Сначала караван проходил через кишлаки таджиков, такие же сиротливые, как Зебак. «Население бедно, одежда ужасающая. Несмотря на холод, люди полуголые. Чай пьют за отсутствием сахара с солью», - записал Николай Иванович. На вопрос, где Кафиристан, отвечают односложно: «Наздик» - близко. Но свидетельство это малоценно: владельцы жалких, полузасыпанных камнем ячменных делянок никогда не покидали своих селений. Никто из них не переваливал грозный Парун. Только в Тли (такой же таджикский кишлак: беднота в рубищах, детей мало; объясняют - не хватает хлеба) путешественники впервые почувствовали себя на пороге неведомой страны. Тут все единодушно утверждали, что кафиры, говорящие на неизвестном языке, живут сразу за перевалом.
19 октября по ущелью реки Мунджан караван начал подниматься к Паруну. Река еще играла на перекатах, но мороз уже тронул листья ивы и барбариса на берегах, зима шла по пятам экспедиции. Все круче тропа: 3500 метров над уровнем моря, 3700, 3800. Начались осыпи. Приходится слезать с седла и высвобождать застрявшие в каменных трещинах ноги лошадей. Местность совсем безлюдна и бесплодна. На высоте 4000 проводники предложили остановиться на ночевку. Вокруг нет ни кишлака; ни вообще какого-либо жилья, только три пещеры, которые проводники высокопарно именуют «хане» - дома. Ночь кажется бесконечной. Засыпанный снегом перевал намного выше, но он дает о себе знать ледяным дыханием, от которого не спасает ни костер, ни каменные стены пещер.
20 октября 1924 года впервые в истории, перешагнув через Гиндукуш, европейцы вступили в Кафиристан. «Перешагивать» пришлось около десяти часов кряду. На высшей точке перевала анероид показал 4760 метров. Во время коротких остановок Вавилов стынущими руками успевает набросать несколько строк в дневник: это в основном перечисление встреченных растительных видов и краткое описание обстановки. «Караван передвигается с трудом… Лошадей приходится вести. Люди и лошади вязнут в снегу, и проводники выводят караваны к спуску по приметам, известным им одним».
Потом «почти бегом» по крутой каменистой тропе - вниз. Караван буквально свергается с неба на землю: за несколько часов пройдено по вертикали 3000 метров. У подножия перевала Вавилов записывает: «Если принять во внимание двухдневный утомительный переход по безлюдной местности, потерю подков, израненные ноги лошадей, то из всех пройденных перевалов через Гиндукуш Парун приходится считать наитруднейшим». В записи чувствуется надежда: самое трудное - позади. Увы, через три дня предстоит сделать еще более драматичную пометку: «23 октября… Более трудного пути за все наше путешествие по Востоку нам не приходилось встречать». Но пока Вавилов доволен - перед ним легендарная страна кафиров. Оказывается, в XX веке тоже можно открывать неведомые земли. Впрочем, неведомые ли?
Тесные, но прибранные кишлаки и хорошо обработанные поля (маленькие делянки в 10 - 15 квадратных метров на горных террасах) убеждают: люди живут здесь давно, очень давно. Деревянные дома, нередко двухэтажные, построены на добротном каменном основании. Много водяных мельниц. Даже река возле кишлаков старательно обложена камнями. Люди белолицы, приветливы. В отличие от остального Афганистана, женщины ходят здесь открыто, без чадры, охотно беседуют с пришельцами. Но бедность та же, что и у обитателей Зебака.
Языка кафиров не знают ни проводники-таджики, ни солдаты-афганцы. Через восемнадцать "километров на опушке дубового леса - новый поселок и новый язык. Вавилов выписывает в столбцы кафирские названия: ячмень, просо, корова, вода, солнце. Сравнивает. С персидским сходства никакого. Приходится объясняться знаками, чтобы узнать, что тут сеют, как молотят, как хранят зерно.
22 октября. Вот уже третьи сутки они идут по «стране неверных». Последний раз ночевали в лесу у костра. На пути между кишлаками - ни души. Здесь не знают, что такое ходить в гости к соседям. Да и дорог нет. Главная забота начальника экспедиции - сохранить лошадей. Но на их долю достаются поистине несравнимые мучения. Лошади то и дело срываются с узких обрывов над реками, ранят ноги, их крупы в крови…
Проводники, взятые в кафирском селении Пронз, обещают скорый отдых: где-то неподалеку - большой поселок Вама. К вечеру злополучную деревню действительно удается разглядеть в бинокль. Но где! «На противоположной стороне ущелья на высоте 400 - 500 метров выше дороги, словно птичьи гнезда, видны деревянные многоэтажные постройки в окружении дубового леса. Кишлак буквально на высоте птичьего полета и недосягаем для каравана». До кишлака надо по крутой горе идти километра четыре. Но делать нечего: лошади уже два дня не получали ячменя, надо во что бы то ни стало добыть фураж.
Оставив караван внизу, Вавилов вместе с местным пастухом отправляется на разведку. В полутьме ранних сумерек они долго карабкаются по склонам. Но вот наконец и дома. Первое впечатление ужасное: мужчины Вамы напоминают пещерных людей. Их одежда состоит лишь из козьих шкур мехом внутрь, без рукавов. Но при более близком знакомстве опасения рассеиваются. В неприступных «птичьих гнездах», где легенды поселяют обычно злых гномов, на зтот раз живут рослые, красивые, а главное, приветливые люди. Их речь непонятна, но дружелюбие и гостеприимство во всем мире имеют общий язык. Вавилов, очевидно, расположил к себе аборигенов. «Мигом собралась вся деревня, в изумлении рассматривая редкую европейскую разновидность». С не меньшим любопытством и сам ученый обходит дом за домом, входит внутрь жилья, рассматривает закрома, утварь. Пока ходят в соседнюю деревню за кормом для лошадей, он успевает описать и резьбу на постройках, и вышивку на женских платьях и, конечно же, добыть семена всех возделываемых культур. В домах тепло. Вместо свечей потрескивают прутья, смоченные в масле сурепки. Перед приезжим вырастает гора лепешек из проса, на деревянной тарелке подают, очевидно, высоко ценимое в здешних суровых местах лакомство - кислый виноград. Несмотря на поздний час и усталость, Николай Иванович продолжает вникать во все подробности быта. Кормятся обитатели Вамы, собирая кедровые орехи и ягоды, на склонах гор на крохотных террасах сеют просо, сорго, кукурузу. Почти первобытная жизнь. Но в ушах у женщин - длинные серебряные серьги, на шее - целые мониста из индийских и афганских монет. У очага вместе с самодельными деревянными тарелками - медные котлы: рядом Индия, Афганистан, медленно, но неизбежно пробивающаяся через горы восточная культура.
Наутро начинается движение к следующему селению - Гуссалик. Дорога туда идет по извилистому руслу реки Парун.
Дневниковые записи Вавилова с самого начала приобретают тональность тревожного барабанного боя: «Путь отчаянный, пригодный только для пешего прохода и для коз… Через каждые полчаса обсуждаем, как переправить лошадей… Препятствия на каждом шагу, то в виде обрыва, то в виде каменных ступеней больше метра. Проходим через полуразвалившийся мост; первая лошадь проваливается в переплет моста из сучьев. Строим мост, приносим деревья, камни… Перевьючиваем то и дело лошадей, часть пути вьюки несем на руках…»
Вдобавок ко всем бедам взятые в Ваме проводники боятся идти в Гуссалик: у тамошнего кишлака дурная репутация, можно ждать разбойничьего налета. Несколько раз проводники порываются бросить караван, пытаются даже вернуть выданные им вперед рупии и, когда до Гуссалика остается два-три километра, действительно убегают. Караван некоторое время идет наугад. Все сменилось вокруг - люди, растения на полях, скот. Гуссалик - типичное афганское село, говорят здесь на языке пушту и сеют те же примерно культуры, что под Кабулом. Жители в Гуссалике действительно угрюмы, неприветливы, однако вовсе не склонны к разбою. Во всяком случае, караван получает кров и отдых, а начальник экспедиции может с удовлетворением записать, что Кафиристан пройден.
Дорога на юг подобно реке ниспадает все ниже и ниже. Все более чувствуется влияние Индии. Вокруг военного и административного центра - Чигасарая - плодородная низменность с плантациями хлопчатника, апельсиновыми рощами. Села и дороги становятся многолюдными, базары - обильными. С недоумением смотрят благообразные купцы из Пешавара и Джелалабада на потрепанный караван европейца, на его измученных лошадей, разбитые вьюки. Англичанин? Нет, конечно. Британец ни в коем случае не позволил бы себе появиться в восточной стране в таком виде. Губернатор Чигасарая - тот просто ошеломлен: русский? Здесь? Губернатор любезно приглашает профессора Вавилова отдохнуть во дворце: на днях он ожидает английского полковника с индийского пограничного поста. Профессор Вавилов так же любезно уклоняется от представившейся ему чести. Едва ли появление советского гражданина в двух шагах от запретной границы порадует британского эмиссара. После такой встречи афганское министерство иностранных дел, чего доброго, откажет в разрешении на проезд через южные районы страны. У англичан в Афганистане все еще довольно прочные позиции.
