– Рад слышать, гер Рудольф.
– Мне кажется, добрый гер, вы незнакомы с иными членами моего отряда?
– Не имел удовольствия.
– В таком случае, самое время это исправить, – фон Оуштоф указал на крепкого, рыжеволосого воина с метиной шрама на правом уголку рта. – Гер Грувер из Тироли. Наши родители в крепкой дружбе, но сам он, как и я – младший сын, а потому – здесь*9.
Далее он кивнул на высокого молодого блондина. – Гер Шварн, как и мой дорогой Удо – министериал моим повелением, но доблестью и отвагой они не уступят родовитым рыцарям.
– Не сомневаюсь, – заверил старый воин.
Блондин почтительно кивнул, а Рудольф указал на коренастого черноволосого бородача, не слишком высокого роста, но обладающего плечами такой ширины, что он казался почти квадратным.
– Гер Роллон. Пусть добрых людей не смущают невысокий рост рыцаря – в бою он сущий Дьявол!
Рыцарь хмуро кивнул. Руки у названного были невероятно длинными и казалось, если бы коротышка сейчас поднялся бы у костра во-весь свой рост – то его конечности спускались бы ниже колен.
– Крепкий у тебя отрядец, добрый гер Рудольф. В нынешнее время, в этих землях такой отряд – большая роскошь. Теперь я понимаю, как вы сумели отбиться от разбойников – у тебя в отряде одни рыцари.
– Без твоего лука, мой дорого друг – мы бы не отбились, – вернул любезность фон Оуштоф.
Неловкая пауза подсказала немцу, что смущает боярина.
– Должно быть, добрый гер думает, отчего такие рыцари как мы – одни так далеко от родины?
– Все верно, – кивнул Лис. Кто-кто, а он, воюя бок о бок с западными ратными и против них – знал, что обычно каждого рыцаря должны сопровождать два-три подчиненных воина и не меньше полудюжины слуг, способных, при необходимости – бить из самострелов или пырять копьями. А уж отряд из восьми рыцарей, один из которых из очень богатой семьи – это пять больших десятков, никак не меньше!
– Мы сами себе слуги и сами себе оруженосцы, – пояснил фон Оуштоф. – Таков наш общий рыцарский обет.
– Чудно, – усмехнулся десятник, разглядывая немцев. – Так что вы ищите в таких небезопасных землях, как наши?
– То в большом граде скажу, – улыбнулся Рудольф. – Но даю тебе мое рыцарское слово, добрый гер – худого не замыслили, и только лишь на пользу местным все.
Лис хмыкнул, подумав, кивнул. «Здесь можно и поспорить. Недаром, когда ратный люд в Неметчине объявляет что собирается трудиться для общественного блага – общество содрогается в ужасе, предвкушая такой труд над ним».
– Уже на пользу выходит, – боярин дипломатично не стал высказывать сомнений, кивнув на порубанных. – Посадником в Комышелоге – мой старый друг и побратим – я ему когда-то меч в руки вложил и опоясал гриднем. Если вы с подмогой – он будет только рад.
– Приятно слышать, – учтиво кивнул рыцарь. – Если добрый гер окажет содействие нашему отряду перед лицом хозяина этих земель – наша скромная благодарность всегда найдет способ в будущем не остаться в долге чести.
– Как вам будет угодно. Впрочем – вы уже спасли местных – без вас они б ни за что б не справились. Такой большой воинский отряд разбойников я давненько не видывал.
– Очень странные враги, надо сказать. Иные из них – похожи на раубриттеров*10 из нашей страны и мало чем отличаются доспехом от нас самих.
– Так и есть, друг мой. В этом суть – странность. Как и в том – отчего к нам не приспела стража города на помощь.
Рыцарь кивнул, посмотрел туда, где его воины разжигали третий костер. В Комышелог они опоздали – на ночь, стража запирает город, опасаясь ночных тварей, и никого до самого утра не пускает – в этом они убедились лично. Ночевали всем отрядом на обочине дороги, подальше от места битвы, ибо свежепролитая кровь могла привлечь всякую нежить. Не углубляясь в лес и стараясь отгородиться от него повозками, с посменной стражей.
Спасенные оказались большой семьей евреев, решивших переезжать из Турова в Чернигов, оттого собравшихся в столь длинную поездку большим числом. Впрочем – оказавшимся недостаточным, чтобы одним собой отпугнуть такую большую шайку головорезов, что напала. Пожитки, вопреки распространенному мнению, иудеи не скрывали от взглядов спасителей: оно, конечно, добро жалко, наживалось всю жизнь, но цена жизни – все равно перевешивала. Немцы, вопреки ожиданиям боярина, повели себя со спасенными тоже весьма щедро: добычу, взятую с разбойников они поделили меж собой и боярином, но пострадавшим – отдали трех коней, добытых у татей, что само по себе было неслыханной щедростью!
Соблюдая законы гостеприимства – глава семейства просительно предложил угостить всех ужином. Это было разумно: в ночное время, вне стен городов или крепостей, чем больше людей собиралось в одном месте – тем меньше было возможности ночным тварям атаковать собравшихся.
Кашеварить взялась старая жена иудея и истосковавшийся в походах на сухарях, солонине и сухом мясе по домашней пище, Лис готов был есть за троих. Для ратных – еда – святое, а потому, похоже, что в этом желании от боярина ни рыцарь, ни его свита – не отстанут. Благо огромный котел, взятый с разбойничков, был даже большим, чем бывал в добрые времена у его десятка. Вот и сейчас старая Сусанна крошила в булькающий разварным мясом суп лук и грибы, пока все сидели у костров, вытянув к теплу ноги. Иногда спасенные, тайком, посматривали на медальон боярина, но вопросы задавать не решались. Его это устраивало. Черноглазые, смуглые они шептались на родном языке, не зная, что боярин их понимает, так как долгое время служил в одном десятке с несколькими иудеями-хазарами.
Рядом с ними скромно присел, кряхтя, отец семейства, Иезикииль Моисеевич, которого жена звала просто и коротко – Изей.
– Боярин понимает наш язык?
Лис кивнул – старики всегда более внимательны, чем молодые, и замечают часто намного больше.
– Благодарю тебе, Лисослав Велимович, – с чувством сказал старик. – Благородный Рудольф фон Оуштоф отказался брать гривны – может ты возьмешь?
– С каких пор богатыри добрые дела делают за гривны? – хитро прищурился боярин, глядя на старика.
– Ну что ты, – иудей выставил руки в успокаивающем жесте. – Я вовсе не хотел обидеть. Прости, боярин – я просто не знаю, как выразить свою благодарность. Рыцарь вон – сказал, что доброго ужина для него и его людей – будет достаточно.
– Тут я с ним полностью согласен, – боярин искоса посмотрел на сидящих у соседнего костра воинов и на мирно спящего рядом Лесобора. Вздохнул – вот уж у кого нервы крепкие и нет никакой горячки после боя.
– Теперь – я уверен, что мы безопасно доедем до самого Киева.
– Не накликал бы, – десятник лениво потянулся, пряча бересту в седельную суму.
– Иудеи не верят в сглаз и предзнаменования, – скупо, по-стариковски улыбнулся дед. – Я отец пятнадцати детей и не ведаю что такое страх перед такими глупостями.
– Старшие уже со своими семьями? – догадался воин.
– А то, как же, – с гордостью подтвердил иудей. – К ним и едем. Они в Чернигове обосновались давно. Дела идут в гору, чай не забудут своих стариков с братьями и сестрами.
Десятник кивнул. Обречен тот народ, кто, забывая добро и защиту в прошлом – не заботится о своих старых родителях. Нелюдям нет места в мире.
– А почто решили переезжать-то, отец? Али в Турове притесняют ваших? Что-то такого не припомню.
– Не притесняют, – старик покачал головой. – Молодой князь ласков. К чужой беде – отзывчив по молодости. Век бы свой там доживали с женой в душевном покое и благости, да молодых – тоже пристраивать надо. А без родичей, без знакомых в малом граде – жить сложно.
– Ой, темнишь, старый, – улыбнулся боярин. – Только что сказал «в благости», а тут – «жить сложно».
– Ну, – потянул Иезикииль, – …нам с женой что терять? Мы уже и спим-то давно врозь, чего нам старым нужно от жизни-то?
– Так они и жили – спали в рознь, а дети – были! – улыбнулся этому боярин, но уточнил. – А детям там худо? Опять темнишь, старый. Чего петляешь? Говори, как есть, не обижу жеж.
