Черт, а дед ведь и в самом деле несколько недель назад грозился лишить меня наследства, раздав все деньги бездомным.
Руки задрожали и впервые за долгое время я по-настоящему испугался. Мысленно начал прикидывать что именно записано на меня. Машина, квартира в городе, дача…нет, дача на деда оформлена. Черт возьми! Только квартира и машина! И банковский счет. Всего один.
— Ты правда веришь, что Федор Александрович, человек, который не соблазнился ни на какие деньги и сорок лет был единственным акционером компании, смог бы завещать свое имущество каким-то собакам? — пораженно спрашивает Люба, впиваясь в меня своим пронзительными глазами.
— На старости лет людям свойственно впадать в маразм, — говорю раздраженно, паркуясь перед нотариальной конторой. — И вообще, из-за тебя я не успел на похороны.
— Ты попросил забронировать место на ближайший рейс, я забронировала!
— Пять пересадок, Люба! Пять пересадок, пока я добрался до города! Ты специально это слала, признайся! — злюсь, вспоминая самый ужасные сорок три часа в своей жизни.
— Послушай, я сделала как ты просил, думаешь, у меня было время на то, чтобы смотреть сколько часов длится перелёт? Я раздавлена смертью Фёдора Александровича не меньше чем ты, он был для меня вторым отцом! И я была серьёзна, когда говорила, что никто не должен узнать об его кончине. У нас на носу многомиллионный тендер и если наши конкуренты узнают настоящее положение дел, нас просто напросто разнесут в пух и прах, — она разъярённо прожигает меня своим взглядом и я полностью разделяю с ней ее мнение. На счёт взаимной неприязни.
Мы знаем друг друга вот уже семь лет. С того самого дня, когда я впервые увидел ее в приёмной деда в роли секретарши. И с первого взгляда мы возненавидели друг друга. Ей было двадцать пять, мне — двадцать два. Она выглядела настоящей замарашкой и я не упустил возможности подколоть ее на счёт бабушкиных туфель. Вот тут то и Люба показала своего внутреннего демона и высказалась на счет того, что думает о таких «тупых пижонах» как я и о моих красных мокасинах (тогда это было чертовски модно, что поделать?).
Перевожу взгляд на девушку, понимая, что от той невзрачной серой мышки почти ничего не осталось. Разве что характер.
Не была бы Люба такой стервой определенно подкатил бы к ней вот такой. Стройная шатенка с шикарной гривой волос и пухлыми розовыми губами, которым нашлось бы много применений. Огромные глаза, ямочки на щеках и лисья улыбка. Но внешний вид милой дамочки обманчив, потому что в душе она ведьма. Самая настоящая ведьма. Такой дорогу лучше не переходить и вообще, что-то подсказывает мне, что родится она должна была мужиком. Настоящим диктатором с грозной внешностью, а не девушкой среднего роста с выдающимися формами бюста.
— Ну, чего таращишься? Идем, три минуты осталось.
Ах, да, а ещё она помешана на пунктуальности. В офисе даже ходили слухи, что она продинамила кого-то из чешских партеров, потому что тот опоздал на свидание. Могу поспорить, она до конца жизни будет незамужней бездетной девой, отпугивающей всех вокруг своими уничтожающими взглядами.
Громко хлопаю дверкой машины и иду туда, где свершиться моя судьба.
— О, Кирилл, добрый день, молодой человек! Давно не виделись, — поприветствовал меня в своём кабинете Никита Афанасиевич, с которым я знаком уже не один год.
— Здравствуйте, жаль только что повод не самый радостный, — пожал его шершавую руку и заметил какие-то непонятные переглядывания между ним и Любой.
— Да, повод действительно не самый приятный, — словно очнувшись пробурчал он, в последний раз бросив хмурый взгляд на Левандовскую и вернулся на свое место за дубовым столом.
Низенький и щуплый старичок, он как всегда восседал на своём огромном кожаном кресле и скрупулёзно вычитывал каждое слово в документах. Сколько его помню, его рабочий стол всегда был девственно чист, не считая подставки для ручек и неизменного коричневого ежедневника. Дед полностью и бесповоротно доверял Рубанову, поэтому причин сомневаться в том, что завещание настоящее у меня не было.
Пока это самое завещание не было зачитано.
Я с волнением жду, когда он наконец-то найдёт нужные документы, распечатает конверт, перед этим продемонстрировав нам, что тот был в целостности, прокашляется и монотонным голосом начнёт зачитывать то, что каким-то непостижимым образом пришло на ум моему деду.
«Загородный дом вместе с тремя доберманами…. моему внуку Царёву Кириллу Игоревичу…»
Я выдохнул. Даже расслабился. Все как и прежде, дом мой. Правда вот с псами придется что-то решать, я им почему-то не нравлюсь, да и они, откровенно говоря, пугают меня до чертиков. Отдам Любочке в знак памяти, она то с ними точно должна найти общий язык.
«… Все что находится в банковской ячейке двенадцать ноль один переходит к Левандовской Любови Дмитриевне».
— Я изменю этот пункт в завещании, когда ты женишься и твоя избранница покажется мне достойной женщиной для того, чтобы носить наши фамильные украшения, а пока что, я хочу видеть колье и серьги на Любе, — выкрикнул как-то дед во время нашей очередной ссоры.
Вот тебе и семейные реликвии! Хоть бери и женись на Левандовской, чтобы оставить их в семье. Эти украшения принадлежали моей матери и распоряжаться ими он не имел права, а уж завещать этой особе тем более!
Я перевожу взгляд на довольную Любочку, еще бы, там фамильных драгоценностей на целое состояние. Пробегаюсь по ее стройным ножкам в короткой юбке и в голову лезут всякие непристойности. Мысленно одергиваю себя — это ведь грымза! — и снова внимательно слушаю бубнеж Никиты Афанасьевича.
«… и пакет акций на «СтальПром» Царёву Кириллу Игоревичу с условием, что он лично приступит к управлению компанией и в течении года не уволит ни одного сотрудника. Так же он обязан прислушиваться к мнению Левандовской Любови Дмитриевной, которая будет наставлять и помогать в важных вопросах. При несоблюдении хотя бы одного из пунктов завещания в течении года все акции и активы переходят гражданке Левандовской до момента совершеннолетия детей гражданина Царёва. Всех благ, долгой беззаботной жизни, любви, процветания и достойных наследников, Островский Фёдор Александрович».
Никита Афанасиевич оторвался от зачитывания завещания и перевел взгляд на меня. А я… я…
— Дайте я сам ещё раз внимательно прочитаю, может, вы где-то ошиблись, — подпрыгиваю со своего места и вырываю у него из рук лист бумаги.
Быстро пробегаюсь глазами по чёрным строчкам и в этот момент мне как никогда хочется увидеть деда, чтобы задать самый главный вопрос, который беспокоит меня в эту минуту — это шутка такая?
Если да, то очень неудачная. Мне не смешно. Ни капельки.
Почему это я не могу никого уволить? Почему должен управлять фирмой под чутким руководством Любы? Я что, маленький ребёнок, который нуждается в присмотре? Или таким образом даже с того света он решил показать мне кто на самом деле достойный наследник его состояния, вот только незадача — родилась она не в той семье.
И какие еще дети? Какое совершеннолетие? Я в ближайшие десять лет даже жениться не собираюсь! А с Любочки станется обставить все так, чтобы казалось, что я не соблюдаю условия завещания и прибрать все к своим рукам!
Я чувствую себя загнанным в клетку зверем. Так, Царёв, спокойно, решение этой маленькой проблемки обязательно найдётся.
Перевожу взгляд на невозмутимую Любочку, которая со скучающим видом рассматривает свой маникюр и начинаю подозревать неладное. Она только что стала возможной "наследницей" целого состояния и не выражает никакой реакции по этому поводу. Хотя, если она присутствовала при прочтении первой части завещания, в которой дед давал четкие распоряжения на счет похорон, то вполне вероятно, что об изменениях Рубанов мог проговориться на счет изменений в основном завещании.
Либо… дед сам ввел ее в курс дела, дабы подготовить, так сказать.
