«Почему вы бежите от меня, – сказала она, – отчего вы не используете мою тайну так, как мне бы того хотелось? Ибо, в конце концов, вы не можете не замечать, что я люблю вас, вы прекрасно видите, что вы – единственная причина моих страданий, но вас это ничуть не трогает».
Сердце героя вовсе не бесчувственно, ему жаль, что он вынужден причинять страдания, он сочувствует даже боли врагов, лишенных добродетели. Гришку весьма тронуло такое проявление любви, решимость его улетучилась, ненависть притупилась, жажда мести, всегда наполнявшая его сердце, уступила место другим, более кротким желаниям, мужество едва не покинуло его, чувство жалости обезоружило его гнев. Он со вздохом подумал, что не может полюбить царевну, такую очаровательную и такую нежную.
Царевна же была поглощена своими переживаниями. «Что сулит мне ваше молчание, – произнесла она с трогательным бессилием, – вы вздыхаете, но вздох ли это ненависти или любви? Откликается ли ваше сердце на мою боль? Могу ли я надеяться на такое счастье? Увижу ли я того, кто ответит на мою любовь, разделит мою нежность, будет вздыхать обо мне, как я вздыхаю о нем?.. Нет, мне не следует обольщаться».
Наконец, он ответил: «Не думайте, сударыня, что я равнодушен к вашему очарованию и добродетели, – я восхищаюсь ими непрестанно. Я был бы счастлив посвятить вам и свое сердце, и свою жизнь, если к тому не было непреодолимых препятствий. Да, сударыня, в самый момент нашего рождения Силы Небесные устроили так, что нам не суждено быть вместе, я с сожалением повинуюсь судьбе. Большего я сказать вам не могу, всей моей решимости едва хватает, чтобы не поддаться вашему очарованию».
С этими словами он вышел из беседки, оставив царевну в глубокой печали.
«Что он хотел сказать, – обратилась она к Велике, – этими словами, произнесенными так тихо и со вздохом. Я хотел бы посвятить вам свою жизнь и свое сердце. Что за препятствие мешает моему счастью? Каково его происхождение, его имя? Он скрывает от нас и то и другое, без сомнения, он является нашим врагом, но, если это так, не сможет ли любовь нас примирить? Что это за тайна, которую я не могу постичь? Он добавил, что он не смеет сказать мне большего. О жестокий! Вы уже сказали слишком много, вам не дозволено любить меня! В самый момент нашего рождения Силы Небесные устроили так, что нам не суждено быть вместе… Отчего же вы не сказали мне, что это за препятствие, мешающее моему счастью? Почему вы не договорили? Вы боялись усилить мою боль? Неопределенность, в которую вы погрузили меня, куда как страшнее. О, милая Велика, как же я несчастна! Теперь он знает меня, он знает самого себя, и он сказал мне, что мне не на что надеяться, что я не должна вовсе обольщаться».
Однако, когда ее боль слегка утихла, она начала прислушиваться к голосу разума и увидела некоторую надежду в продемонстрированной им чувствительности и решила, что со временем она, быть может, добьется большего. Вот так мы всегда тешим себя малейшей надеждой, хватаемся за нее, сколь бы призрачной она ни была, она утешает нас, придает нам сил, и мы не чувствуем себя окончательно несчастными, пока эта надежда не рассеется.
Тем временем Борис, узнав о ссоре между принцем Густавом и принцем Иоанном, решил предотвратить всякое ее продолжение и удалить Густава любой ценой, и вскоре ему представилась подходящая возможность.
Принц Иоанн, опасаясь силы соперника, считал счастье слишком зыбким, пока тот стоит у него на пути. Вознамерившись избавиться от него любым способом, он выбрал восемь смельчаков и посулил им щедрое вознаграждение за убийство Густава. Чего только негодяй не сделает за деньги! Злодеи пообещали выполнить поручение, не гнушаясь никакими средствами.
Однажды вечером, когда Густав вместе с Гришкой возвращались из дворца, на них напали в отдаленном переулке. Гришка тотчас схватился за шпагу и поразил первого нападавшего. Густав, обнаружив в нем столь храброго защитника, отважно последовал его примеру, расчищая себе путь ударами шпаги. Однако, пока Гришка противостоял двум наиболее отчаянным злодеям, остальные окружили Густава и набросились на него с такой яростью, что, как он ни защищался, они одолели бы его числом, если бы поблизости случайно не оказался князь Шуйский с тремя слугами. Убийцы в страхе бежали, успев легко ранить Густава в правую руку.
Князь, узнав своего соперника, был раздосадован тем, что спас его от смерти, но он хорошо освоил искусство притворства, поэтому не выдал своих мыслей и даже отвел его в свой дворец, где его рану перевязали.
На следующий день весь двор узнал об опасности, которой подвергся принц, но Борис не только не рассердился на принца Иоанна, считавшегося зачинщиком этого предательского нападения, но и весьма холодно принял Густава, который пришел просить справедливости, сказав ему, что он сам это заслужил и должен винить только себя. Возмущенный столь малым участием Густав не смог удержаться от ответа, гордо заявив, что в один прекрасный день он станет королем и тогда припомнит все обиды, сразу после чего он удалился.
Высокомерный Борис не стерпел подобной угрозы и хотел немедленно арестовать его, но, не будучи в состоянии вести кровопролитную войну против короля Швеции, он не стал ничего предпринимать без своего Совета. Он тотчас собрал Совет и изложил свой план, и поскольку Совет целиком состоял из сторонников принца Иоанна, все единогласно высказались за арест Густава. Однако это решение не удалось сохранить в секрете, Густава предупредили, и он поступил так, как подсказывало ему благоразумие. Он попрощался с Гришкой и спешно бежал от несправедливости царя и трусливых происков недостойных соперников27.
Царь желал лишь убрать его с глаз долой и с неохотой пошел на столь крайние меры, поэтому не стал его преследовать, а принц Иоанн и князь Шуйский были рады избавиться от серьезного соперника. Хотя принц Иоанн и был уверен, что царевна питала тайную ненависть к нему, он все равно хотел обладать ею. Он попросил царя исполнить свое обещание, и царь, которого больше не смущало присутствие принца Густава, с удовольствием согласился. Напрасно царевна пыталась доказать ему, что она еще слишком молода для помолвки, она даже тщетно признавалась в том, что ненавидит будущего супруга. Политика взяла верх над отцовской любовью, он был глух к ее горю и требовал от нее повиновения.
Она думала, что ее брат-царевич сможет повлиять на отца или хотя бы выиграть какое-то время, но жестокий царевич сухо сказал, что ей следует подчиниться. Видя, что пугающий ее брак должен был вот-вот состояться, а Гришка по-прежнему сторонился ее, она была вынуждена обратиться к князю Шуйскому, которого избегала с тех пор, как он осмелился признаться ей в любви.
Она нашла его грустно глядящим в окно с видом на красивый цветник и подошла якобы для того, чтобы тоже выглянуть в окно. Он хотел было уйти из вежливости, но она остановила его. «Послушайте, Шуйский, – сказала она, – царь хочет, чтобы я стала женой принца Иоанна и дал мне лишь неделю на подготовку. Не печалит ли вас мое грядущее замужество?»
Из ее слов князь понял, что она ненавидит его соперника, и решил, что сможет этим воспользоваться и вызвать в ней ответную любовь. С этой мыслью он ответил: «Если бы мне посчастливилось, сударыня, вызвать в вас нежные чувства, я скорее предпочел бы умереть, нежели принять брак, который кажется мне величайшим из несчастий. Но я непрестанно твержу себе, что вы равнодушны к моей любви, что я не должен надеяться, что вы когда-либо ответите мне взаимностью, и, если даже вы не выйдете за принца Иоанна, я не стану счастливее. Если уж мне суждено потерять вас, я хотел бы, чтобы вы стали супругой принца, а не другого чужеземца, который увезет вас в страну, где я не буду иметь счастья говорить с вами и видеть вас».
Царевна заметила в нем большую надежду и не хотела, чтобы он утратил ее. «Если бы вы сумели, – мягко ответила она, – расстроить этот брак, вы могли бы надеяться, что время и ваша забота смогут вызвать во мне чувство и помочь мне настроить отца в вашу пользу. Я сказала, что не люблю вашего соперника, этого достаточно. Даже если бы я была так несправедлива, чтобы просить вас сделать что-то против ваших интересов, неужели вы не должны были бы согласиться? Разве не должен истинно любящий приносить себя в жертву ради любимого человека? Однако, – добавила она с досадой, – напрасно я полагала, что вы любите меня». «Ах, сударыня, – воскликнул он, – это я не люблю вас? Как вы можете сомневаться? Разве все эти ухаживания, все эти вздохи недостаточные доказательства? Я безропотно переносил вашу суровость, не упрекая вас ни в чем, а вы сомневаетесь в моей любви? Сударыня, вам нужны новые доказательства, вы хотите, чтобы я поступал по-вашему, и, когда я начну действовать себе во вред, тогда вы будете довольны».
