Теперь, убедившись, что Попов ничего не соврал, Фомин доложил о своих наблюдениях Михайлову.

— А газету ту не забыли? — спросил он.

— Нет. Я попросил подвергнуть ее дактилоскопии. Готье держал ее без перчаток. Газета была мокрая, и неизвестно, что получится. Забавно: он внимательно читал «Труд» месячной давности.

— Что будем делать дальше?

— Повторим все это завтра в кинотеатре «Россия». Хорошо бы организовать встречу с Поповым. Но Попов приболел, и вид его мне не нравится. Готье может почувствовать по одному его виду какой-нибудь подвох.

— Просто у тебя нет времени, Сергей, для подготовки Попова к такой акции. А здесь нужна репетиция, четкая подготовка. Иначе нельзя. Ограничимся констатацией его прихода в кинотеатр. Зафиксируйте на пленке. А там посмотрим.

— Может быть, подойти к нему? Задать вопрос, посмотреть, как он будет реагировать.

— Спугнете только. Он и так в беспокойстве: Кисляк подевался неизвестно куда. Наверное, он нашел какие-нибудь возможности проверить, что в московских больницах его агента нет. Прервана связь с Орловым, а хозяева, наверное, тормошат: где и что с ним?

— Орлова, как вы говорили, мы ввели в игру с перепиской. Он отправил письмо на подставной адрес, что жив и здоров. Не думаю, чтобы он играл против себя.

— Как знать? Будущее покажет. Ну что, собираемся по домам? — посмотрел на часы. — Уже десятый…

В это время раздался телефонный звонок. Полковник снял трубку и назвал себя. По тому, как хмурились его брови и мрачнело лицо, Фомин чувствовал: полковник расстроен.

— Быстрее приезжайте. Ждем. Да, да, Сергей Евгеньевич тоже здесь.

Михайлов положил трубку.

— Это Николаев, он только что прилетел. До этого мне звонили из Приднепровска. При задержании Яценко что-то произошло. А сейчас вот Николаев доложил. И очень скверно, что Яценко упустили.

— Упустили? — не сдержался Фомин.

— На тот свет упустили, Сергей Евгеньевич. Имей терпение, скоро все узнаем. Пригласи сюда и Мишина, если он уже вернулся.

— Да, вернулся. И еще здесь хочет немного поработать…

Как только приехал Николаев, полковник сказал всего одно слово:

— Докладывайте.

— С Мигунко, — начал капитан, — все благополучно. Он задержан, и начато следствие. С Яценко, — Николаев вздохнул, — тут произошла осечка. Степень моей вины определите сами.

— Хватит вздыхать, Владислав Борисович. Не красная девица. Продолжайте! — Михайлов закурил.

— Все шло хорошо. Пригласили понятых. Без труда вошли в дом. Яценко отдыхал. Нас впустила его сожительница Елизавета Аркадьевна Черных. Предъявили ордер. Начали осматривать дом. В первые полтора часа вел себя Яценко удивительно спокойно. А потом — взрыв. Это был именно взрыв, иначе не назовешь. Я просматривал бумаги в его письменном столе и среди прочих обнаружил почтовую открытку. В ней управление львовского кладбища сообщало гражданину Яценко, что денежный перевод на оплату ухода за могилами Мурзовецкого Ф. Б. и Мурзовецкой Е. К. получен, памятники находятся, мол, в хорошем состоянии. Я вспомнил ориентировку в связи с Волковым. Там тоже фигурировала фамилия Мурзовецкий. С какой же стати Яценко так печется о Мурзовецких? — подумал я. А может быть, он сам Мурзовецкий и скрывается под именем Яценко? Задержал я ту открытку в руках и положил себе в папку. Яценко заметил мой интерес к этому, казалось бы, незначительному документу и начал проявлять признаки явного беспокойства. А тут один из сотрудников принес чемодан, обнаруженный в тайнике, оборудованном в стенке смотровой ямы гаража. Открыли. Там мини-типография, подобная той, что была у Волкова, пачка денег, блокнот с заметками о разных заводах Приднепровска. Хоть это и закодировано, но понять можно. И наконец, браунинг с двумя запасными обоймами. Но главное, что меня заинтересовало, это сам чемодан.

— Что же за сюрприз такой? — спросил Михайлов, с ожесточением раздавливая окурок в пепельнице.

— Именно сюрприз, Юрий Михайлович. На внутренней стороне крышки опять встречаю Мурзовецкого. Тисненая надпись: «Собственность пана Феликса Мурзовецкого. Львов. 1938 год». Все это внесли в протокол, предложили Яценко его подписать. Он подошел к столу, прочитал документ, положил для подписи. И вдруг рывком опрокинул стол, разбил лампу, ударом ноги сбил стоявшего рядом сотрудника и — в другую комнату.

Я не сразу опомнился. Не ожидал такого. А он выбил раму и вывалился в сад. Я — через дверь на улицу. Догнали и вдвоем с местным товарищем еле справились с ним. Здоров как бык, и ведь в возрасте уже. Ну вот, вернули его в дом. Сел он на диван и схватился за сердце, попросил: «Лиза, дай капли Вотчала». Черных вышла в другую комнату и вернулась обратно с пузырьком в руке. Я посмотрел этикетку — действительно, капли Вотчала. Открыл, понюхал на всякий случай. Запах валидола. Вернул флакончик Черных. Она отсчитала сколько-то капель, разбавила водой и подала Яценко. Он одним глотком выпил и тут же захрипел, свалился с дивана. Экспертиза показала: капли содержали более пятидесяти процентов цианистого калия, — закончил Николаев.

— Да, — сказал Михайлов, — жалко, что так вышло. Многое мог нам рассказать этот Яценко-Мурзовецкий… Ну а что с Черных? Она знала, что в капли подмешан яд?

— Нет. Для нее это была полная неожиданность.

— Тогда все, — Михайлов встал. — Завтра к утру напишете подробный рапорт. Приложите к нему акт экспертизы, протокол обыска и занесите ко мне. А сейчас — всем отдыхать.

5

Предложение Фомина совершить небольшую загородную прогулку Орлов воспринял с удивлением.

— А я уж думал, вы обо мне забыли, — сказал он. — И что же это будет за поездка?

— Так, подышим свежим воздухом, поговорим, — сказал Фомин.

— Я понимаю, что ваше предложение следует считать приказом. Поэтому подчиняюсь, как солдат. Кстати, спасибо вам за то, что мне регулярно приносили ваши газеты и журналы.

— Рад, что это скрасило вам заточение, — улыбнулся Фомин. — Однако, машина подана. Сейчас для полной экипировки вам выдадут ремень и галстук…

Внизу их ожидали Мишин и Брусиловский. В машине Орлова посадили на заднем сиденье между Фоминым и Мишиным. «Волга» пересекла Колхозную площадь и по проспекту Мира выехала к ВДНХ, затем, пройдя мимо Останкинского дворца и Ботанического сада за гостиницами выставки, выскочила к Дмитровскому шоссе и свернула направо.

Было заметно, что Орлов силился угадать маршрут, но никак не мог определить, куда же его везут. Он заговорил о красоте осенних красок, о теплой погоде, которая стояла в эту осень. Потом спросил, удалось ли встретиться с Яценко.

— Удалось, — сказал Фомин. — И знаете, он вел себя куда проще, чем вы. Но с вами сложнее вести дискуссии на религиозные темы. Вы, так сказать, эмиссар центра, а он в сравнении с вами выглядит просто атеистом.

— Но у меня иное воспитание, — Орлов улыбнулся. — Все евангелистские «прививки» мне были сделаны с детства.

— Мы ведь уже знаем, что вы исповедуете не только евангелизм, — заметил Фомин.

Орлов замолчал, задумался.

— Сколько корзин у шоссе! — сказал Мишин. — В этом году отличный урожай яблок.

— А по какому шоссе мы едем? — спросил Орлов.

— По Дмитровскому, — ответил Фомин и стал внимательно наблюдать, как отреагирует на его слова Орлов. Но тот, видимо, так и не догадался, куда его везут, хотя машина миновала узкий мост через канал. Только когда увидел указатель «Катуары» и машина свернула влево, брови его заходили и на щеке выступили желваки.

— Куда же мы едем? — спросил он.

— Не узнали? — спросил Мишин. — Вы ведь здесь уже бывали. Месяца два назад. Не припомнили?

Орлов пожал плечами и больше не вымолвил ни слова, пока машина не остановилась на опушке леса.

— Выйдем, — сказал Фомин, и в голосе его прозвучали металлические нотки. — Теперь оглядитесь и вспомните. Вон там дача Божкова.

— Какого Божкова? — Орлов старательно пытался инсценировать удивление, но бледность выдавала его.