Лена понимала, что Светка преувеличивает, и все равно ей было приятно. Она замечала, что Игорь, сталкиваясь с ней в коридоре, уже не хлопал ее по плечу, но и не здоровался, а Лида Краснова, которая и прежде относилась к ней с холодком, стала задираться почти открыто.
В перерыв они столкнулись в столовой, у столика, где лежали подносы; Лена уже пообедала, Лида только пришла. К столику они подошли почти одновременно и обе остановились, как бы выжидая, кто кому уступит. Лена поколебалась немного, и первой положила свой поднос, и вдруг по-детски обрадовалась: все-таки одолела, хотя, конечно, глупо утверждаться на таких мелочах.
А дальше все произошло неожиданно. Лена направилась к выходу и даже не заметила, как Лида оказалась рядом, сказала злым шепотом: «Ну, тихоня, смотри! Слишком много берешь на себя!» — и Лена не успела ничего ответить, как Лида уже отошла. Да и дело разве в этом — успела или не успела? Она даже не нашлась что ответить. Сначала испугалась. Но только на один миг, словно что-то кольнуло в сердце, зашумело в висках. Но потом сразу же пришли какая-то ясность, легкое, почти парящее чувство свободы. Ей угрожают? Очень мило! Ну что ж, я готова, думала она, только вы заранее проиграли, милые мои. Бояться мне нечего, потому что я права, и терять мне, в сущности, нечего. Все, что есть у меня: заботы, недосыпание, — я отдам вам хоть сейчас, только вы сами откажетесь, вам это не подойдет… И хотя в этих ее рассуждениях ничего особенно веселого или радостного не было, к ней опять вернулось утреннее настроение, и единственное, о чем Лена жалела, — что слишком поздно пришли ей на ум эти мысли и она ничего не успела ответить Лиде.
Вместо нее ответ выслушала Екатерина Никитична — вечером на кухне.
Старуха на время присмирела после того, как Васильевна вышла из больницы. Не то чтобы Екатерина Никитична испугалась, просто, наверное, подумала о том, что и ей уже не восемнадцать, и, если и дальше ссоры будут продолжаться так, то неизвестно, за кем «скорая» приедет в следующий раз. Бугаевых она пока оставила в покое, но всю энергию свою обратила на Лену. Вот и сегодня, только Лена принялась кипятить молоко, старуха загремела у плиты кастрюлями. Обычно Лена тут же выходила из кухни, пережидала, пока Екатерина Никитична выговорится и пойдет смотреть телевизор. Но сейчас она осталась из принципа.
Старуха бубнила монотонно:
— Вот и муж бросил ее. Видно, за дело бросил. Просто так никто не бросает. Значит, надоела, если бросил.
Лена погасила горелку, повернулась к старухе и спросила, четко выговаривая каждое слово:
— Вы это обо мне, Екатерина Никитична?
Та растерялась, потом ответила с вызовом:
— О тебе, о ком же еще!
Лена продолжала спокойно смотреть на старуху, а та, отведя взгляд, потихоньку пятилась к двери.
— И чему же вы радуетесь? Неужели вам только тогда хорошо, когда другим плохо? Ну, а если к вам люди будут так же относиться? Вот с вами случится несчастье, а я буду ходить и злорадствовать, вам понравится?
— Ты что это? Ты брось! Да я на тебя в товарищеский суд подам! Ты еще молода над старым человеком издеваться!
— Не нравится! Видите, вам уже не нравится! А я ведь еще ничего не сказала.
Откуда у нее взялась эта уверенность? Чувствовала, как вся напряглась, как колотится сердце, но голос — спокойный, даже безразличный немножко, и, наверное, это спокойствие больше всего старуху и бесило, выводило из себя и, кажется, испугало немного. Нет, хватит ей быть покорной овечкой! Что она, приживалка, чтобы ходить по квартире на цыпочках, выслушивать нотации? И чего ради?
Странные были дни, когда Лена чувствовала, что в ней что-то меняется и что она со стороны как бы присматривается к себе. Самым непонятным было одно: легче или труднее ей станет теперь жить? Ведь она всегда хотела никого не задевать, ни с кем не ссориться, уступать… Сейчас все это уже стало невозможным, словно границу какую-то переступила, дверь какая-то за тобой захлопнулась и назад пути нет.
Все это хотелось кому-то рассказать. Кому? Да, пожалуй, и некому. Вот только если… Может быть, именно он и поймет, он сам, кажется, такой, что из-за каждого своего слова переживает, шагу не может ступить без сомнений: правильно ли его поймут, хорошо ли он сделал?..
Лена разыскала автобусный билет — Валентин когда-то написал на нем свой телефон — и позвонила ему. Первый раз сама позвонила.
12
Они встретились там же, где и первый раз, когда ходили с Машенькой в кафе «Буратино». Почему-то сейчас вспоминать об этом было приятно и немного грустно. «Нет, напрасно я пришла», — подумала Лена, когда увидела Валентина, и почему-то захотела сразу же уйти, ничего не объясняя. Он тоже поздоровался как-то неуверенно и смущенно. Не глядя друг на друга, они медленно пошли по бульвару.
Она поняла, почему не стала рассказывать Валентину о последних своих переживаниях, ради которых, собственно, звонила. Рассказать об этом — значило бы посвятить его во что-то для нее важное, начать все сначала, а этого делать совсем не следовало. И она решила найти предлог и поскорее уйти домой, а пока, посмотрев на хорошо утрамбованную красноватую дорожку бульвара, по которому они шли, вспомнила о том, как однажды весной комсомольцев института попросили после работы «поразмять мускулы», и они принялись с энтузиазмом скалывать лед и минут сорок ковырялись ломами и лопатами, а потом прибежал перепуганный дворник: оказывается, здесь какое-то особое специальное покрытие, разрушить его проще простого, а восстановить — целая проблема. Тогда их перебросили на другой участок, где уже почти все было сделано, и закончилось это веселое мероприятие уже в «стекляшке» у Никитских ворот.
Все это Лена рассказала Валентину и ожидала и с его стороны какой-нибудь легкой истории, над которой можно было бы посмеяться. Но Валентин говорил против обыкновения мало. Отношения его с Таней, оказывается, совсем разладились, зашли в тупик. Он начинал разговор о разводе, она не соглашалась, злилась, но когда после долгого спора он продолжал настаивать на своем, вдруг говорила покорным голосом: «Хорошо, если тебе так будет лучше, я согласна». И здесь, как выяснилось, он испытывал чувство, похожее на страх перед высотой, когда хочешь сделать шаг назад, а ноги подкашиваются, не слушаются тебя…
— Расскажи что-нибудь повеселей, — попросила Лена.
— Какое уж тут веселье, — вяло откликнулся он.
— Ну, про свою работу расскажи. Социология — ведь это ужасно сложная вещь, а? Вот вы расспрашиваете людей, а потом все вместе соединяете, и сразу становится видно, кто о чем думает, так?
Лена не поняла, отчего Валентин вдруг оживился. Наверное, какую-нибудь глупость сморозила. Он несколько секунд молча смотрел на нее, потом улыбнулся насмешливо:
— Ну нет, немножко не так. Ладно, если тебя интересует социология, мы проделаем сейчас маленький эксперимент. Ты о теории ролей что-нибудь слышала?
— Ролей? Нет, ничего. А что такое?
— Ну, вот и хорошо. Я буду задавать тебе вопросы, а ты отвечай на них, только быстро, не задумываясь. Идет?
— Смотря какие вопросы.
— Всего один вопрос, не бойся. Значит, отвечай мне: ты кто?
— Ну… Василенко Елена Витальевна, — с некоторым смущением назвалась Лена.
— Так, прекрасно. А еще кто?
— Ну, чертежница.
— Так. А еще?
— Еще? Ну, дочка у меня есть, Маша.
— Вот, отлично, — почему-то обрадовался Валентин. — А еще?
— Еще? Ну, кто я еще? Комсомолка.
— А еще? Еще ты кто?
— Все. Больше никто. Вообще странный какой-то вопрос: кто ты? Человек — вот кто, разве неясно!
— В том-то и дело, что неясно. Вот ты сказала сейчас — человек. Да, человек. Но ведь и я человек, и этот старичок… вон сидит на скамейке — тоже человек, и эта девушка, видишь, идет по дорожке — тоже. А вот социология хочет знать, к а к о й человек. У нас для этого существуют различные тесты, ты слышала об этом, наверное. Но еще нам интересно выяснить, что думает о себе каждый человек как о личности. Вот для этого и создана теория ролей. Мы задаем разным людям один-единственный вопрос: кто он? И человек отвечает. Вот ты назвала сейчас три социальных роли: чертежница, мать, комсомолка. А могла бы назвать еще несколько: например, бывшая спортсменка, ведь ты занималась волейболом, правильно? Дальше — только ты не обижайся — разведенная жена, и так далее. В зависимости от того, какие социальные роли человек называет, от их количества, мы и составляем характерный портрет… Но и это еще не все. Здесь важен порядок, в котором роли распределяются. О том, что ты мать, ты сказала во втором по очередности ответе. Значит, это для тебя главное качество, одно из самых главных. А другая женщина могла бы вспомнить об этом в пятом или восьмом ответе — она перечислила бы, что она научный работник, кандидат таких-то наук, преподаватель такого-то вуза, еще и еще что-то, ведь для нее именно это главное, понимаешь, а потом бы вспомнила под конец, что она ко всему прочему еще и мать.
