- Ну и что? - спросил я. - Зачем ты мне эту страсть сообщаешь?

- Хочу спасти твою голову. Таких, как она, мало.

Я прервал театрализованное представление:

- Во-первых, голова у меня крепка, как броня. Во-вторых, у меня есть каска и даже бронежилет. А в-третьих, ты талантлива в постели, но бездарна перед камерой, Бабо. Так что ты себя исчерпала как жанр. - И бросил трубку.

О чем говорить? Но снова - требовательный звук телефона. Я цапнул трубку и заорал:

- Слушай, ты, мобилизованная звезда! Ты обрела достойную профессию, но можешь ее потерять! Хотя иметь сахарные губки - это еще не профессия! Ясно выражаю свою мысль?

- Извините, - сказал сдержанный мужской голос. - С вами сейчас будут говорить.

- Чего? - оторопел я.

После паузы послышались странные хлюпающие звуки, словно в болоте полоскали белье; затем раздался характерный, хорошо мне знакомый чмокающий голос. Конечно, я сразу узнал того, кто звонил. Да, это был он, бывший мой школьный приятель, которого я любил и, помнится, защищал. Да, это был он, волей судеб карабкающийся по крутым горкам скользкой власти.

- Что случилось, Ромик? Ты плачешь, Небритая рожа? Или смеешься, Плохиш? Тебя кто-то обидел, Кассир? И почему мне звонишь, враг сирых и убогих? - задавал я бесконечные вопросы.

Наконец сквозь слезы-сопли-чмоки я узнал такое, что понял: если я сию минуту галопом не помчусь к ближайшему аэродрому...

Над Н-ским военным аэродромом пылал кумачовый закат. Транспортный самолет АН-72 готовился к взлету. Генерал Мрачев, сидя у иллюминатора, смотрел на небесные всполохи. Адъютант что-то торопливо писал, разложив бумаги на "дипломате". По проходу шел бортмеханик. Генерал его спросил:

- Почему не взлетаем?

- Костомарова ждем, - ответил авиатор. - Тоже в столицу надумал. - И, пригнувшись к иллюминатору, заметил: - Вон, легок на помине.

Со световыми сигналами на бетон аэродрома выкатила автомобильная кавалькада с серебристым "мерседесом" впереди.

- Тьфу, черт бы их побрал! - в сердцах проговорил генерал Мрачев, наблюдая, как из лимузина выбираются Натовец и Рыжий. - На одном поле бы не сел, - поднимался с кресла.

- Что? - не понял адъютант.

- Пошли отсюда, Слава, - проговорил Генерал.

- Куда?

- Куда-куда! В жопу демократии! - И, грузный, с опущенными плечами побежденного, побрел в хвост самолета.

Под звездным небом гуляло крестьянское сообщество - играла гармонь, откуда-то появились молодухи-доярки, и Василий ходил между ними, как кочет в курином гареме. Дымкин и Беляев продолжали сидеть за столом. Одна из старушек стукнула кулачком по столу и заявила:

- А я тож с вами у поход на лихоимцев!..

- Местов нетуть, бабка! - захихикал Беляев.

- А на броне! - подзадорил Дымкин. - Пехотой.

- Да хучь чертом в ступе! - горячилась старушка.

- Матрена, а ты своего мерина упряжи!.. - смеялись ее подружки. Токо не спутай перёд с задом... Ох, Матрена у нас боевая, вроде как Буденный... Токо без усов... И галифе...

В калитку вошли Минин и старичок в кожушке, похожий на ночного сторожа. К ним подбежали Санька и Ванька. Дед поймал русую голову внука:

- Дозвонился до матери, завтра будет к обеду.

- Ну, дед! - заныл Санька. - Я с вами хочу. И Ванька тоже...

- Э-э-э, герои, малость вытянитесь.

- Ну, деда...

- Не ныть, солдаты! - И обратил внимание на отсутствие боевого товарища за столом. - А деда Леха отдыхает?..

- А дед Лешка чего-то там лег, - сказал Санька.

- Где там?

- Да на завалинке, - махнул рукой в ночь Ванька. - Вроде спит, только глаза открытые.

Пылали всполохи рекламно-арбатских огней. По вечернему широкому проспекту шумно текла механизированная река. Гуляющий люд на тротуарных берегах был молод, беспечен и хмелен от праздника жизни.

Мощное гранитное здание министерства Обороны со множеством оконных бойниц казалось неприступной крепостью. В некоторых окнах, как сигналы бедствия, светились блеклые лампы.

...В огромном кабинете, похожем на зал приемов, за дубовым столом работал военачальник. Был моложав, с крепким, но глуповатым лицом. Слабый свет абажура пятном лежал на листе бумаги. Военный начальник внимательно изучал документ, морщил лоб от умственных усилий и был похож на птицу из отряда грачевых. За его спиной в сумерках плыл силуэт президента. Картина от неверного освещения казалась портретом самодурки-помещицы середины 30-40-х годов XIX века.

Военачальник утопил кнопку селектора и заорал точно на плацу:

- Мрачева ко мне; живо, я сказал!

В горнице на высокой койке лежал старик с восковым лицом. Это был Алексей Николаевич Ухов. За столом сидел молоденький сельский фельдшер с бородкой разночинца и старательно писал заключение. Три боевых товарища маялись у порога.

- Что у него, доктор? - спросил Беляев.

- Какая разница? - отмахнулся Дымкин.

- Видно, острая сердечная недостаточность, - с солидностью отвечал фельдшер. - Возраст, стрессы, экология... Вскрытие покажет.

- Экология, - повторил Минин с ненавистью. - Какая там к черту экология!

- А чего вскрывать? - спросил Беляев. - Он не консерва.

- Как зачем? - удивился фельдшер. - Положено.

- Вы свободны, молодой человек, - решительно проговорил Минин. - Мы тут уж сами.

- Как сами? Милицию еще надо вызвать! - возмутился фельдшер. - Вам это что, игрушки?..

- Нет, далеко не игрушки, - сказал Минин, темнея лицом.

В сумрачном огромном кабинете, похожем на зал приемов, за дубовым столом сидели два генерала. Слабый свет абажура искажал их лица. Хозяин кабинета с брезгливостью рвал лист бумаги:

- Вот таким вот образом, Мрачев. Ваша докладная о ЧП - это вопль бляди на Тверской. Их давить надо, как врагов народа...

- Кого? Блядей на Тверской?

- Молчать! - ударил кулаком по столу. - Приказы не выполнять?! Умолотить "Градом", "Смерчем" эту бронированную банку что, нельзя?

- Нельзя, - сдержанно заметил Генерал. - Специалисты утверждают, что электромагнитная защита...

- Хватит! - хищно оскалился военный начальник. - У нас на их защиту... На каждую е'гайку - свой е'болт, я сказал!

Генерал Мрачев поднялся, поправил китель:

- Разрешите идти?

- Баба! - рявкнул хозяин кабинета. - Чтобы духу не было в моей армии.