Торин злился, но ровно до того момента, пока ни дотронулся до нее. И с этого мгновения вся злость и раздражение волшебным образом куда-то испарились, он чувствовал только запах луговых трав от ее кожи и волос, тепло стройного тела под своими ладонями. Граф заметил, что Оливия, так же, как и он, остро реагировала на его прикосновения. Она неровно дышала и, то бросала на него изумленные растерянные взгляды, то опускала голову и не смела поднять на него глаза, а ему было важно, просто жизненно необходимо заглянуть в них. И, когда он все же убедил ее посмотреть на него, то не стал скрывать своих чувств и с переполнявшей его нежностью улыбнулся ей и испытал что-то близкое к восторгу, когда увидел отклик в ее глазах. Говорить ни о чем не хотелось, захлестнуло желание любоваться ее невероятными глазами, прикоснуться к ее чувственным губам, но он должен был узнать, что же произошло в манеже. Ее спокойное «да», а потом странное «нет» на, казалось бы, простейшие вопросы еще больше запутали его, но он нисколько не расстроился: ведь появился убедительный повод вновь пригласить ее на танец, еще раз прикоснуться к ней, а, заодно, и все выяснить. Об этом он ей и сказал, а в ответ она его отчитала и запретила приглашать! Ее очередная непредсказуемая реакция вынудила его воспользоваться одной из многих тайных комнат дворца, находившуюся за колонной, и в которую можно было попасть, нажав на определенную панель на стене.

Торин был взбешен, но старался сдерживаться, пытаясь выяснить причину странного поведения Оливии на предложение потанцевать. Разговор принял неожиданный оборот, Оливия заявила, что позабыла все танцы, и Торин сразу, не колеблясь, предложил свои услуги в деле обучения этим самым танцам, ведь в этом случае он сможет чаще видеть ее, общаться с ней, у нее уже не получится игнорировать его. Она, прищурившись, подозрительно слушала, а он, боясь, что Оливия откажет, бесстрастным тоном доказывал ей, что делает это исключительно в ее интересах. Он с волнением ждал ответа и с облегчением выдохнул, когда она обещала подумать. А потом выяснилось, что Оливия не доверяет ему, Торин сам дал повод для такого отношения и сумел признаться в этом, ее забавная реакция рассмешила его, и вместо обиды и огорчения он испытал легкость и душевный подъем.

Граф понимал, что должен отпустить Оливию, но не мог себя заставить это сделать и спросил о поединках борцов, и заодно сказал, точнее, заставил себя сказать о Махубе, чтобы посмотреть, как она отнесется к этому. Торин был прекрасно осведомлен, что почти все саравийцы во главе с принцем Ильтаром поехали осматривать границы королевства, их сопровождали воины Картара во главе с главнокомандующим графом Аленом Монсервилем. Он решил опередить Махуба и воспользовался его отсутствием. Но ее слова: «…я имею в виду свое лицо. Разве он не видит на нем то, над чем все так любят смеяться?» оглушили его, он вдруг почувствовал боль, отчаяние, крушение всех надежд, которые испытывала Оливия каждый раз, когда окружающие начинали насмехаться над ней. Ему захотелось избавить ее от этой боли, стереть с лица недоверие, и он сделал то, о чем боялся даже думать, а только робко, как безусый юноша, мечтал, - поцеловал ее. А она ответила на его поцелуй! Страсть охватила его и, не сдержавшись, он крепко прижал ее к себе. И снова она поступила вопреки поведению пугливых девственниц, Оливия не могла не почувствовать силу его желания, но не оттолкнула его, а, напротив, прижалась сильнее. Боясь, что не сможет остановиться, он оторвался от нее и попятился, говоря о том, что ей следует уйти, чтобы избежать сплетен. В нем неожиданно пробудилась потребность заботиться о ней, уберечь от неприятностей и злых языков, защитить от бед и разочарований.

Когда она вышла из комнаты, он усмехнулся и покачал головой: опять не удалось поговорить о ее странном поведении в манеже. С этой кареглазой девушкой все не так! Все его планы разрушало ее необычное поведение, которое злило его и вместе с тем вызывало восхищение и улыбку. Конечно, его настораживало, что у него появилась довольно сильная зависимость от Оливии, потребность видеть ее, говорить с ней, мечтать коснуться ее. Но Торин старался не думать об этом, в конце концов, есть заботы и поважнее, например, научить ее танцевать, ведь одно только прикосновение к ней приводило его в восторг и кружило голову. Он старался не думать о том, к чему это все может привести и не строил никаких планов, но оставить Оливию в покое и отказаться от обуревавших его, доселе неведомых чувств, не собирался!

Торин после занятий привел меня в комнату, которая размером напоминала школьный класс, в углу стоял клавесин и рядом небольшой столик у стены. За старинным инструментом, прародителем фортепиано, сидела седая женщина с прямой спиной и бесстрастным взглядом. Торин сразу приступил к занятиям, говорил название танца, показывал движения, я под музыку повторяла их. Некоторые из них отдаленно напоминали детсадовские «два притопа, три прихлопа», партнеры держались за руки, находясь друг от друга на пионерском расстоянии, и ходили прямо или по кругу, чередуя направления движения, то припадая на одну ногу, то делая скачки в сторону. Впрочем, удивляться тут нечему: в таких пышных длинных платьях особо и не подвигаешься. Пару таких танцев я разучила легко, тем более, Торин внимательно следил за моими движениями, ответственно подходя к роли учителя. Сложнее стало, когда в танце партнер обнимал ладонями талию партнерши, в это время ее руки находились на его плечах, и они, кажется, это называется приставным шагом, передвигались то в одну, то в другую сторону.

Как только руки графа касались моей талии, у меня начинались проблемы с дыханием, я слышала все, что говорил Торин, но вот воспринимала с трудом, поэтому постоянно сбивалась и путалась, и мы все начинали заново. У меня бы на месте графа давно терпение кончилось, а он даже ни разу не нахмурился, не говоря о том, чтобы разозлиться, только мило улыбался и успокаивал меня, убеждая, что обязательно все получится, следует только побольше заниматься. Стараясь, видимо, как-то отвлечь меня, Торин сказал, что партнеры, танцуя, могут разговаривать, а потом неожиданно спросил:

- Скажите, леди Оливия, когда Вы в манеже приветствовали борцов из Саравии, не боялись сделать что-то не так?

- Страха не чувствовала, опасения, что ошибусь, конечно, были, но в том, что нужно что-то срочно делать, как-то поприветствовать гостей, была уверена. Тем более, я видела, что борцы не просто удивлены, а, скорее, оскорблены. Мне показалось, что принц Ильтар готов был покинуть арену, а это могло привести к конфликту и не местечкового, а международного уровня. Как Вы понимаете, риск был вполне оправданный, - ничего не скрывая ответила я.

- Ваш поступок по достоинству оценили и та, и другая стороны. Могу лишь повторить, что Вы произвели сильное впечатление на принца и его свиту, -сказал Торин.

- Я рада, что все закончилось благополучно, - улыбнулась я.

А когда поняла, что за время нашего разговора ничего не перепутала в танце и сумела завершить его без сбоев и ошибок, не удержалась и радостно засмеялась:

- Ваша тактика сработала! У меня все получилось!

- Я был уверен в этом! – улыбнулся в ответ Торин, правда, не так радостно, как я.

Почувствовала себя неловко, потому что своей бестолковостью утомила человека. Мы разучивали другой танец, когда Торин вернулся к этому разговору:

- Знаете, леди Оливия, в том, что произошло в манеже, была моя вина. Я, проведя почти год в Саравии, привык к культуре и обычаям этой страны, и не учел, какое впечатление на нашу публику произведут полуобнаженные тела мужчин.

- Не уверена, что в этом случае стоит искать виновных. Полагаю, в Саравии женщины закрывают свои лица, выходя из дома. Вы ведь предполагали, какое впечатление на саравийских мужчин произведут обнаженные шеи и плечи наших женщин? Я, как и все остальные женщины и мужчины, присутствовавшие на приемах, видела горящие глаза саравийцев, когда они с жадностью рассматривали дам в бальных платьях, неподобающем, по их мнению, виде. В этом Вы тоже себя вините? А высший свет нашего королевства снисходительно относился к их поведению, типа, не стоит обижаться на дикарей. Считайте, что в манеже саравийцы отомстили нашей публике, которая оторопела, увидев борцов полуобнаженными. Для подданных нашего королевства они были одеты неприлично, а ведь с точки зрения саравийцев такая реакция им также показалась диковатой, - ответила я, даже не заметив, что мы закончили танцевать и теперь просто стояли и разговаривали, а вот аккомпаниатор продолжала играть, поэтому не могла слышать нас.