– А мама у тебя действительно из русских дворян?

– Ага, как же. Дворянка из деревни Кукуево Костромской области, где деревянный туалет на улице с дыркой в полу для отправления нужд.

Миша вкратце объяснил другу особенности конструкции деревенских русских туалетов.

– Я с детства туда ходить опасался, боялся в дырку улететь. Постоянно на тропинке возле туалета какал. Помню бабушка Даша, мамина мама, вечно ругалась за это. Хорошая она была женщина, добрая, правда зрение у нее было плохое, – Миша сделал паузу, видимо, вспоминая бабушку и детство в деревне. – А зимой заглянешь в дырку, а там сталактиты какашечные растут. Красота.

На последней фразе Миша заглянул в лунку, как бы желая проверить, не растут ли там сталактиты. Эндрю машинально сделал то же самое. Сталактитов в лунке не было.

– Погоди, Майкл, а как же родовой герб, древние документы в рамках?

– Какие? А, ты про картинки? Ты заплатишь – и тебе такие сделают. Родословную нарисуют хоть от Ивана Грозного.

Далее Миша вкратце пересказал другу свой диалог с Болодиным-старшим.

– Наверное, тяжело такое слышать от отца, – с пониманием кивал головой Эндрю. – Я тоже много подобного от своего слышу, может не в таких жестких выражениях, конечно. Ну а что ты хотел? Наши папы считают, что мы бездельники и с жиру бесимся.

– С жиру, как же? Да я только за этот месяц на нервах килограмм десять сбросил, никаким спортом не занимаясь.

Следует отметить, что Миша действительно удивительно схуднул за это время.

– Вот, сам посмотри, как бока с животом ушли.

С этими словами Миша принялся задирать одежду, желая продемонстрировать изменения.

– Майкл, это не обязательно, я и так вижу, что ты похудел.

– Вот, полюбуйся, – Миша задрал майку-поло с логотипом яхт-клуба и начал похлопывать себя по животу. После чего зажал руками складки кожи на боках. – Смотри, потрогай, потрогай, не стесняйся.

Эндрю не трогал, но Мишу это не смущало.

– Почти ничего не осталось, а раньше куски сала висели, хоть картошку жарь. С другой стороны – жалко его, – продолжил парень слегка погрустневшим тоном. – Я только теперь стал понимать насколько несчастны такие люди, как мой отец, без высоких целей, без идеалов, бездарно потратившие продуктивные годы жизни на воровство и бесполезное прикарманивание народных денег, которые могли бы пойти на благо общества и страны. Эх, если бы все те деньги, что мой папаня со своими дружками-олигархами за рубеж вывел да на развитие отечества направить… – Миша мечтательно смотрел вдаль. Клюшка в его руках теперь напоминала божественный блестящий скипетр, которым громовержец энергично рассекал воздух при каждой фразе. – Это ж сколько больниц, школ, детских садов можно было построить. Как можно было русскую науку и медицину поднять, деревни газифицировать! Э-эх.

С Мишей связались папины юристы. Ему пришлось подписать разного рода бумаги, касавшиеся прав собственности, перераспределения долей и прочей чепухи.

Миша несколько раз пытался связаться с отцом, но тот не брал трубку. Парень отправлял видео- и аудиообращения через мессенджеры, писал письма по электронной почте. Он искренне пытался достучаться до папиного сердца и сознания, призывал покаяться перед самим собой и народом, начать новую жизнь, полную созидания и света. Но все было тщетно.

Через некоторое время в голове у парня возникла сногсшибательная мысль, которая поглотила его всего без остатка. Он решил лететь в Россию.

– Боже, да как же я раньше до этого не додумался! Ведь это было на поверхности, Эндрю! – делился Миша своим открытием. – Мое решение окончательно и бесповоротно – я возвращаюсь на Родину!

– Но ведь это безумие, Майкл!

– Быть может. И это, пожалуй, самое сладкое, самое волшебное безумие из всех возможных. Именно ради таких безумий стоит жить, а если надо – то и умереть. Чую, ждет меня Россия-матушка, зовет меня, нужен я ей. И я нисколько не сомневаюсь, что это будет удивительное, невероятное путешествие.

– Но ведь это опасно… – в глазах Эндрю читалась искренняя тревога.

– Может быть и так. Но я не могу сидеть сложа руки. Я сам себе не прощу, если останусь здесь и ничего не сделаю для своей Отчизны. Вот представь, Эндрю, сижу я старенький с внуками у себя на яхте, а они спрашивают у меня: «Дедушка, а почему наша Родина – Россия в такой жопе? Где ты был и что делал, когда погибала твоя страна?» И что же я им отвечу, Эндрю, как посмотрю им в глаза? А может и не будет уже к тому времени нашей Россиюшки…

– Но в России действительно небезопасно.

– Ну да-да, там по улицам ходят медведи, зомби и казаки с нагайками. И все пьяные.

– Может быть, но это не главное. Там реально высокая преступность, коррумпированная власть и очень неблагополучное общество.

– А я считаю, что мою Родину оклеветали и оболгали. Нас, русских, пытаются выставить бандитами и дураками, но я возвращаюсь в страну добрых, умных и талантливых людей. И я это докажу и тебе, и себе, а если понадобится, то и черту с дьяволом. И знаешь, не от того в России плохо, что в ней преступность и коррупция, а плохо русскому человеку, оттого и преступность с коррупцией. В общем, я должен хотя бы попытаться что-то исправить, внести хоть какую-то лепту в революцию духа, которая так нужна моей стране и народу. И если я ничего не сделаю, то не смогу уважать сам себя.

Некоторое время Эндрю ошарашенно смотрел перед собой, перебирая пальцами по коктейльному бокалу. Потом заказал два шота текилы, потому что запить такое нужно было чем-то покрепче. Выпив залпом один шот и облизнув соль, он взглянул на товарища.

– Майкл, ты хороший парень и очень мне дорог. Я смотрю на тебя и понимаю, что ты наивен как Губка Боб. Но Губке Бобу это простительно, он ведь живет в ананасе под водой, и вообще он не настоящий, с ним ничего не случится. Даже если ему оторвут руку или ногу, или зажарят в печи, ему ничего не будет, его просто заново нарисуют. Но ведь ты не Губка Боб, ты живой. И если с тобой что-нибудь случится, тебя никто заново не нарисует.

Но Миша только посмеивался. Эндрю выпил вторую рюмашку и поднял взгляд. В его глазах теплилась робкая надежда отговорить друга от сумасшедшей затеи:

– Майкл, может не надо. Может оно в России как-то само собой обойдется, без твоего участия. Ты ведь недавно высказал отличную мысль, что капитализм сам себя изживет, как бактерии в вине. Так может не стоит мешать русским бактериям изживать самих себя?

– Ну, во-первых, если бы бактерии умели читать и знали, что их ожидает, то они бы скорее всего предприняли бы что-нибудь, чтобы избежать гибели, а мы с тобой не получили бы чудесного Кьянти. Но бактерии читать не умеют, а буржуи умеют, и они прочитали Карла Маркса и усвоили его уроки. Теперь они постоянно предпринимают меры, чтобы критический социальный градус никогда не был достигнут, а их кончина постоянно отодвигалась. А значит градус этот нужно поднять искусственно. И если каждый решит, что все обойдется без него, то не видать нам исцеления. А во-вторых, бро, – Миша сделал паузу, – нет в России никакого капитализма. То, что сегодня там происходит, – это не капитализм, а ужасный мутант, выросший на теле некогда здорового и чистого советского общества. Но это уже другой разговор, болезненный для русского человека.

На последних словах Миша погрустнел, давая понять, что для него, как для русского человека, постсоветский капитализм – тема очень личная, и он не расположен ее обсуждать.

В тот же вечер Миша написал Николаю Валентиновичу видеообращение, в котором изложил свои намерения вернуться на Родину. Спустя несколько дней позвонил отец, но у Миши уже был иной план. Теперь он не стал брать трубку. После нескольких попыток дозвониться, Болодин-старший прислал гневное видео, в котором обещал оставить сына без денег и отправить на Таймыр «лопатой нефтешламы убирать». После некоторой паузы от отца пришло еще одно видео, записанное в совсем иной тональности.