***

Придумал новый жанр: полицейская пастораль.

***

Когда я учился на первом курсе, в Вологде были десятки книжных магазинов. Денег только не было. И я каждый день после института ходил проведывать книги. Не покупать – проведывать. Сначала в «Фолиант» – посмотреть на двадцатитомник Сименона в тонких обложках. Потом в «Букинист», где были «Бесы» в зеленой обложке. Потом в еще один магазин, забыл название, где были Ремарк и Ренан. Потом в «Дом книги», где лежал роскошный «Декамерон» за 200 рублей. Вообще с этим «Декамероном»… когда его издали, главный вопрос для всего курса был – брать или не брать. 200 рублей – это была вся стипендия. Я не взял. Не было денег, совсем не было.

Потом по дороге в общагу на берегу реки под мостом был еще один магазин, там была «Критика чистого разума» – легендарная своей неудобочитаемостью книга. Еще рядом с домом художников на набережной был киоск, в котором лежали «Воспламеняющая взглядом» и «Сияние» Кинга.

Да! Чуть не забыл! Еще можно было сделать крюк и пройти мимо дома писателя Сергея Алексеева. На втором этаже горело окошечко и писатель Сергей Алексеев писал там первый том

«Сокровищ Валькирии». А потом я познакомился с ним, пришел к нему домой и оказалось, что окно его кабинета на втором этаже выходит на другую сторону – к кинотеатру «Салют».

***

Прекрасная завиральная журналистика 90-х годов. Два любимых жанра – выдуманное интервью с киллером и выдуманное интервью с проституткой. «…Он вошел в наше купе около полуночи… закинул на верхнюю полку мешок, в котором что-то явственно звякнуло… долго молчал, но потом разговорился… мне нужно перед кем-то излить душу… нет, я не испытываю угрызений совести, потому что я профессионал… беру за каждый заказ миллион долларов наличными… мечтаю купить домик у озера… утром сошел на одной из станций…»

«…мужчины, которым я отдаюсь, очень часто хотят просто поговорить… мечтаю когда-нибудь найти свою настоящую любовь…»

А знаете что? Давайте пусть выдуманная журналистом проститутка нашла свою настоящую любовь – выдуманного журналистом киллера. У них домик у озера. Миллион долларов пропал в МММ. Живут на его военную пенсию. Собака. Сын приезжает на выходные.

***

«Нельзя позволять правде испортить хорошую историю».

Енох «Наки» Томпсон.

***

Все-таки женщины смотрят кино как-то совсем по-другому. Во время напряженной сцены объяснения между героем и героиней:

 – Покажите мне ее пальто! Да зачем мне ее лицо, покажите мне ее пальто!

***

Некоторые западные сюжетные модели с трудом переносятся на нашу почву в силу даже не культурных различий, а, скажем так… различий во взаимоотношениях с реальностью.

Например, основа основ классического детектива – идеальное преступление. То есть, преступление, спланированное с учетом особенностей традиционных методов расследования таким образом, что сыщик при расследовании как бы «помогает» преступнику, уничтожая улики, убирая свидетелей и т. д., приходя в итоге к версии заранее намеченной и выгодной преступнику.

В этом случае добиться успеха может лишь сыщик, нарушающий правила, ведущий себя непредсказуемо. Но разоблачение наступает лишь в том случае, если сыщик эти правила знает и понимает, что преступник также их использует. В нашем случае не только нет никаких правил, но сама реальность зыбка и неустойчива.

Преступник не может планировать сложное преступление просто потому, что у нас вообще невозможно что-то планировать. Реальность меняется ежеминутно и непредсказуемо.

У нас нет пожилых дам, гуляющих с собакой в одно и то же время. Поезда не хотят по расписанию. Сотрудники учреждений никогда не ведут себя в соответствии с инструкциями. ПДД не соблюдаются. Законы действуют избирательно, включая, кажется, даже законы физики.

Допустим, планирует преступник комбинацию, в которой используются поезд, дама с собачкой, сотрудник учреждения и горшок, падающий с подоконника. Скажете, на каком-нибудь этапе что-нибудь обязательно пойдет не так? О, вы не знаете России, господа! Все пойдет не так на каждом этапе! А как – ни хитроумному преступнику, ни изобретательному автору не придумать.

Дама с собачкой, которая должна опознать мужчину с коляской и тем самым составить ему алиби, скажет, что видела не мужчину с коляской, а снеговика. Поезд не опоздает, о нет! Придет четыре одинаковых поезда с одним номером. Сотрудник учреждения, который должен выдать справку, окажется таджиком, который не понимает по-русски. Едешь грабить банк и в лобовую сталкиваешься с пьяным попом на бентли, который размахивает корочками общественного совета МВД. Ну а вместо горшка, падающего с подоконника, герой сам провалится в яму, вырытую под окном.

Наш читатель/зритель кожей чувствует это непрерывное искажение реальности.

Но он не хочет предсказуемой реальности. Он хочет реальности управляемой.

Рабу нужна не свобода, а другие рабы.

Поэтому самые живучие российские сюжеты – не про героя, нарушающего правила, а про внезапно и незаслуженно свалившееся всесилие. Емеля, Илья Муромец, кот, которого приняли за воеводу.

***

– Не откажите в любезности подписать акты сдачи-приемки сценария.

Из Питера звонят.

***

Занимательная арифметика. В XIX-м веке в России было 10 великих писателей. В XX-м – 10 великих поэтов. Вероятно, в XXI-м будет 10 великих драматургов. Кажется, как минимум, два уже сейчас просматриваются. Впрочем, поговорим об этом где-нибудь ближе к середине XXII-го.

***

Действительно, говорю «А», но не готов сказать «Б». Я готов с полной уверенностью утверждать, что в 20 веке в России было 10 (не больше и не меньше) великих поэтов, но при этом не готов назвать поименно. Причина не только в том, что у века выгрызли всю сердцевину и остались лишь 14 лет в начале, когда свободно писали и 14 лет в конце, когда свободно читали. В данном случае важны именно 14 последних лет (и 12 лет нового века), когда поэзия вернулась в повседневный обиход. Я думаю, если бы позднего Мандельштама прочитали на 60 лет раньше, мы жили бы в другой стране. И наоборот, мы прочитали позднего Мандельштама именно тогда, когда стали к нему готовы. За двадцать с копейками лет не раз происходил кровавый передел на рынке литературных репутаций. И рынок до сих пор не устаканился. Оценки до сих пор плавают. Условно говоря, мы не будем сегодня спорить о том, кто круче – Тютчев или Бенедиктов. Для нас здесь нет вопроса. И, скажем, для Жуковского здесь тоже не было вопроса – он (и это после Пушкина-то!) знал наизусть первый сборник Бенедиктова, а о существовании Тютчева, уже написавшего (и опубликовавшего!) почти все лучшее, не подозревал.

Поэтому я понимаю, что любой список любых имен субъективен и вызовет образцовый срач. Каждое имя – вопрос-вопрос-вопрос. К примеру – Ахматова или Цветаева? А Хлебников? А Гумилев? А Есенин почему нет? А Маяковский почему да? А если Заболоцкий да, то почему Хармс или Введенский нет? Это Пастернак-то великий поэт? Или Мандельштам? И если Блок – да, то почему и Белый тоже да? Я допускаю, что персоналии в списке могут меняться со временем. Ну да мы ведь не футбольную команду собираем.

Просто я убежден, что одни и те же тексты одних и тех же авторов меняются со временем. Что-то становится лучше, что-то хуже. Давайте вернемся к этому вопросу лет через 50.

***

Сцена прячет недостатки пьесы, а экран выявляет недостатки сценария. Поэтому сценарий должен иметь больший запас прочности, чем пьеса.

***

Хочу открыть курс «занимательная прокрастинация для сценаристов».

***

Умирал старый сценарист. Перед смертью сказал: