Самооценку можно поднять разными способами, но самый распространенный – это имитация успеха перед теми, кому информация о реальном положении дел недоступна.
То есть, говоря попросту, выпендреж перед домашними. Правда, чем домашние старше, тем их труднее провести. А вот младшее поколение словно создано (по мнению старшего поколения) для того, чтобы предки (в прямом и переносном смысле) напевали им в уши героические саги о славных делах и светлых путях. Неудивительно, что многие «предки» этим пользуются и таким образом нейтрализуют болезненные воспоминания о жизненных неудачах, упущенных шансах и нереализованных амбициях. Довольно тривиальная стратегия, которая, как ни странно, дает весьма странный эффект: подросшее чадо безразлично кивает и замыкается. Или даже произносит нечто нелицеприятное в том духе, что, мол, слышу–слышу, не зуди.
Под железной пятой социальной конкуренции человек меняется. Американский бизнесмен Дэвид Сарнофф считал, что «конкуренция обеспечивает наилучшее качество продуктов и развивает наихудшие качества людей». Да к тому же конкуренция заставляет нас почувствовать себя комбатантами[42]. Нас со всех сторон бомбардируют требованиями и указаниями. Мы иной раз и сами не различаем, какие требования предъявляются в качестве индивидуальных, а какие – в качестве «эпохальных». Комплекс неполноценности мешает. «Перегибы» в сфере кадровой политики в переломную эпоху всегда примерно одинаковы: «старые кадры» пытаются отправить в отставку и заменить кадрами помоложе. Потому что все недостатки ушедшей системы ассоциируются со старшим поколением. Как будто все, кому сейчас за сорок, чего–то там не досмотрели, не доделали, не уберегли. Ложное представление, но изжить его трудно. Именно в силу стереотипного мышления, куда как сильно действующего на дилетанта. Легко возлагать свои надежды или обрушивать свой гнев на «абстрактного врага»: поэтому публичное мнение, которое, собственно, и является «продукцией» сообщества дилетантов, хвалит или обвиняет целую социальную категорию. Но проблемы–то возникают у ее представителей по отдельности!
Вот почему психологические игры, направленные на замену личного общения «обобщенным суррогатом» и обращенные не к личности, а к социальной группе в целом, воспринимаются людьми как претензии, направленные в адрес каждого из них. Оправдываться надоело. Возражать бесполезно. Да еще изволь быть вежливым, если автор претензий – посторонний человек. А если не посторонний? Если это ваш ближайший родственник – просто ближе некуда? Когда наше собственное чадо впадает в «критиканский раж», трудно удержаться от «симметричного ответа». Критика со стороны повзрослевших, но еще не вполне самореализовавшихся детей вызывает родительское раздражение, и в разговорах все чаще возникает стандартная формула «психических атак» со стороны уязвленных папы и мамы: если ты уже стал взрослым, то давай, доказывай. Естественно, требования, предъявляемые ребенку, завышены – как, впрочем, любые требования, созданные в состоянии раздражения. Но в данном случае действует и свойственная родителям идеализация любимого чада: дальнейшая жизнь его видится дорогой в гору.
Теперь, когда переходный возраст позади, перед вчерашним подростком открывается, выражаясь патетически, стезя, следуя по которой, он обязан брать планку за планкой — одну выше другой, без сбоев и перерывов. Если происходит заминка, то в неудачах обвиняют самого ребенка. Ему последовательно и обоснованно припоминают его вечную расхлябанность, отсутствие творческого подхода, недостаточную усидчивость, неумение концентрироваться и прочие пороки, пятнавшие его биографию в школьные годы. Заодно выдаются на–гора нелицеприятные прогнозы относительно будущего, которое, при таких–то недостатках, выглядит довольно мрачно. В общем, это похоже на финальную сцену боевика, когда все плохо и только чудо может помочь недотепе с пулеметом, в котором, конечно же, кончились патроны! Впрочем, у критикуемого совсем другие ассоциации. Он вовсе не ощущает себя «крепким орешком», способным спасти мир в последние пять секунд перед взрывом.
Как общаться со своим взрослым ребенком, балансируя на грани стимуляции его честолюбия и доверительных отношений, как уберечь взаимоотношения от «гонки вооружений» и «холодной войны»? И стоит ли добиваться пирровой победы над собственным ребенком, развивая в себе и в нем наихудшие качества? Да к тому же не имея в этом никакой личной заинтересованности?
Общество заставляет нас охранять свою самооценку методами жестокой конкуренции с каждым соперником – в том числе и с тем, кто лишь кажется соперником.
А дети, с их несносным негативизмом, легко подпадают под формальное определение «опасного конкурента». В принципе, нужно быть терпимым и снисходительным, но для этого требуется иметь столько положительных качеств, что, право слово, впору обзавестись парой белоснежных крылышек и чудным золотым нимбом.
Идеология, с одной стороны, априори награждает пап и мам всем необходимым «ангельским позитивом»: дескать, родители – это святое. То есть святые. Они никогда не ошибаются, не хотят своим детям плохого, не мешают детям жить, не теряют в них веру – ни–ког–да! А с другой стороны, разве человек, став родителем, утрачивает свою естественную природу? С чего бы вдруг? И, соответственно, фрейдизм «уравновешивает» идеологическое прекраснодушие всякими ужасами: комплексами Федры и Гризельды, в частности. Сексуальная тяга со стороны матери/отца к собственному сыну/дочери в рамках культурного запрета на инцест заменяется жестким, а точнее, садистским контролем поведения, главным образом брачного и сексуального. Для неспециалиста звучит непереносимо. Для специалиста – тривиально.
Но и за пределами сексуальной сферы садистские тенденции, как известно, не исчезают, а лишь сублимируются. Поэтому нередки случаи, когда родные люди азартно мучают друг друга, причем без видимых причин. Вам никогда не доводилось завидовать близким? По–родственному – горячо, втайне, недостойно? А заодно бояться за себя – и вполне обоснованно: ведь проблемы вашего ребенка – это непременно и ваши проблема? К кому, как не к вам он обратится за поддержкой? Кому станет плакаться в жилетку? Кто, не дай бог, должен будет «реанимировать» это бестолковое созданье? Пусть уж лучше у него «все получится».
Притом, что культ успешности – отнюдь не индивидуальное «приобретение» опрометчивых родителей, а, скорее, результат влияния социальных установок на дезадаптированное сознание. В состоянии повышенной тревожности человек восприимчив и внушаем. Он буквально улавливает идеи, которые носятся в воздухе, притом, что в воздухе носится все исключительно легковесное, болезнетворное и отнюдь не полезное. Суеверия, например. В частности, отношение русского человека к неудачам происходит целиком от суеверий. И довольно древних, принятых в язычестве, в первобытных культурах и сохранившееся до наших дней у индейцев. Согласно этим представлениям, неудачник — больное, преследуемое высшими силами существо. Его неудачи – гнев духов, они в любой момент могут перейти на окружающих. В своем обращении с теми, кто переживает черную полосу в жизни, мы так же прямолинейны и некорректны, как и дети прерий.
Разве не пестрят журналы предложениями снять «венец безбрачия», порчу, сглаз и все в этом духе? Мы усмехаемся: «Шарлатаны!», а сами подкармливаем госпожу Неудачу своим фатализмом. Людям хочется верить в возможность «идеальной биографии», которая бы выгодно отличалась от всех этих ужасных «не встретил взаимопонимания, не нашел отклика, не добыл спонсора, не воплотил в жизнь, отчего и умер в нищете, забытый современниками». Нет, конечно, такого темного ужаса никакому гению не пожелаешь, и уж тем более своему родному гению. Вот мы и ищем того «волшебного помощника», о котором с позиций психологии ничего особенно позитивного не скажешь – так, плацебо. Хорошо уже, если помогает настроиться и сконцентрироваться. В конце концов, не помешает перед экзаменом пойти на заветную станцию метро «Площадь Революции» и схватить за нос изваяние пограничной собаки, как делает не одно поколение студентов Политеха.
