— Хуже всего, — продолжал он, — положение наших единомышленников в большевистской России, где мы совершенно не имеем возможности проводить нашу богоугодную миссию. Мы не можем установить с ними необходимых контактов, снабдить их своей литературой. Считаем своим священным долгом устранить эту несправедливость. Любыми средствами. Нужно только помочь нам осуществить наши чаяния.

— Да-да, — поддержал Берггрена Хаас, — мы возлагаем на нашу встречу большие надежды. Крайне нужны люди, через которых можно было бы переправлять печатное слово. Мы попытались доставлять его с нашими эмиссарами, выезжающими туда, допустим, в качестве туристов. Но чаще всего терпели провал. В Ленинграде, например, был задержан ваш соотечественник Милла, у которого их милиция изъяла около трех тысяч экземпляров различной литературы. Они не постеснялись изъять наши издания у пастора, понимаете, у пастора, Ганса Кристиана Неерскофа. Одним словом, последнее время нас преследуют там сплошные неудачи. Был задержан и Бенгт Гуннар Сарельд. Для вас не секрет, какое положение он занимает в «миссии». Это не говоря, так сказать, о рядовых. Супруги Хакканен, Раймо Туппурайнен, Мартти Переле, Риитта Калева… Впрочем, зачем я это все перечисляю вам. Мы искали разные пути, меняли тактику, оставляли журналы, газеты и брошюры в пароходных каютах, самолетах, поездах, гостиницах. Но, увы, все материалы немедленно становятся достоянием обслуживающего персонала, который сразу же их уничтожает, сводя, таким образом, наши усилия к нулю.

— Ну что ж, джентльмены, теперь я более или менее в курсе… Хочу кое-что уточнить. Есть ли в России люди, которые готовы выполнять ваши поручения?

— Сейчас мы переживаем трудное время. Прежние кадры растеряны, новых обеспечить не удалось. Пока.

— Вы уповаете на нашу помощь. Но нужно и самим ловить мух. Предупреждаю, что те, кто в будущем отправятся туда, будут выполнять не только ваши поручения.

Хаас и Берггрен переглянулись.

— Бесспорно, такая постановка вопроса закономерна, — сказал Хаас. — Мы не скрываем, что наша организация, занимаясь распространением евангелизма, привносит в свою деятельность также элементы политики. Следовательно, при определенной подготовке миссионера он будет выходить и на орбиту идеологической борьбы.

Клейтон переключил внимание на Хааса, который, как ему показалось, лучше разбирался в интересующих его вопросах.

— Кроме чисто идеологических акций, он при определенной подготовке, как вы правильно заметили, должен будет суметь выполнить и некоторые другие функции агентурного характера. В этом случае нам с вами по пути. Однако не ждите, что мы будем предлагать вам своих людей. У вас, не сомневаюсь, есть свои кандидатуры.

— Да, бесспорно. Мы давно присматриваемся к воспитанникам Библейской школы. Там есть некоторые весьма подходящие молодые люди. И они проходят специальную подготовку. Из их числа можно выделить одного молодого человека для ближайших акций. Насколько я в нем разобрался, ему не нужно вбивать в голову того, что другим. Он с детства воспитан в нужных нам традициях. Кстати, он длительное время обучался в Бернском филиале школы Галоад^[8]. Уверен, он вам понравится. Умен, хороший спортсмен, воздержан. Его родители — выходцы из России. В совершенстве владеет родным языком. — Ободренный вниманием, с которым Клейтон его слушал, Хаас заключил: — Подходящий материал со всех точек зрения. Если он получит еще и ваши инструкции… — Хаас позволил себе широко улыбнуться.

— Отрадно слышать. Значит, будет с кем начинать дело. Но это всего один человек…

— «Великое дело — начало», — говорят русские. Подберем и других. Мы, между прочим, располагаем своим, довольно обширным досье на служащих коммунистических посольств и торговых представителей как в Скандинавии, так и в Европе вообще. Много подсобного материала на эмигрантов из советской Прибалтики. Он в вашем распоряжении.

— Джентльмены, с каждой минутой я все больше и больше проникаюсь уважением к вашей «миссии» и ее руководителям. Надеюсь в недалеком будущем изучить ее деятельность основательнее. Когда мы сможем встретиться снова?

— Собственно говоря, знакомство с вами, мистер Клейтон, было последним пунктом нашего пребывания в Штатах. Завтра мы намерены улететь домой, в Европу.

— Прекрасно. А я примерно через неделю постараюсь наведаться в Стокгольм. О том, кто я и кого представляю, кроме вас двоих, никто знать не должен. Перед вашими коллегами я предстану в качестве доктора социологии отделения «Руссикум», что соответствует действительности. И с этого момента я для вас и для всех Джон Браун.

Собеседники Клейтона дружно закивали.

— Итак, говоря дипломатическим языком, высокие договаривающиеся стороны пришли к обоюдному согласию. А потому предлагаю виски. — Поколдовав над бокалами, Клейтон потер ладонью о ладонь. — Мне помнится, в Библии говорится: «Время собирать камни и время бросать их». Не так ли?

— Не совсем… В книге пророка Екклезиаста сказано: «Время разбрасывать камни и время собирать камни, время обнимать и время уклоняться от объятий». — Хаас потупил взор.

— Прихвастнуть своими знаниями не удалось. Тогда скажем проще: за альянс бога и черта!

Святые братья согнали с лица постное выражение и подняли бокалы.

Глава III

1

Звонок телефона застал Вадима Петровича уже в постели. Он нехотя снял трубку. Его спросили по имени и отчеству, а потом прозвучала кличка, которую он не слышал более тридцати лет, — «Купец».

Он не сопротивлялся и принял предложение о встрече безропотно. Когда разговор закончился, почувствовал себя вдруг разбитым и старым.

Значит, не забыли. Нашли. А он уж считал, что его больше не потревожат. Ну, в самом деле, казалось ему, кому он нужен в своем теперешнем состоянии? И профессия — полотер. Простая, тихая и спокойная. Хотя деньги дает приличные, особенно когда подработаешь частным порядком у постоянной уже клиентуры. И вот «на тебе, отыскало его прошлое.

Первый раз это произошло около года назад, вскоре после смерти жены. Он здорово перетрусил. В квартиру позвонили. Он открыл дверь. Перед ним стояла хорошо одетая женщина лет сорока. Спросила, нельзя ли ей повидать Татьяну Тихоновну. Вадим Петрович уловил в ее говоре иностранный акцент. Сразу не ответил, а пригласил в комнату, предложил стул и лишь тогда рассказал о постигшей его невосполнимой утрате.

Женщина, назвавшись Тамарой Павловной, искренне, как показалось Вадиму Петровичу, посочувствовала его горю и, к великому удивлению Вадима Петровича, повела речь о душе Татьяны Тихоновны, много выстрадавшей в свое время. Она вполне серьезно заявила, что душа рабы божьей Татьяны теперь находится не иначе как в раю и ей приятно, что супруг с истинно христианской любовью вспоминает о ней.

Вадим Петрович с недоумением слушал несусветную чепуху, которую несла гостья, и, не зная, как себя вести, почему-то поддакивал ей. А Тамара Павловна, удивляя его все больше, ударилась вдруг в воспоминания. Стала рассказывать о том, что их лагерь находился в зоне, оккупированной американскими войсками, и что Татьяна Тихоновна в то время послушалась проповедников «Славянской миссии» и вступила в евангелистскую общину, от которой получила тогда немалую поддержку.

Словно жужжание надоедливой мухи, болтовня Тамары Павловны все больше раздражала Вадима Петровича и в то же время словно гипнотизировала его. Он вдруг стал припоминать, что жена действительно была религиозна, что она читала какие-то евангелистские книги и брошюры, неведомо откуда к ней попавшие, и сама кому-то их относила.

— Вадим Петрович! Вадим Петрович! — услышал он громкий голос Тамары Павловны. — Вы же совсем не слушаете меня.

На том их разговор прервался, потому что пришла Клава Дронова взять у него сорочки для стирки. Кисляк пригласил ее к столу, налил чаю. Женщины быстро нашли тему разговора, уж он и не помнил какую. И уходили они от него вместе. И вот тогда гостья сделала неожиданное предложение: принять в память о незабвенной его супруге Евангелие и десять листовок-проповедей. Евангелие — это, мол, для души и разума, а листовки попросила бросить в чьи-либо почтовые ящики ради распространения правды господней.