроме Барминцевых, Раскольниковых и Сосновских произошедшее заметил и ещё один человек – старейший житель посёлка Александр Петрович Панин.
Александру Петровичу было уже без малого восемьдесят. Девять лет назад Александр Петрович приехал сюда после перенесённого им обширного инфаркта, искренне веря, что пребывание на свежем воздухе будет полезным. Именно их этих соображений они с супругой и приобрели дачный участок в Щучьей Пади.
Дело в том, что этот надел земли был давно, ещё в девяностые годы выделен для очень серьёзной организации. Тогда, напуганные безумием, охватившем страну, люди хватались за что-нибудь более или менее стабильное. А что может быть стабильнее земли? Однако, по прошествии некоторого времени, всё постепенно утряслось, и серьёзные люди поняли, что всё не так плохо, чтобы держаться за эту болотину на самой границе Московской области. А уж если и следует обзаводиться землицей, то лучше сделать это в более цивилизованном месте с развитой инфраструктурой. Поэтому они начали освобождаться от сомнительной прелести Щучьей Пади. В результате от старожилов осталось всего три или четыре семьи страстных охотников, которые просто не могли расстаться с местом, где можно было прямо в собственном огороде встретить зайца, лису или лося. Эти старожилы ещё и прикупили себе землицы. Остальные же участки сменили по двое, а то и трое хозяев.
Участок, приобретённый Паниными, успел за это время основательно зарасти берёзово-ольховым мелколесьем трёхметровой высоты, выросшем так густо, что хоть корзину плети. Людмила Ивановна Панина, увидев это безобразие, прямо заявила, что ей такого добра и даром не надо, потому, как сыну возиться будет некогда, а им, старикам этого не поднять. Но сам Панин успел приметить под ёлкой в углу участка остатки тетеревиного гнезда, а среди густо разросшихся берёзок несколько обабков и даже один крепенький красноголовик. Ему, страстному охотнику и грибнику стало ясно, что Щучья Падь – это его персональный рай.
Поначалу, конечно, было трудно. Одна расчистка участка чего стоила. Но, надрываясь на тяжёлой физической работе, старик как-то совсем забыл о сердце и прочих внутренних органах.
За девять лет вид Александр Петрович приобрёл экзотический. Кожа его, выдубленная солнцем и ветром, приобрела красновато-коричневый оттенок, что в сочетании с длинными седыми волосами делало его похожим на старого индейца. Образ, правда, нарушала типичная российская щетина, росшая от скул до кадыка и, неизвестно почему, всегда выглядевшая так, словно её обладатель не брился ровно две недели.
Хотя старик трудился круглый год без отдыха то на огороде, то в саду, успевая ещё и с ружьишком побродить и грибочков насолить-насушить почти в промышленных масштабах, чувствовал он себя гораздо лучше, чем девять лет назад. Но всё же, возраст давал себя знать – спать Александр Петрович стал уж очень чутко. Чуть что, просыпался, и, главное, заснуть, потом не удавалось.
Вот и сейчас, ровно кольнуло что-то. Александр Петрович успел даже заметить последнюю вспышку света, перед тем, как фонарь у дома погас. Вот ещё незадача, лампочка что ли, перегорела? Опять расходы. Эти лампочки на столбах дорогущие. Александр Петрович вздохнул и повернулся на другой бок.
Но сон не шёл. Что-то ощущалось неприятное. И дело было не только в перегоревшей лампе. Панин ещё поворочался некоторое время, а потом, кряхтя, больше для порядка, конечно, чем от реальной боли в суставах, встал с постели и подошёл к другому окну.
Посёлок, насколько это было видно, весь погрузился во тьму. Как ни странно, но этот факт даже несколько приободрил прижимистого старика – не надо тратиться лампочку покупать, не в ней дело. А вот пусть утром электрик из Городка приезжает и чинит всё, что положено. У их товарищества с ним договор, так вот пусть получаемые денежки и отрабатывает. Взносы-то регулярно на все такие дела собирают.
Собственно, теперь можно было бы и ложиться, но Александр Петрович по опыту знал, что уснуть ему до утра не удастся. Ну, раз такое дело, можно и выйти покурить, тем более что супруга его, Людмила Ивановна, взявшая моду в последнее время ограничивать количество выкуренных мужем за день сигарет, спит, и эта сигарета окажется несчитанной.
Панин накинул на плечи куртку, вышел на крыльцо и с удовольствием закурил. И тут он заметил то, чего не разглядел из окна – странное красноватое зарево, повисшее над посёлком.
– Это что ещё такое? Никак пожар? А что же тревогу-то никто не поднимет. Спят, небось, все, как сурки. Этак и весь посёлок сгорит!
Старик попытался понять, где пожар. Но это оказалось невозможно. Красное зарево заливало небо как-то уж очень равномерно, и сполохов нигде не было видно.
– Что за чертовщина? Уж не бомбу ли на нас американцы сбросили?
Американцев Панин не любил и готов был обвинять их во всех мыслимых и немыслимых грехах.
Поразмышляв немного о коварных американцах и докурив сигарету, Александр Петрович огляделся и заметил, что в стороне Барминцевского участка светятся слабые огоньки. Ясно там не спят. Надо бы к ним сходить и разузнать, что и как.
Он вышел за калитку и зашагал в сторону Барминцевых, но по дороге вспомнил, что идёт без штанов, и вернулся одеться поприличнее.
Пока ходил туда-сюда, пока искал в темноте комнаты нормальную одежду, прошло довольно много времени, и к калитке Барминцевых Панин подошёл одновременно с Танюшкой Раскольниковой.
Панин поморщился. Не любил он Раскольниковых. И козу эту вертлявую, Таньку он тоже не любил. Время почти час ночи, детям давно спать пора, а она всё бегает по чужим участкам. А вот сейчас чуть не толкнула пожилого человека, лишь бы первой в калитку проскочить. Ну и молодёжь пошла!
Александр Петрович в досаде от этой встречи едва не повернул восвояси, но любопытство победило, и он вошёл в калитку.
Из темноты кустов смородины его яростно облаяла, раздражённая всей этой ночной суетой, Агата, и Панин сердито погрозил в сторону кустов клюкой, с которой для солидности ходил последние годы. Агата и Александр Петрович терпеть друг друга не могли и при каждой встрече высказывали друг другу взаимные претензии. На равных.
Из-за глупой собачонки Панин добрался до крыльца дома, на котором стояли взволнованные Вера Кирилловна, Марина Александровна и Варя Барминцева, с заметным опозданием, и так и не понял того, что сбивчиво объясняла Танька. Впрочем, понять эту сороку вообще было мудрено – балаболит, что не попадя, да ещё и тараторит так, что и слов-то толком не разобрать. Какие-то утонувшие и разрезанные машины, какая-то пыль…
А пожар-то где?
Тут Вера Барминцева, наконец, заметила Панина и спустилась к нему.
– Ох, здравствуйте, Александр Петрович. Как хорошо, что вы пришли. А то мы тут с Мариной прямо растерялись.
