Понедельник, 21 февраля.

Предполагалось, что сегодня я поеду в Берлин показывать д-ру Сиксу свой план создания нового фотоархива. Но мою поездку отложили, так как его там нет.

Сегодня вечером мы видели «Ochsenkrieg»[147] — фильм о войне в средние века. Особенно успокоительно было видеть, как люди колотят друг друга деревянными дубинками. После пяти или шести часов «бойни» на поле битвы осталось семь трупов!

Среда, 23 февраля.

Сегодня в ресторане «Гольденер Фриден» нам подали на обед микроскопические кусочки несъедобного мяса, несмотря на то что мы отдали им наши карточки. Татьяна пожаловалась, и вместо мяса нам принесли маленькую колбаску.

Вечером пришел и остался ужинать Бланкенхорн. Он обещал позвонить врачу Паула Меттерниха в Ригу. Это очень кстати, так как граф Шуленбург на неделю уехал домой, а с его помощником у нас не такие близкие отношения. Увы: человек, обещавший устроить Татьяне эсэсовский пропуск в Ригу, только что погиб в автомобильной катастрофе.

15-го опять был сильный налет на Берлин. Большая бомба попала в отель «Бристоль», один из немногих еще действующих столичных отелей, во время многолюдного официального банкета. Завалило шестьдесят человек, в том числе несколько крупных генералов. Откопали их только через пятьдесят часов, к этому времени большинство уже умерло..[148]

Четверг, 24 февраля.

Бланкенхорн все не может дозвониться до Риги.

Пятница, 25 февраля.

Сегодня утром Бланкенхорн наконец дозвонился до Риги. Сообщают, что Паул Меттерних вне опасности, но еще недостаточно окреп, чтобы путешествовать.

Днем у меня поднялась температура, и я, к ликованию Бютнера, пошла домой и легла в постель. Говорят, что он носился по «Танненхофу», потирая руки и приговаривая: «Jetzt habe ich sie, jetzt habe ich sie!»[149] Жуть!

Суббота, 26 февраля.

Теперь слегла Татьяна.

Воскресенье, 27 февраля.

Наконец-то бодрое письмо от Паула Меттерниха.

Понедельник, 28 февраля.

Сегодня утром опять не пошла на работу: чувствую себя прескверно. Бланкенхорн пришел в ужас, узнав о нашем состоянии, и обещал найти врача. Врач прибыл днем — молодой и, как говорят немцы, «спортивный». Жаннетт С. тут же им заинтересовалась, он явно ответил ей тем же и в скором времени придет опять, теперь уже к ней. Узнав от Бланкенхорна, что у Паула Меттерниха нарыв в легком, он сказал, что это очень опасная вещь, которая крайне редко встречается.

Вторник, 29 февраля.

Вышла на работу. Луизетт и Йозиас Ранцау только что прислали мне из Бухареста изумительную ветчину. Некоторое время назад Йозиас получил назначение в тамошнее посольство. Это чрезвычайно кстати, потому что у нас кончились продовольственные карточки и неизвестно, чем кормить Татьяну, которая пока не в состоянии выходить.

Вчера вернулся граф Шуленбург. Какое облегчение!

Суббота, 4 марта

У Лоремари Шенбург снова неприятности. Я только что получила письмо от Ханса-Бернда фон Хафтена (нашего берлинского старшего кадровика). Он хотел бы, чтобы я на нее повлияла, и может быть, уговорила уйти с работы: политическая ситуация становится все более рискованной, и ее неосторожность внушает им всем большие опасения. Она как раз только что написала мне из Вены, что собирается обратно в Берлин, так что это будет для нее неприятным сюрпризом.

Воскресенье, 5 марта

Сегодня утром уехала Татьяна.

Бланкенхорн подавлен последней речью Черчилля и вообще позицией союзников. Он надеялся, что Германия сможет придти с ними к взаимопониманию «при определенных обстоятельствах», но теперь это представляется маловероятным. Они согласны только на «безоговорочную капитуляцию». Безумие!

Имеется в виду выступление Уинстона Черчилля в Палате общин 22 февраля, в котором он выдвинул положение, что после победы необходимо будет обеспечить Польше компенсацию на Западе (т. е. за счет Германии) за все территории, которые ей, возможно, придется уступить СССР.

Понедельник, 6 марта

Опять сильный налет на Берлин, на сей раз среди бела дня. Теперь бомбят еще и американцы, а их самолеты способны лететь выше, чем британские. Дневные налеты еще хуже ночных, так как все люди находятся в городе или в дороге. Говорят, что разрушена киностудия УФА в Бабельсберге. Боюсь, как бы не задело Потсдам, это ведь близко.

Набирается все больше фотографий монтекассинского сражения. Какой ужас, что у

ничтожен такой прекрасный монастырь. Что будет с Флоренцией, Венецией, Римом? Уцелеют ли они? Как странно: мы и представить себе не могли, что эта война будет такой кровавой и разрушительной, какой она теперь становится…

Вторник, 7 марта

Звонила в Вену в надежде отговорить Лоремари Шенбург возвращаться в Берлин, но она уже уехала.

Среда, 8 марта

Опять сильный дневной налет на Берлин. Нельзя туда дозвониться.

Мы с Жаннетт С. обе ждем посылок: я с вином, она с маслом; но пока ничего нет.

Татьяна прислала целую пачку писем, многие из них — от Паула Меттерниха. Он пишет о том, как ему живется в Риге. Его хорошо кормят: гоголь-моголь, яичница, настоящий кофе и тому подобное. Прямо слюнки текут. Ему гораздо лучше, но он все еще слаб. Его обследовала медицинская комиссия, на которую его случай произвел глубокое впечатление: дело в том, что у него был нарыв в левом легком, распространившийся вширь и окруживший сердце. Его нельзя было оперировать, и он выжил только потому, что нарыв вскрылся сам.

Антуанетт Крой написала Татьяне из Парижа о том, что некоторое время назад Джорджи вызывали в Гестапо по поводу некоторых «советов», полученных им в письмах от Папa. Право, иногда хотелось бы, чтобы родители поменьше вмешивались в нашу жизнь и вели себя поосторожнее, особенно если учесть, что мы не всегда сообщаем им, чем занимаемся.

В Гестапо брату Мисси предъявили письма — разумеется, вскрытые цензорами, — в которых его отец выражал беспокойство по поводу слухов о его «деятельности». Подразумевалась, естественно, политическая деятельность, то есть Сопротивление. Не без труда Джорджи удалось обратить оплошность отца в забавное недоразумение, уверяя, что тот скорее всего имел в виду торговлю на черном рынке, которой в то время занимались многие французы.

Суббота, 11 марта

Ходила на лыжах с Мадонной в надежде достать овощей к подаренному ей зайцу, которого она готовит у себя дома для всех нас.

Воскресенье, 12 марта

Жизнь в Круммхюбеле организована исключительно плохо. Почти нет угля (хотя мы находимся в Силезии, а это угледобывающий район); а когда уголь есть, наши помещения превращаются в топки. Так что мы попеременно замерзаем и потеем.

Заяц Мадонны Блюм был восхитителен, и гости оставались допоздна. А я снова должна быть на ногах в пять утра, поскольку еду в Бреслау за фотографиями для пополнения моего архива.