Глава вторая

ПУТЕШЕСТВЕННИК УЧИТСЯ ХОДИТЬ

1913-1915

Успеха в жизни достигает тот, кто поставил перед собой большие задания, шаг за шагом идет, проверяя себя, останавливаясь время от времени, оглядываясь назад и подсчитывая, что сделано и что осталось сделать.

К. А. Тимирязев

Среди песен, которые распевали студенты Петровской сельскохозяйственной академии, наиболее модной была в 1913 году песенка про артишоки и миндаль:

Артишоки, артишоки

И миндаль, и миндаль

Не растут в Европе,

Ах, как жаль,

Ах, как жаль!…

Свое немудреное сочинение анонимный автор посвятил селекционерам. Суть сводилась к тому, что рано или поздно и русский агроном на родной земле сможет выращивать такие нежные плоды юга, как артишоки и миндаль. Песенка была откликом на успехи селекционной станции профессора Рудзинского и на открытие в Петровке первой кафедры селекции.

Можно не сомневаться: Николай Вавилов охотно подхватывал нехитрый мотив. Во-первых, потому, что искренне верил в торжество селекции, а во-вторых, и это самое главное, из-за своего, жизнерадостного характера. Получив диплом агронома первого разряда, он мало в чем изменился. По-прежнему разыгрывал на досуге шарады и устраивал велосипедные гонки. Впрочем, не переменился он и позже, когда занял профессорскую кафедру. Да, профессором ему все-таки стать пришлось. Прянишников и совет академии добились для недавнего студента заграничной командировки, с тем чтобы, пробыв два года за рубежом, Вавилов защитил диссертацию и занял место среди преподавателей академии. Всякий другой такую поездку считал бы величайшей удачей жизни. Но у Николая Ивановича об удаче было свое собственное представление. В конце 1912 - начале 1913 года ему больше, чем в Лондон и Париж, хотелось попасть в какой-нибудь глухой уголок Персии, на пшеничное поле крестьянина. Мысль о Персии возникла после того, как, высевая и заражая на делянках многочисленные образцы пшеницы, Вавилов обнаружил одну форму, которую никак не удавалось заразить мучнистой росой - очень распространенным грибным заболеванием. Таким прочным иммунитетом не обладала ни одна известная ботаникам пшеница. Что за чудо? Николай Иванович снова сеет и заражает эту длинноусую, с тоненьким стеблем пшеницу и снова убеждается в ее поразительном упорстве против заразы. По этому признаку он даже предположил, что перед ним новый, еще не известный в науке вид. Обнаружить новый вид пшеницы - немалое открытие. По существующим в ботанике правилам открыватель (если, конечно, он докажет, что им открыто действительно нечто новое) имеет право окрестить свое детище и пометить его своим именем. Так они навечно и входят во все справочники, учебники и энциклопедии мира: исследователь и обнаруженный им вид. Ну что ж, труженик науки имеет право на эту скромную и поистине трудовую славу. Но Николая Ивановича интересовало отнюдь не только признание его заслуг. Куда важнее узнать, откуда родом эта усатая упрямица. Образец был взят из коллекции Селекционной станции, и на пакете четко значилось Triticum persicum - персидская пшеница. Значит ли это, что ее родина - Персия? Откуда у этой «персиянки» такая непробиваемая броня против всесильной грибной рати? В каких условиях сложилось редкостное качество? Эх, махнуть бы во владения шахиншаха! Великолепный подарок можно было бы привезти российскому земледельцу, у которого что ни год мучнистая роса изгрызает немалый кус урожая. Интерес к иммунной пшенице сохранял Николай Иванович много лет. Один поэт, собиравшийся в 30-х годах писать об ученом-ботанике, даже название своей поэме дал соответствующее: «Роман с персиянкой». Но в 1912 году романтическое свидание с персиянкой не состоялось. Вместо знойного юга двинуться пришлось на Запад, в туманный Лондон.

Еще в Москве Николай Иванович разработал план двухлетней заграничной командировки. Поскольку генетику активнее всего разрабатывали английские ученые Бэтсон, Биффен и Пеннет, то сначала надо поехать в Англию. Профессора Биффен и Пеннет преподают в Кембридже. Значит, в первую очередь туда, в Кембриджский университет. Потом надо перебраться в местечко Мертон, что лежит на берегу моря, неподалеку от Лондона. Там знаменитым Садоводческим институтом руководит Вильям Бэтсон. На Англию отведен год. Затем в Германию и Австрию, чтобы прослушать лекции по теории селекции, потом следует заглянуть хотя бы на две-три недели в парижскую лабораторию Вильморенов, которая насчитывает почти девяносто лет своего существования. Оставшиеся полгода лучше всего провести в Северной Америке, чтобы познакомиться с биологическими институтами США. После этого можно считать себя если не знатоком, то хотя бы не абсолютным невеждой в делах мировой биологической науки.

Даже сегодня, когда по сравнению с «мирным временем» темп жизни во много раз ускорился, программа Вавилова кажется до крайности напряженной. Но самому Николаю Ивановичу, наоборот, казалось, что он слишком облегчил свое пребывание за рубежом. И чтобы приравнять заграничный ритм жизни к тому темпу, к которому привыкли сотрудники профессора Рудзинского, он решил посеять в Англии свои пшеницы и продолжить наблюдения за иммунитетом растений. Довольно легкий багаж будущего профессора в связи с этим сильно потяжелел: среди вещей оказался сундук, набитый образцами пшениц.

Незадолго перед поездкой в Англию в личной жизни Николая Ивановича произошло важное событие. В апреле 1912 года он женился на Екатерине Николаевне. В доме на Пресне сыграли свадьбу. Сахарова, которую калужские власти за ее революционные убеждения так и не утвердили уездным агрономом, поселилась с мужем в маленьком флигеле вавиловского дома. Казалось, что споры, которые молодые люди вели между собой весь предыдущий год, должны после свадьбы утихнуть сами собой. Этого не случилось. Екатерина Николаевна по-прежнему томилась по общественной деятельности. Биология и агрономия, столь дорогие Николаю Ивановичу, оставались ей чужды. Профессор Фортунатов сделал попытку устроить любимую свою ученицу преподавателем в академию, однако из этого тоже ничего не получилось. Несмотря на уступчивый характер Вавилова, назревал конфликт. Но полгода спустя молодые супруги выехали за границу, и это разрядило обстановку.

В Лондоне остановились они на одной из тех скучных улиц, где все дома по архитектуре своей абсолютно точно повторяют друг друга. Сохранился альбом снимков, сделанных Екатериной Николаевной. Фотографии изображают Николая Ивановича то с книгой возле одного из тихих домиков Крауч-энд, то под старыми липами Гемпстонского парка. Но очень скоро начались рабочие будни. Чтобы слушать интересующие его лекции, Вавилов переселился в Кембридж, а Екатерина Николаевна, занятая социологическими исследованиями и рисованием (у нее был недюжинный художнический дар), осталась в Лондоне.

Почтовые открытки из Кембриджа, чаще всего изображающие старинные готические постройки университетских колледжей среди неизменных зеленых газонов, извещают, что русский агроном и на чужбине быстро создал для себя ту обстановку, при которой за минимум времени можно почерпнуть максимум знаний. Его вполне устроила маленькая комната в пятнадцати минутах ходьбы от университета. Но, для того чтобы сэкономить и эти считанные минуты, он приобрел подержанный велосипед.

Кембридж - старейший из британских центров ботанической и сельскохозяйственной мысли. Тут есть чему поучиться. «Я видел небольшой агрономический институт, ассистент показал мне его. Особенно интересна ботаническая школа. На каждом шагу следы работы Дарвина. Его библиотека. Некоторые его коллекции». В библиотеку великого естествоиспытателя москвич вошел не без трепета. Перед ним открылась возможность проследить за всеми поворотами творческой мысли ученого: при желании в библиотеке можно было получить на руки даже рукописи и записные книжки Дарвина… Но еще интереснее ощущать пульс современной науки: слушать лекции Биффена, Пеннета, ведь это ученики Вильяма Бэтсона, самого яркого генетика начала XX века. «Лучшее, что я нашел сегодня, это бэтсоновские материалы… Я не мог не купить их».