Митрохин тяжело вздохнул:

— Дожди, Игорь Сергеевич. Сами видите. Льет и льет.

— Вижу. Ну, а выход какой? Останавливать, комбинат?

— Тракторы на трелевке и те буксуют, — продолжал он плаксивым тоном, словно не слышал моего вопроса. — Каждый год так: в октябре никакого плана. Вот морозы стукнут, сразу все наверстаем.

— Ты-то наверстаешь. А вот меня по башке стукнут, не дожидаясь морозов.

— Не стукнут, — заверил Митрохин, сделал многозначительную паузу: разговор, дескать, закончен, могу еще чем-нибудь быть полезен?

Но меня такой оборот не устраивал. В понедельник начальник древесно-подготовительного цеха предупредил, что подвоз леса замедлился, запас почти на исходе. «Одно к одному! — подумал я тогда. — Если Митрохин будет ждать холодов, месячный план по целлюлозе горит синим пламенем. Этого мне только не хватало сейчас, при прочих радостях. С меня спросят не так, как с Митрохина, дождем не оправдаешься. Нет, надо его дожимать».

— Павел Егорович, мне нужен лес. Придумай что-нибудь.

— Что придумывать, разлюли малина! Дороги развезло.

— Это я слышал. Помощь, может, нужна какая? Людьми, техникой?

— Людей хватает, сидим, дни актируем. Вчера меня даже заактировали двое мудрецов из облсовпрофа. Высокий, дескать, процент травматизма. А попробуй поковыряйся в грязи, под дождем. Эх, разлюли малина!

Да, все это разговоры в пользу бедных. Я решил не отступаться до тех пор, пока не выжму из Митрохина хоть какого-то обещания. И в третий раз повторил:

— Павел Егорович, нужен лес. Не обеспечил запас — давай крутись!

— У меня всего сорок машин, — заныл Митрохин, чувствуя, что так просто не отделаться. — А шестнадцать стоят раздетые. Попросил у Черепанова запчасти, он меня отшил: «У нас не автохозяйство». Ну и на здоровье! Не очень, значит, лес этот нужен. — Я не сразу разобрался в потоке его обид, не сразу понял, о чем просит директор леспромхоза. Потом быстро прикинул в уме: как оформить на ремонтно-механическом внеплановый заказ и какой нужен разговор с начальником цеха, чтобы тот не спекулировал потом моей просьбой, не сваливал на нее все грехи. Еще мелькнула злость: опять Вадим не в тот колокол зазвонил, не поймешь даже, нарочно это сделал или от непонимания; подумал злорадно: может, это и к лучшему — уйду в отпуск, пусть Черепанов покрутится, завалит план, и никто ему уже не поможет, но тут же пристыдил себя и, окончательно приняв решение, сказал:

— Машины беру на себя. Присылай список деталей, пару механиков, сделаем все, что можно. Ну, а ты давай лес. Будь здоров!

Не дожидаясь ответа, положил трубку. Конечно, леспромхоз не вытянет месячную норму, при такой погоде и надеяться на это нечего. Но взять от Митрохина нужно все, до последнего кубометра. А там морозы — наше спасение.

Опять, в который уже раз, подумал: скорее бы Ермолаев приезжал. Вызвал Галю, поинтересовался, нет ли вестей от секретаря парткома. «Как только узнаю, Игорь Сергеевич, сразу скажу».

Галя остановилась в дверях, словно чего-то выжидала. Я вопросительно посмотрел на нее.

— Игорь Сергеевич… — нерешительно начала она. — А правду говорят, будто… — Она смутилась, не закончила фразу.

— Ну, смелее!

— Будто… скоро вместо вас назначат Черепанова?

Секунду я молчал. Вот, значит, как! Уже пошли круги по воде — стоило только Вадиму бросить камень.

— Ну, это мы еще посмотрим! — быстро произнес я, но голос у меня сел, доброго тона не получилось, и мне сделалось стыдно за себя. Я буркнул, чтобы Галя ни с кем не соединяла меня и никого не пускала.

Да, хорошенькие дела разворачиваются! «Лев готовится к прыжку» — такой фильм крутили сейчас в кинотеатре «Молодость».

Чтобы успокоиться, я поворошил землю в цветах, полил их, но даже это привычное занятие, которое всегда вызывало во мне душевное равновесие, сейчас не помогло. Я прикинул, сколько времени оставалось до поездки в горком, и решил быстренько смотаться к Дому культуры. Похожу по стройке, отвлекусь немного. Да и не мешает посмотреть, как там движутся дела.

Дорога петляла, круто поднималась в гору. Асфальт был густо заляпан раствором, который расплескивали грузовики, и сейчас, после долгих дождей, машина скользила на каждом метре, такое ощущение, будто ехали по мыльному покрытию. На повороте «Волгу» занесло.

— Саша, ты это… давай полегче, — охладил я водителя.

— Порядок, Игорь Сергеевич!

У него всегда один ответ: «Порядок!» Помню, поехали мы однажды вечером в Дальневосточный, забыл заправиться и часа полтора «голосовал» на пустынном шоссе. Я злился, нервничал, а Саша сплевывал сквозь зубы и повторял: «Порядок! Сейчас запасемся бензинчиком, то-другое, и двинем дальше». Говорил он таким бодрым голосом, будто наша стоянка посреди тайги была неизбежной, даже запланированной, и у меня не поворачивался язык ругать Сашу.

Водил машину он лихо, ничего не скажешь, но в голове у него отчаянно гулял ветер. С тех пор, как Саша вернулся из армии, приехал в Таежный, его интересы были безраздельно отданы массовым спортивным зрелищам и прекрасному полу. Несколько раз Стеблянко жаловался, что в завком поступают сигналы, будто Хромов раскатывает на машине с девицами, и это бросает тень на директора комбината, я обещал поговорить с Сашей, провести, так сказать, воспитательную беседу, но не сделал этого. Не потому, что не хотел или боялся испортить с ним отношения, просто не мог найти для этого подходящих слов. В конце концов велика ли беда, если парень прокатит свою подругу по невеликому нашему городку, продемонстрирует класс водительского искусства? Впрочем, была у меня и убедительная причина не обострять с ним отношений: несколько раз в месяц Саша подбрасывал меня на Стандартную улицу, и хотя, кажется, он ничего не знал об Ирине и останавливался всегда метрах в двухстах от ее дома, мои регулярные поездки по вечерам «к одному инженеру» могли при желании дать пищу для размышлений.

Саша развернулся на асфальтированном пятачке перед Домом культуры. Я вышел, чувствуя неприятное оцепенение во всем теле, ломоту в костях.

Дождь прекратился, но, чувствовалось, ненадолго. Висела плотная пелена сырого воздуха. За нею не видно было другого берега реки, где начиналась тайга. Помню, когда я приехал в Таежный, она меня разочаровала: ожидал увидеть вековой бор с огромными деревьями, а здесь мелколесье, пестрое, с рыжеватыми проплешинами, низкорослые деревья, загущенные, растущие в беспорядке. Правда, попади в эти заросли — сутками будешь бродить, пока не набредешь случайно на избушку лесника…

Внизу расплывчато виднелись днища перевернутых лодок. Однообразный серый цвет. Я прошел поближе к строительству. Навстречу мне никто не попался, хотя по утренней сводке должны были работать три бригады отделочников. Значит, Кандыба все-таки под шумок перетянул куда-то рабочих. Ничего, завтра я ему об этом напомню!

По прогибающимся доскам поднялся на второй этаж. У окна встретил двух рабочих — один курил, сидя почему-то на корточках, другой сосредоточенно смотрел вдаль, на сопки.

Я поинтересовался, из какой они бригады.

— Трест «Сам-строй», — мрачно сострил тот, что сидел на корточках.

— А кто есть из начальства? Как фамилия или имя-отчество?

— Имя-отчество? Славка.

Вот так. Мы надрывали все утро глотки, а здесь — три человека, включая прораба Славку, который куда-то исчез. Уж не в магазин ли: скоро одиннадцать.

Меня вдруг охватило тупое, тоскливое безразличие. Как часто за последнее время возникало это чувство — оттого, что все словно бы уходит в песок. А начнешь распутывать, в чем дело, сталкиваешься с бестолковостью, инерцией, неразберихой: почему-то с запозданием дали на подпись приказ, не составили вовремя смету, потеряли копию, курьер не вышел на работу… Сущий пустяк, мелочь, но из-за нее стопорилось важное дело, все шло вверх ногами…

Да, только-только стал я входить в ритм, чувствовать, как начинает повиноваться штурвал этого огромного, многопалубного корабля. И отдать теперь комбинат в равнодушные руки? Нет, ни в коем случае! Черепанов таких дров наломает, будучи директором, что и представить трудно…