– Можешь не переживать. Вы с мамой сделали все возможное, чтобы я ни с кем и никогда не спуталась.

– К чему ты ведешь?

– Сам знаешь.

– Нет, не знаю. Я поддержал Анфису, потому что в то время ты была слишком юна для отношений с мальчиками.

– И все же ты разозлился из-за моего якобы парня.

– Я злился не на наличие парня, а на его присутствие в этом доме. Ему здесь не место.

– Почему?

– Потому что Анфиса не любит, когда в квартире ходят посторонние.

– Например, сиделка? – ехидничаю я.

– Прекрати, Эми. Мы и так в непростом положении, не усугубляй все еще больше.

– Как скажешь, пап.

Сделав шаг в сторону, я киваю в сторону выхода, предлагая ему уйти прямо сейчас.

– Если ты кого-то встретила, то я с радостью с ним познакомлюсь. – Теперь он говорит мягким и заметно потеплевшим голосом. Морщины на его лбу разглаживаются, а уголки тонких губ приподнимаются в осторожной улыбке. – Мне не все равно на твою жизнь, и я хочу быть ее частью.

– Знаю, пап, – киваю я, виновато потупив взгляд. – Прости, что нагрубила. Я так сильно переживаю за маму, что…

– Договаривай, – тихо просит он, приобняв меня за плечи.

– Кажется, ее предсказание про человека с поцарапанным лицом сбылось.

– То есть?

– В тот день, когда мама предупредила меня о надвигающейся опасности, я познакомилась с парнем. Он новенький в нашей группе, недавно перевелся из другого универа. И у него глубокий шрам над верхней губой. Она никак не могла об этом знать, понимаешь? Эти мысли буквально сводят меня с ума, пап.

– Вспомни, сколько всего она говорила за эти годы. Рано или поздно что-то должно было сбыться.

– Но ей стало хуже именно из-за этих видений, – не унимаюсь я. – Знаю, что это галлюцинации, но вдруг…

– Никаких вдруг, Эми, – строго обрывает меня отец. – Шрам над губой и поцарапанное лицо – далеко не одно и то же. У меня тоже есть шрам над бровью, видишь?

– Да, – киваю я.

– Тогда, может, речь идет обо мне?

– Может, и идет, учитывая, что ты задумал, – усмехаюсь я.

– Ее слова ничего не значат, не смей зацикливаться на том, что говорит Анфиса. Обещай, что не станешь об этом думать.

– Я не могу это контролировать. Тем более, когда вижу перед собой этого парня.

– Он тебе нравится? – неожиданно спрашивает папа.

– В смысле… как парень?

– Да.

– Мы с ним два дня знакомы.

– Порой этого достаточно, чтобы все понять, – рассуждает он. – Я лишь хочу сказать, что он просто человек, а не злодей из видений Анфисы. Помни об этом, когда в следующий раз с ним заговоришь.

– Хорошо. Не хочешь подождать, пока она проснется? – интересуюсь я, имея в виду маму.

– Думаю, это будет не скоро. Ей вкололи большую дозу седативного.

– Тогда ладно, идем, я тебя провожу.

Мы прощаемся на позитивной ноте, хотя я все еще с трудом представляю, как пройдет завтрашнее знакомство с сиделкой и как на эту новость отреагирует мама. Ее пробуждения я жду так же сильно, как и боюсь этого.

Отправив спортивную одежду для тренировок в стирку, я отправляюсь на кухню, чтобы приготовить поесть, но обнаруживаю в холодильнике нетронутые остатки вчерашнего ужина.

– Так и не поела, – сокрушаюсь я, едва не расплакавшись от мысли, что все это время мама лежит в кровати голодная.

Я разогреваю в микроволновке небольшой кусок овощной запеканки и уже собираюсь сесть за стол, когда раздается характерный звук телефона, оповещающий о новом сообщении. У меня из рук выпадает вилка, когда я читаю имя отправителя. Открыв наш, до этого момента пустой, диалог, вижу фотографию моего рисунка лебедя, прикрепленного к стене двумя черными канцелярскими кнопками. И больше ничего. Ни единого слова.

– Что я должна на это ответить? – спрашиваю я у Летты, позвонив ей по видеосвязи.

– Отправь ему какой-нибудь милый стикер.

– Стикер?

– Я же дарю тебе их на каждый праздник, – напоминает подруга.

– Думаешь, я ими пользуюсь?

– Больше не подарю. Ладно, тогда напиши «круто».

– По-твоему, это нормальный ответ?

– Зачем ты вообще мне звонишь? Ты можешь справиться с этим сама.

– Не могу. Я не знаю, что делать в таких случаях, – признаюсь я. – Мне не пишут парни. Никогда. Понимаешь?

– Не говори ерунды, – смеется она, не воспринимая мои слова всерьез. – Тебе же постоянно пишут поклонники.

– Поклонники моего катания по льду, а не… вот это.

– Это просто Тамаз. Да, странный. Да, мрачный. Да, он тебе совсем не подходит. Но не стоит так реагировать. Напиши первое, что приходит на ум, да и все.

– Ты совсем мне не помогла, Ви. Ладно, до завтра! – С трудом улыбнувшись, я дожидаюсь ее прощального кивка и заканчиваю звонок.

Поужинав, я снова беру в руки телефон. Пальцы зависают над виртуальной клавиатурой, пока в голове жужжит целый рой мыслей. Но ни одна из них мне не подходит. Я не умею общаться с такими, как Тамаз. И это не та проблема, которую можно решить за один вечер. Но и оставить его без ответа я не могу. Сделав глубокий вдох, начинаю печатать.

Эми: Ты повесил его в комнате?

Отправив сообщение, я откладываю телефон и прячу лицо в ладонях. Он отвечает почти сразу.

Тамаз: Да, рядом с кроватью.

Эми: Рада, что он тебе понравился.

Тамаз: Ты красиво рисуешь.

Эми: Спасибо. А ты давно увлекаешься оригами?

Тамаз: Со вчерашнего дня.

Эми: Это шутка?

Тамаз: Возможно.

Вспомнив о бумажном лебеде, оставленном в коридоре на тумбе, я иду, чтобы забрать его и отнести в свою комнату. Положив оригами на прикроватном столике, рядом с ночником в форме фигуристки, делаю фото и отправляю его Тамазу.

Тамаз: Тоже рядом с кроватью поставила?

Эми: Да.

Тамаз: Хорошо, так он будет охранять твои сны.

Эми: Спасибо еще раз.

Тамаз: Спокойной ночи, Лебедь.

Эми: Ты правда собираешься меня так называть?

Тамаз: Дождись завтра и узнаешь.

Эми: Ладно. Доброй ночи!

– Почему ты улыбаешься? – спрашивает неожиданно вошедшая в комнату мама. – Кто тебе пишет?

– Ты проснулась, – улыбаюсь я, надеясь ее отвлечь. – Папа сказал, тебе было нехорошо. Как сейчас себя чувствуешь?

– Не заговаривай мне зубы, Эмилия. С кем ты переписываешься за моей спиной?

Даже на расстоянии я вижу, как напряжено ее тело и как подозрителен ее взгляд.

– С Виолеттой. Мы идем на вечеринку в эту пятницу.

– Какую еще вечеринку? – Она продолжает стоять в дверном проеме, сжимая в руках края ночной рубашки.

– В коктейль-баре, куда нас позвала Инга. Она участвовала в разработке их меню.

– Вы снова дружите?

– Немного, – пожав плечами, я блокирую телефон и медленно прибираю его в карман домашних шорт. – Тебе лучше?

– Твой отец хочет сдать меня в психушку. В следующий раз, когда он приедет, я его убью.

Вздрогнув, я непроизвольно вжимаюсь в стену позади себя.

– Не говори так, – тихо прошу я. – Он наймет сиделку, которая сможет за тобой приглядывать. Знаю, это непросто, мам, но так будет лучше для всех нас.

– Ты… – Ее глаза снова расширяются от ужаса. – Ты не моя дочь. Господи, почему ты позволил ему забрать мою девочку?

– Никто меня не забирал. Я очень долго спорила с отцом, но у нас нет выбора, мама. Либо так, либо он действительно тебя куда-нибудь сдаст.

– Не могу поверить, что ты так быстро сдалась, – сокрушается она, схватившись за растрепанные волосы. – Ты разве не чувствуешь, что больше себе не принадлежишь?

– Ты правда хочешь знать, что я сейчас чувствую? – Я уже давно не срывалась на крик в присутствии мамы, но больше молчать у меня просто нет сил. – Я делаю все возможное, чтобы тебе помочь! И речь сейчас не о времени и деньгах, о которых так беспокоится папа. Речь идет о надежде, которую я храню все эти годы, хотя это очень сложно. Чертовски сложно, мама!