Финетта, таким образом, становится жертвой того бессмысленного религиозного фанатизма, который убил стольких невинных людей, и католиков, и протестантов.

VI

В романе Шаброля можно встретить крестьян с более зрелым самосознанием. Брат Самуила Теодор с улыбкой смотрит па беспрерывные богослужения своих товарищей, он заявляет Самуилу, что «с него двух молений в день вполне достаточно, даже в воскресенье». Лишен он и монархических иллюзий: «Самое сейчас время ударить как следует, потому что король занят войной». Он видит своих врагов не в каждом католике, а лишь в маркизах и герцогах.

В полном соответствии с историческими фактами Шаброль показывает, как война религиозная перерастает в войну крестьянскую. Изображая солдат-католиков, он не раз подчеркивает, что и они начинают понимать несправедливость своей миссии. Плененный гугенотами солдат-католик перед смертью говорит своим палачам, что он «верит в бога, как его учили… но никогда не видел тут оснований для взаимной резни». Другой католик- башмачник рассказывает, как дворянская конница, испугавшись гугенотов, бросилась назад, давя свою пехоту, и как пехота стреляла в дворян.

Выше упоминалось, что движение камизаров было подхвачено в некоторых районах крестьянами-католиками. Шаброль не показывает этого в своем романе, но в нескольких эпизодах он говорит о том, как прекрасно уживались крестьяне католики и протестанты в мирное время, как мало обращали они внимания на разность своих религиозных убеждений.

Шаброль подробно воссоздает быт севеннских камизаров. Они живут общиной, все у них общее. Здесь нет ни богатых, пи бедных. Протестантская религия призывала к воздержанности, и камизары по-своему истолковывают эту заповедь: крестьянам запрещено грабить в корыстных целях, и они действительно равнодушны к драгоценностям. В одном из эпизодов рассказывается, как после разрушения феодального замка камизары льют пули из золота и серебра. И в других случаях камизары нередко используют религию в практических интересах. «Пророк» Гюк в критические минуты, несмотря на всю свою экзальтированность, предписывает от имени бога весьма разумные и практически целесообразные действия камизарам. Так, однажды, когда у отряда не хватало на всех оружия, Гюк провозгласил, что только праведные могут идти в бой. Он отобрал столько воинов, сколько было ружей. От имени всевышнего советует он гугенотам предупредить власти Женолака о нападении на город, и это, вопреки здравому смыслу, оказывается лучшим маневром.

Переходя от эпизода к эпизоду, от сцены к сцене, Шаброль рисует два враждебных лагеря, где одни выступают как угнетатели, а другие, доведенные до отчаянной решимости, — угнетаемые.

У одних есть все — власть, богатство, у других — ничего, кроме жалкого клочка неподатливой земли. В рядах одних — солдаты, вооруженные до зубов, в рядах других — неорганизованные, неграмотные крестьяне, пастухи, шерстобиты, чесальщики, оружием которых являлись часто косы, вилы, пращи. У одних — богатейшие храмы, роскошные замки, пышные одежды, холеные женщины, у других — жалкие лохмотья, бедные жилища, а иногда пещеры, где они вынуждены укрываться от врагов и непогоды.

Король ведет беспрерывные войны, содержит многотысячную армию, которая нужна ему не только для борьбы с внешними врагами, но и для расправы с непокорными подданными. А все помыслы севепнских крестьян обращены на мирный труд. «В Севеннских горах меч не в чести, а войну не считают работой», — записывает Самуил.

В лагере угнетателей — прославленные маршалы и епископы, блестящие офицеры и священники. Вожди камизаров — обыкновенные труженики, вчерашние крестьяне, их проповедники зачастую не умеют читать и писать.

За крепостными стенами городов, в укрепленных замках отсиживается знать, богатые горожане, католическое духовенство.

Камизары совершают беспрерывные и тяжелые походы. «Мы молимся и снова идем, поем духовные гимны и идем неустанно… «Мы проходим по дубовым, по каштановым лесам, по сосновому бору, проходим через буковые рощи… пересекаем ольховые заросли, перепрыгиваем через осыпи, поднимаемся к небу по гранитным ступеням Лозера».

Интенданты, епископы, приходские священники призывали в своих ордонансах, посланиях, проповедях к расправе над гугенотским населением. Монсеньер Флишье, епископ Нимский, славившийся ораторским искусством и изящным стилем, требует «принять решительные меры против «новообращенных»; епископ Мендский советует наблюдать за непослушными, «чтобы всякую вину постигала кара»; аббат Шайла, которого народ называет «Шайла-сатана», «Шайла-плут», «Шайла-гад», рассылает «увещевательные грамоты», попросту доносы, после которых следуют аресты и расправы; маршал Монревель шлет ордонансы, обрекающие все деревни в округе сожжению; священник Ля Шазет в своих проповедях говорит: «Виселицы и колесование не могли за сто лет уничтожить ересь только потому, что ее следовало убить в зародыше, в детях убить».

Вожди и проповедники камизаров на свой лад дают распоряжения и пишут свои ордонансы восставшим крестьянам: «запрещается кощунство, разврат, воровство, предписывается молиться перед боем, всю добычу складывать вместе, пленных не брать, церкви жечь».

Иногда призывы к сопротивлению облекаются в форму вещих снов. Авраам Мазель с помощью такого сна объявляет о начале восстания: «Большие очень тучные черные волы (католические священники, пожирающие нас) ели капусту в пашем огороде. Приказ — выгнать волов».

Наглые и самоуверенные, когда за ними сила, угнетатели становятся смиренными и трусливыми при встрече с опасностью. Они дрожат за свою шкуру, просят пощады. Даже видавший виды аббат Шайла, пойманный на дороге разгневанными крестьянами, взывает к «милосердию божьему». Напомаженный, расфранченный офицерик ведет себя, как последний трус, трепеща перед пленившими его камизарами.

А с другой стороны — беспримерный героизм простых крестьян и ремесленников, бесстрашно встречающих смерть, до последней минуты не теряющих человеческого достоинства. Как эпический герой, умирает шерстобит Пьер Сегье, по прозвищу Дух Господень.

«Негодяй, как ты думаешь, что с тобой сделают?» — спрашивают его. «То же самое, что и я сделал бы с тобой», — отвечает тот; Сегье подвергают пытке обычной и чрезвычайной, затем ему должны отрубить правую руку и живым сжечь на костре. На пороге смерти шерстобит поет псалмы, в которых обрушивает на головы своих палачей проклятия, и сам бросает отрубленную руку в костер. Так ведут себя и другие осужденные протестанты. Барандон откусил себе язык, не желая произнести отречение от веры. Искалеченный колесовавшем, с раздробленными ногами и руками, Ведель плюет в лицо священнику. Некий Косей перед казнью ломает о нос священника свечу, девушка-горянка отказывается от помилования и идет на казнь.

У одних есть все, кроме правды и совести, у других нет ничего, но они верят в справедливость своего гнева, в справедливость своей борьбы.

Но католики не все одинаковы, и это отчетливо видят герои романа. Метр Пеладан с помощью Самуила предупреждает камизаров готовящемся предательстве, Дуара Лартиг предлагает Финетте свою ферму, на которой она могла бы мирно трудиться с Самуилом, повивальная бабка-католичка спасает Финетту от верной смерти. Все эти люди не принадлежат к угнетателям, и мерилом поведения для них является не религиозный фанатизм, а человечность.

Шаброль мастерски воссоздает исторический колорит эпохи, умеренно стилизуя свое повествование. «Старинный словарь и синтаксис, — говорит Шаброль, — мы почтительно сохраняли, когда устаревшее слово или оборот речи или даже ошибки казались нам любопытными и красивыми». В русском переводе хорошо переданы эти особенности оригинала. Персонажам романа свойственно мыслить библейскими образами. Уединенные горы, где прячутся камизары, — Пустыня, речка Гордонн — река Иордан, Се- венны — Палестина. Повстанцы скрываются в ущельях и пещерах, от «мадиантян», о нападении драгун говорят: «Зверь проснулся», — пользуются пращами, «как царь Давид», перед сражением призывают к «подвигам Гедеоновым».