Я не выдержал и набросился на него с кулаками. Злость захлестнула меня. Я впервые ударил человека. Человека лучшего друга. Парня лучшего друга…

Слёзы катились по моим щекам и падали на тело обидчика. Кулаки болели, а губы всё шептали: «За что? Почему?» Через несколько минут избиений пришёл Дима. Он так возненавидел меня, так невзлюбил, что закричал, и со всей силы пнул меня под ребро. В тот момент я не почувствовал боли. Но потом, шальная пуля прилетела мне в сердце, когда я начал ощущать сильные удары по корпусу от Димочки. Моё солнышко — вопило изо всех сил — бил меня, кричал, что ненавидит и, что мне надо сдохнуть.

Тогда у меня была разбита бровь, сто и один синяк на теле, кровоподтёки. Повезло, то, что он тогда не "поцеловал" меня в руки, и они остались девственно чистыми.

Скрип качель вернул меня в настоящее. Она завывала в одиночестве и звала меня: «Садись, унесу в далёкий край, зовущийся "детством"». Я сел. И улетел…

***

— Слушайте, а никто не знает, что случилось между Владом и Димой? — слышались шёпоты по классу. Это была главная тема последних двух дней, которая, на самом деле, скатывалась к сплетням.

— Нет…

Дни превратились в ад. Дима отсел от меня на уроках, а тело болело до изнеможения. Не хотелось двигаться, что, в принципе, и происходило. Заглянувший братец быстро ушёл, не увидев меня с моим лучшим другом. Было такое ощущение, будто весь мир, который был у меня — рухнул, разлетелся на миллионы песчинок, при прикосновении к которым они разрезали кожу.

Как я ненавижу это всё!

Я же хотел как лучше! Почему он меня даже не выслушал?

На одном из уроков, я отпросился в уборную. Хотя, на самом деле, не собирался туда идти. Просто хотелось послоняться по школе. Не сказать, что учителям было всё равно, что я делаю, ведь всё равно буду знать тему. Так что один раз я отпросился в начале урока и вернулся только под конец.

И вот я, гуляя по пустым коридорам школы с сильной болью по всему телу. Она резала мышцы при каждом шаге. Это было противно и невыносимо.

Я гулял по второму этажу, заглядывая в каждый класс, что был с открытой дверью. В двести десятом занимались пятиклашки русским языком, а вот в двести шестом был урок химии у девятиклассников. В двести пятом гостила наша параллель, подойдя к двери, которой я встал так, чтобы учитель меня не видел, но вот класс — вполне.

Мой взгляд пробежался по рядам. Все так активно занимались математикой, что даже не замечали постороннего взгляда, исходящего из коридора. Я нашёл многих, кто смеялся или обсуждал меня в стенах школы, увидел всех, кто избивал меня. Но неожиданно, я почувствовал посторонний взгляд. Он прожигал мне спину. Обернувшись, я увидел Илью.

Он стоял буквально в метре от меня. Его взгляд был очень грустным, изучающим.

— Ты чего? — тихо спросил я. На этот вопрос он не ответил, пройдя мимо, и со всей силой ударил плечом. Боль вновь прокатилась по телу, напоминая о многочисленных синяках, так сильно, что я скривился, а по щекам прокатилась пара слезинок.

Илья обернулся, заметил, как я отреагировал, и бросил на меня свой сожалеюще-издевательский взгляд.

Я никогда не любил этот взгляд всем сердцем. Я никогда не понимал эмоций Ильи. Я никогда не понимал логики его действий. Почему он такой? Как же танцевальная солидарность?

И вновь он, почти зайдя в класс, останавливается, разворачивается и кидает свой новый взгляд. Но в этот раз он меня не раздражает. Он простой, печально-извиняющийся, кричащий слова: «Прости меня. Я не хотел». После чего сразу разворачивается и ступает в хорошо освещённый класс.

Это поразило меня до глубины души. Я никогда не видел такой взгляд. Обычно он издевающийся, злой, ненавидящий, изучающий. Но никак не извиняющийся. Да о чём, чёрт его подери, он думает?!

Я решил вернуться в класс, но сначала всё-таки зайти в уборную.

Открыв дверь, в нос ударил запах целлюлозы и спермы. Довольно часто парни из наших классов отпрашивались с уроков, чтобы передёрнуть быстренько, что я считал отвратительным и неприятным. Так много бактерий! Слишком много рисков подхватить что-нибудь.

Я шагнул внутрь и, пройдя по довольно короткому коридору, остановился у самого порога в основную часть, услышав, что тут кто-то есть. Он стоял тихо, словно, поджидая меня. Но я списал это на свою паранойю, хоть и предупреждающую, что не надо идти.

Её надо было послушать.

Шагнув в помещение с кабинками и писсуарами, меня толкнули к стене так сильно, что голова ударилась об дверной косяк, расположенный на стыке между коридором и самим туалетом. Спина отдалась страшной болью, голова начала кружиться, и весь мир поплыл перед глазами, именно из-за этого я не мог долго разглядеть, кто на меня напал.

Мои руки прижали к стене у меня над головой, а на уровне живота я почувствовал чью-то коленку. Если быть точнее, не на животе, а, примерно, на мочевом пузыре, совсем рядом с промежностью. Так мы простояли минуты три, за которые я почувствовал лёгкий запашок алкоголя.

Зрение восстановилось. Я увидел Диму. Он стоял с полностью красным лицом, тяжело дышал.

— Ди-и-им, — тихонько, почти шепча, протянул я. В ответ он сильнее сжал мои запястья. Видимо, когда он прижал меня, пуговицы, что находились на рукавах, оторвались; а сами рукава спустились до локтей: именно по этому ожоги и синяки показались из-под ткани. Дима посмотрел на мои руки, его глаза округлились.

— Что? — прозвучал вопрос одними губами. Его лицо было странно поражено увиденным. Будто он думал, что такого не может быть.

Дима, оторвав вторую руку от стены, начал расстёгивать мою рубашку, так рьяно, без смущения. Но когда закончил с этим, его взгляд стал ещё более ужасающим. «Почему я ничего не говорю?». — пронеслось в моей голове.

— Это не то, что ты подумал. Это я просто по лестнице кубарем скатился, — начал было тараторить я. Он отпустил мои руки, что уже свело от положения над головой.

— Дурак. — проговорил Дима тихо. Его лицо до сих пор было пунцовым, то ли от алкоголя, то ли от осознания того, что сделал.

Секунду промедлив, я вырвался из его тисков и побежал прочь из туалета, не обращая внимания на то, что рубашка расстёгнута нараспашку. Обида поднялась по горлу наверх, не давая дышать.

Остановившись возле двери, ведущей в наш класс, я полностью застегнулся, поправил причёску и отдышался. Отворив дверь, я вошёл в кабинет.

Уроки проходили один за другим. Дима лежал на своей парте, а я сидел и смотрел на него, вспоминая момент в туалете. Почему он решил выпить? Для храбрости? Может от горя, что его парень дома остался? Но почему он тогда ждал меня в туалете? Избить?

Почему так много вопросов и так мало ответов?!

Они ещё долго мучали меня, но неожиданно исчезли, когда прозвенел звонок с последнего урока. Пока я спускался со второго этажа по главной лестнице, то краем глаза заметил Илью, одиноко идущего в сторону гардероба. Он был таким грустным, что где-то в глубине души я пожалел его.

Мимо меня пробежали мальчики. Они резвились и играли крича что-то друг-другу. Один из них, последний ударился об меня, не успев затормозить:

— Ой, простите, пожалуйста, — быстро протараторил он и вновь пустился в прыть за своими друзьями.

— Ничего страшного, — прошептал я. «Скоро они бросят тебя. Ты будешь один», — пронеслось у меня в голове.

Переобувшись, я взял свою куртку, вышел на улицу, надев на себя свой портфель и пошёл в сторону дома. Осень и в правду была очень тёплой. Вспомнились слова из песни: «Нет дела: смотри, никому нет дела, до того, что тебе сегодня грустно…» Грустно и вправду было.

Неожиданно, меня схватили за капюшон и потащили назад, причём так резко, что я даже не успел среагировать. От этого я вскрикнул и зажмурил глаза.

— Да не кричи ты. — Сказал кто-то тихим, женским голосом. Он был совсем близко, над самым ухом. — Что случилось?