– Тогда зачем это всё?

– Отвечаю, зачем – для психического и физического здоровья. Исполнил социальный долг, спас капризную даму от критического недотраха – низкий тебе поклон от всего женского населения планеты. Или плюшками желаешь благодарность получить? Топай уже, жена заждалась. Долгие проводы – лишние слёзы.

У Антона кружилась голова, словно отходил от тяжёлого наркоза. Не ожидал он такой атаки, не был готов к активному сопротивлению. В его представлении каждая женщина живёт мечтой о браке.

Дома его ожидал ещё один сюрприз – жена собирала чемоданы.

Видно день такой: возбуждение, агрессивное неприятие и прочие предвестники грозовых разрядов витали в воздухе.

– Поскучай тут без нас, Жилин, определись, кто ты, с кем ты. Устала я что-то.

– Ещё одна революционерка! Сговорились вы что ли!

– Как ты сказал, там тоже что-то не срослось? Бедняжечка!

– Какого чёрта, закопайте меня, что ли! Скажи Маринка, вот если я сдохну, прямо здесь и сейчас, только предельно честно – скучать, горевать, слёзы лить, будешь?

– Себя пожалел, ну-ну! Красава. Тебе не приходило в голову, Жилин, что я давно, ох как давно всё про твои похождения знаю, что тоже страдаю?

Терпела, ждала, долго ждала. Надеялась, что одумаешься. Исходила из того, что измениться невозможно, но стать лучше может любой, если сформирует для этого достаточно убедительную мотивацию. Я старалась тебя вдохновить. Пыталась хорошо выглядеть, красиво одеваться, быть чувственной и страстной. Напрасно напрягалась, тщетно надеялась!

– Чего ты могла знать?

– Про то, что ты бабник, предатель, про Еву твою.

– Вот как! Дальше что?

– Вот и я думаю – что дальше?

– Никто мне не нужен. Слышишь – никто! Эта девочка, Ева, это так – несерьёзно. Невинная шалость, кризис среднего возраста. Разве предосудительно восхищаться совершенством?

Антон выдержал пристальный взгляд жены, – мы-то с тобой в тираж вышли. Бывшие мы, понимаешь, бывшие в употреблении, вот!

Врал, паршивец. Марина в свои тридцать пять выглядела весьма привлекательной: чернобровая, сероглазая, с точёным станом и высокой грудью, не утратившей упругости. До сих пор жена вдохновляла мужчин на романтические подвиги.

Его в том числе.

Он и сейчас не прочь потискать её сдобное тело, тем более, что есть повод – нужно срочно сбросить напряжение.

Если бы не нелепая разборка, судьба могла повернуться к нему другим боком.

Жилин любил жену. Не так, не совсем так, как Еву, в которой было сосредоточено нечто, отчего напрочь сносило крышу.

Антон потерялся. Он одновременно был там, с любимой, и здесь, в семье.

– Нужно немедленно помириться, – вертелось в голове.

Это касалось обеих женщин, но Евы куда  больше.

Марина – жена, никуда она не денется, будет цепляться за семейную стабильность до последнего вздоха, тогда как у Евы на самом деле полно решимости расстаться.

Настолько волевых, уверенных в себе женщин, он никогда прежде не встречал. На её воинственность и упрямство Антон натыкался не единожды. Сам от себя не ожидал, что готов терпеть и уступать, понять никак не мог – чем эта девчонка приворожила, как умудрялась накалять до предела атмосферу непредсказуемых встреч.

– Я отпуск взяла. Пока поживём у мамы. Дети уже там. А ты решай, думай.

– Отвезти?

– Не мешало бы.

– Может мы это… того?

– Тебе не совестно, Антон!

– А ты поищи… поищи безгрешных! Поклянись, что сама не изменяла.

Марина покраснела до кончиков волос, задышала часто-часто, – хам! Такой подлости, такого мнения обо мне, не ожидала, – и в слёзы.

– Ну что ты, родная, – прижимая жену к груди, шептал растерянный, сбитый с толку Антон, вообразивший, что поймал Марину на горячем, – успокойся, дело-то житейское. Выходит – мы квиты.

– Идиот, придурок, что ты себе вообразил, по себе судишь!

– Оступился, признаюсь. Это же не повод вот так сразу, – шептал, увлекаясь процессом соблазнения, возбуждённый Антон, ласкающий языком мочку уха – самую чувствительную точку на теле супруги.

– Мариночка, как я соскучился по тебе. Да забудь ты обиду. Ничего такого на самом деле не было, так, интрижка, невинный флирт, шутливая игра… в комплименты, в сантименты. Мы даже не целовались, клянусь! Тебя я люблю, только тебя, – гипнотизировал её чувственный голос мужа, руки которого привычно извлекали изнутри сладкий отклик.

– Дети ждут, Антон. Зачем это… это неправильно, подло. Отпусти. Ну, пожалуйста. Что ты со мной делаешь…

Правильно, неправильно – какая разница, когда блаженство пронзает каждую клеточку, – молнией пронеслось в голове Антона, который понимал, что сейчас совсем неважно, что она говорит, главное – что чувствует.

Мариночка затрепетала, заохала, выгибаясь дугой.

Антон приподнял жену, усадил на край стола, широко развёл её колени, стащил колготки вместе с трусами и с любопытством заглянул между ног.

На вершине спелой ягодки блестела капелька сока.

– Вот он, настоящий смысл семейного единства, – мелькнуло в голове, – какой там развод, какой отпуск, когда её желание потекло так славно от одного лишь прикосновения. Пусть дома сидит.

Антон боялся спугнуть удачу, – сейчас я её так вдохновлю, забудет про всё на свете.

Он на самом деле умел удивить, недаром даже строптивая Ева была к нему благосклонна, чего уж говорить о Маринке, которую первая любовь, впрочем, она же последняя, посетила в совсем юном возрасте.

Тогда она выглядела ребёнком, в куклы играла. Антон был на четыре года старше. Как ему удалось воплотить причудливые фантазии девочки, уже и не вспомнить: давно это было.

Инициатором чувств была как ни странно Марина.

Антон испытывал необъяснимое возбуждение при встречах с ней, но долго не мог понять, отчего оно появляется. Он ведь тоже был девственником.

А Марина была озабочена навязчивой мыслью, что жизнь промчится, она ничего не успеет, что на самое главное не останется времени.

– Кажется, теперь уже некуда спешить. Какая же тогда Маринка была сладкая, – мельтешили в голове обрывки мыслей, – а теперь-то что изменилось? Вот она – сидит, ждёт, когда я вновь стану прежним, когда сделаю как тогда, и забуду про Еву. Но ведь это невозможно! Потому, что юная любовница гораздо слаще.

Любовный нектар прозрачно стекал по раскрывшейся раковине, которая бессовестно манила обманчивой беззащитностью.

Антон припал к влажной расселине губами, вырвав у жены длинный-длинный сдавленный стон.

– Женщина, готовая уйти, не позволила бы дотронуться языком до заветной горошины, – ободрял себя он, – вот что значит эротическая дипломатия. Ещё немного и Маринка забудет обо всём на свете, кроме… кроме меня!

Он понимал, что торопиться нельзя, что с наскока можно всё испортить, – пусть расчувствуется, раскроется до предела, почувствует себя королевой.