Там — его мир, его жизнь. И я пошла обратно. Ничто не может заставить их отказаться от избранного пути или остановить. Тогда?.. Так вот почему моя тетя нацеливает свой огонь не против них, а против таких, как я. Она знает, куда надо нанести удар, да такой, чтобы он обернулся поражением. Ребенок, Сильва... Неужели я не в состоянии защитить дочку сама, как он защитил бы нас?

Велико умер бы за нас с Сильвой. Тогда почему же я не могу умереть за них, если нет другого выхода?

Я приняла решение, и мне стало легче. Убрала всю квартиру, словно ждала прихода гостей, и только после этого легла на диван. Лежала с открытыми глазами.

И вдруг я услышала шаги, потом его покашливание перед тем, как войти. Сделала вид, что сплю. Велико наклонился надо мной и поцеловал.

Я обвила его шею руками. Велико страшно замерз, но уже чувствовалось, как закипает его кровь.

— Не заставляй меня размякать, — прошептал он. — Заехал на минутку вместе со связным. Лошадь ждет меня перед домом. Уезжаем!..

Я поднялась и никак не могла оторвать взгляда от его глаз. Они были настолько чисты, что я терялась перед их неотразимой силой. Мне показалось, что он сейчас спросит о том, какое я приняла решение, до чего договорилась со Стефкой Делиевой, с Венцемиром... И тогда я попрошу его спасти меня, спасти то, что мы создали вместе... И он все это сделает, непременно сделает. Ради меня, ради Сильвы, ради самого себя...

Велико опять поцеловал меня и спросил:

— Где ты сейчас?

— Здесь, с тобой, мы вместе.

— Тебе что-нибудь приснилось?

— Почему жизнь не похожа на сон?

Он рассмеялся и ущипнул меня за нос, словно я маленький ребенок.

— Жизнь и есть сон, только продолжающийся много дней. Извини, я нарушил твой сон. Сильва там?

Я проводила его в комнату дочери. Он наклонился над Сильвой и долго смотрел на нее, на закутанного в его куртку медвежонка. Прикоснулся губами ко лбу дочери. Никогда еще он не был так молчаливо нежен. Укрыл ее и игрушку стеганым ватным одеялом и тихо вышел из комнаты.

— Останься еще хоть ненадолго, — шепнула я и встала на его пути.

— Нас подняли по тревоге. Уезжаем на длительный срок. Сегодня вечером Драган потерпел неудачу. Тяжело, когда близкий человек переживает крах.

— Но почему так, вдруг?.. — Я имела в виду его отъезд, а он продолжал говорить о Драгане.

— Никто не смог ему помочь.

— Я хотела тебе сказать... — начала я. Почувствовала, что мое решение быть самостоятельной рухнуло и у меня нет сил больше молчать.

— Я скоро вернусь. И тогда наговоримся досыта обо всем.

Велико поцеловал меня. В этот вечер он был необыкновенно ласков и нежен.

— А если будет поздно?

— Поздно никогда не будет. Ты же меня дождешься! Я вернусь.

Босиком я встала на обледенелую ступеньку лестницы. Он поднял меня на руки и пригрозил:

— Вот так делать нельзя. Ты ведь совершеннолетняя, все понимаешь. Хочешь, чтобы я разбудил Сильву и сказал ей, чтобы она тебя берегла?

— Хочу...

Он прижал меня к себе, потом отнес в комнату.

— Жасмина, посмотри на меня! Не заставляй меня думать, что ты способна сдаться.

Но я только беспомощно покачала головой.

— Ты же сильная. На тебя я возлагаю все мои надежды. Неужели ты сможешь оставить меня одного?

— Иди! — Я проводила его к дверям. — Я плохая.

На сей раз я поцеловала его и осталась стоять в дверях, пока он не вскочил на лошадь. Послышалось ржание, цокот копыт по мостовой, и ночь поглотила его. А я даже не ощутила ледяного ветра...

«Не заставляй меня думать, что ты способна сдаться», — бесконечно повторяла я его слова и вдруг поняла, что возврата нет...

— Опять заснул! — подтолкнула меня Сильва утром и показала на медвежонка.

— А сейчас одевайся! — Я протянула ей новое платье. Сильва подбежала, взяла его в руки и закружилась с ним по комнате.

— Мы куда-то идем, мы куда-то идем! — кричала она и размахивала платьем. Мне удалось ее успокоить и начать одевать. Хотелось, чтобы Сильва выглядела наряднее, чем всегда. Потом я достала из гардероба свое платье, которое больше всего нравилось Велико, и тоже оделась. Зачесала волосы назад, причесала и Сильву. У меня волосы черные, а у нее — каштановые, как у отца. Но у нас обеих они длинные, волнистые.

— Так и пойдем. Пусть нас в таком виде сфотографируют.

— А мишка? — дернула меня за платье Сильва.

— Он спит.

— Ну ладно, пусть спит. Потом я расскажу ему, куда мы ходили. — И она остановилась в дверях, готовая идти.

Улицы были безлюдныю То ли холод прогнал людей, то ли у всех были свои заботы... Сильва была веселая. Такой же была и я когда-то в детстве. Все тогда называли меня веселой шалуньей.

Сильва бежала впереди меня, пытаясь поймать клубы пара, который она выдыхала.

— Дым, дым! — кричала она и старалась схватить пар руками.

Мне уже не было грустно. Я оделась как для торжественного вечера. Редкие прохожие поглядывали на меня, некоторые даже останавливались, и Сильва тоже пристально рассматривала их.

Не было только Велико, чтобы он мог увидеть меня. Где он теперь? Я забыла дать ему носки. А он верхом на лошади... Безумец! Не думает о себе.

Мы подошли к фотоателье и остановились перед стеклянной витриной.

Я взяла Сильву за руку, и мы вошли. Она словно только теперь начала понимать, что в этот день мы сделаем что-то исключительное, и с радостью, прижавшись ко мне, спросила:

— И меня тоже?

— И тебя.

— Одну?

— Нет, нас вместе. Ты улыбнешься, правда? — спросила я.

Она только кивнула мне головой.

— И еще прижмешься к маме.

— Крепко! — шепнула Сильва и прильнула ко мне.

Фотограф осмотрел нас, поставил так и этак, наконец сказал:

— Вот так, это уже что-то. Стойте. Не шевелитесь!

От напряжения Сильва впилась ногтями в мою руку, а я думала о том мгновении, когда сюда придет Велико, чтобы забрать снимки... Может быть, я жестокая, но это было моим последним желанием. Пусть он всегда видит меня такой, какой я была при нашей последней встрече. И я не стану старше ни на один год, ни на один месяц...

Потом мы снова вышли на улицу. Сильва тащила меня от одной витрины к другой. Она все тыкалась в грязные стекла и требовала, чтобы я купила ей то одно, то другое. И я покупала, дарила ей радость, которой суждено было через мгновение исчезнуть, потому что Сильва тут же забывала свои желания.

В уличной суете я не заметила, что за нами следом идет моя тетя. Когда мы зашли в небольшую кондитерскую, чтобы я могла удовлетворить очередную прихоть Сильвы, моя тетя вдруг возникла передо мной и спросила, не занят ли свободный стул.

Мы сели друг против друга. Она смотрела на меня долго, не говоря ни слова. Ела пирожное, и только когда мы собрались уходить, спросила:

— Ты все обдумала?

— Что именно? — ответила я вопросом на вопрос.

— Раз ты меня не выдала, значит, ты думала...

— Да. Я долго размышляла над тем, какие цели ты преследовала, когда передавала Драгану письма от Ганса.

— Я тебе сказала, что ни перед чем не остановлюсь.

— А если и я поступила бы так же, как ты? Если бы я рассказала о тебе, о твоем шантаже?

— Я была уверена, что ты этого не сделаешь. Тебя всегда будет удерживать эта красавица, — кивнула она на Сильву.

У меня потемнело в глазах, и я непроизвольно сжала руку ребенка. Сильва посмотрела на меня с удивлением и чуть не вскрикнула от боли.

— У тебя нет иного пути. Ты должна идти с нами, — понизила голос Стефка. — Любишь мужа, боготворишь ребенка... Если не пойдешь с нами, простишься с обоими. Нет, нет, ты еще поживешь, но потеряешь их. А если будешь с нами, все останетесь живы.

— Чего вы хотите от меня?

— Сегодня ночью мы уходим. Скажем, что мы ищем твоего мужа. Если доберемся до границы, мы расплатимся с тобой. Останешься довольна. А если решишь быть с нами, в Швейцарии тебя озолотят.