А надежды возлагались немалые. Лена мечтала, мечтала и незаметно поверила, что Маша совсем не помешает их встрече, даже наоборот — втроем им будет куда легче и лучше. Маша легко снимет напряжение, которое вдруг может возникнуть: ведь Лена и Валентин так давно не виделись.

Валентин опоздал, и это был дурной знак. Собственно, они так и не выяснили, кто именно перепутал, у какого выхода договорились встретиться, — каждый великодушно обвинял себя, хотя был уверен в обратном, а впрочем, все это никакого значения уже не имело: в душе остался неприятный осадок. К тому же запыхавшийся Валентин как-то небрежно и словно по обязанности сунул Лене букетик цветов — словом, те первые минуты, когда Лена обычно  н а с т р а и в а л а с ь, заранее определяла, как дальше пойдет вечер, были скомканы.

Но вот неловкость понемногу исчезла, Валентин перестал топтаться с ноги на ногу и твердить о том, как легко разминуться, если в метро существует несколько выходов, Лена пристроила цветы в сумку и теперь свободной рукой смогла поправить прическу — это был привычный жест, который почему-то всегда придавал ей уверенность; и даже Машенька с откровенным любопытством стала оглядывать Валентина.

Неловкость исчезла, но предстояло самое сложное: решить, куда они пойдут, что станут делать? Было пятнадцать минут седьмого.

Очередь у кинотеатра «Художественный» дрогнула, распалась — видно, в кассе кончились билеты на очередной сеанс. Несколько человек с безнадежной настойчивостью в голосе спрашивали лишний билетик в Театр Вахтангова.

— Так что же будем делать? — озабочено спросила Лена, словно трудность состояла именно в том, чтобы не ошибиться, из множества возможных вариантов выбрать самый удачный и заманчивый. — Что будем делать? — повторила она уже без прежнего оживления, но все еще как бы со знаком вопроса: время идет, так можно и опоздать.

И с некоторым беспокойством подумала: не переигрывает ли она? Ведь как ни крути, а получалось, будто Лена обманула Валентина, да и не «будто», а так, в сущности, и было. Когда сегодня они договорились встретиться, Лена что-то сочинила про соседку, которая согласилась посидеть вечером с дочкой. Правда, потом для очистки совести Лена спросила у Васильевны, не посмотрит ли она за Машенькой, и та даже согласилась, но когда Лена представила, как Машка будет весь вечер реветь, сама же отказалась от своей просьбы.

А у Валентина, наверное, были свои планы на вечер, куда Машенька вовсе не входила, недаром он так сник, заметив ее; старался не подать вида, но Лена-то заметила, что он сник, явно сник. Какое-то время она колебалась, как повести себя: извиниться, улыбнуться виновато и объяснить: ничего, мол, не получилось, не удалось оставить дочку дома — или же сделать вид, будто ничего не произошло: ну, пришла вместе с ребенком — и нужно на этом просто не сосредоточивать внимание, считать, что все так и было задумано, никаких помех для их встречи не существует.

— Так что же будем делать? — озабоченно наморщив лоб, сказала Машенька и, посмотрев сначала на мать, а потом на Валентина, сокрушенно развела руками.

Лена, а за ней и Валентин примирительно рассмеялись.

На старом Арбате имелось детское кафе, куда Лена несколько раз ходила с Машей. Правда, ходили они днем, а сейчас какой-никакой, а вечер, и Лена сомневалась, получится ли из ее затеи что-либо путное. Но ничего другого не приходило на ум, да и Валентин быстро согласился. Правда, для Лены важно было не согласие его, нет, ее интересовало, к а к  он согласится. А согласился он без всякого энтузиазма и даже не потрудился, кажется, скрыть свое разочарование. Что ж, его можно понять: вряд ли о походе в детское кафе он мечтал, договариваясь с Леной о встрече. Все верно, все верно. И все-таки для Лены это был удар. Где-то глубоко, в самых тайниках души, теплилась у нее надежда: вот человек, который полюбит и ее и Машеньку; пусть даже Машеньку больше, чем ее.

Но Валентин, видно, никогда не имел дела с детьми — стал разговаривать с Машей ненатуральным, специально «детским» тоном. И Машка сразу не приняла этот тон, ненадолго замкнулась, а потом стала вести себя так, словно они остались только вдвоем — она и Лена — и никого постороннего рядом с ними не было.

Пятнадцать минут покорности и терпения, с которыми Маша стояла у метро, требовали немедленной компенсации. Пока дочь молниеносно поглощала мороженое («Бедные гланды!» — с тупой покорностью подумала Лена), было еще ничего. Но вот когда Маша доела свою порцию, ей стало скучно, и она принялась яростно, со всей нерастраченной за день энергией стучать ложкой по металлической вазочке. Лена отодвинула вазочку, еще не понимая, что это всего лишь пролог в том обширном представлении, которым Маша решила развлечь всех сидящих в зале. И, уже глядя на нее, аккуратный мальчик лет четырех, в синем костюмчике с широким галстуком, тоже радостно застучал ложкой. И как бы по условному знаку в разных концах зала прозвучал сначала звонкий перестук ложек, а потом сердитые голоса родителей.

— Видишь, что ты наделала? Нет, ты видишь, что наделала? — сердито зашептала Лена, хотя Маша уже присмирела, испуганно и кротко моргала голубыми глазами. — Вот придем домой, я тебя научу, как себя вести!

Лена понимала, что ей нужно сдержаться, изо всех сил сдержаться, но гнев был сильнее ее, она потянулась, чтобы шлепнуть Машеньку, та увернулась, зацепила сумочку, и на пол с грохотом посыпались кошелек, записная книжка, какие-то старые рецепты…

И, как ни странно, именно это неожиданно успокоило Лену. Она простилась с Валентином холодно, хотя кто-кто, а он меньше всего был виноват в том, что произошло.

В комнате почему-то горел свет. «Кто бы это мог быть? — удивилась Лена. — Мама? Отец? Люська? Но они всегда предупреждают заранее, задолго до приезда. Или случилось что-нибудь?»

На диване сидел Сергей. Лена растерялась. После развода она частенько заставала его в квартире свекрови: «Как жизнь?» — «Хорошо». — «А у тебя как?» — «Тоже хорошо».

Они разговаривали, словно сослуживцы, встретившиеся после летнего отпуска. Сейчас же Лена остановилась в дверях, не решаясь перешагнуть порог. Выручила Маша — бросилась к отцу: «Ура! К нам папа приехал в гости!»

Сергей машинально погладил ее по голове, посадил рядом с собой на диван и спросил Лену:

— Ты где была?

— Может, сначала поздороваешься?

— Где ты была? — с нажимом повторил Сергей.

Лене вдруг стало смешно: владыка отыскался, требует повиновения и отчета.

— В ресторан ходила, — с вызовом ответила она.

— Уже снюхалась с кем-то? Быстро ты! И ребенка туда же тащишь! Ну, давай, давай! Только учти, так просто это тебе не пройдет!

Лена следила за тем, как Сергей нервно расхаживает по комнате; вот он отшвырнул ногой кубики, что лежали на полу, и ею овладело странное чувство: вроде было приятно, что Сергей ревнует ее, и в то же время немного жаль: она видела, как он похудел, осунулся — все-таки справляться с домашними заботами нелегко, а  м а м о ч к а  каждый день не наездится постирать да приготовить; и тут же стало обидно: она снова различила хорошо знакомые ей деспотические нотки.

— А в чем, собственно, дело? — спросила Лена. — Я, кажется, человек свободный.

— Ты дождешься! — зло ответил Сергей. — Дождешься, лишим тебя права материнства.

— Ах, вот оно что! — Лена вспомнила, как недавно Машенька выдала планы свекрови, и, подойдя вплотную к Сергею, медленно проговорила: — Поздно хватился, раньше нужно было о ребенке заботиться! То видеть не хотел, отмахивался, как от обузы, а теперь вдруг родительские чувства проснулись. Машку я вам не отдам, не думайте. Она моя и только моя!

— Ну, это мы еще посмотрим…

— И смотреть нечего! Ты все сказал? Или есть еще что-нибудь? Поторопись, а то нам спать пора.

Он, конечно, сказал не все. Он вообще не сказал ничего из того, ради чего пришел сюда, ради чего просидел весь вечер в этой унылой комнате. Худенькая старушка поверила ему, впустила в комнату; Лена — странный человек — жилище свое не запирала…