Однажды верблюжонку попалось на глаза пособие по охоте для волков. Верблюжонок был очень любознателен, и он тут же прилег на бархан, положив перед собой книжку. Он так увлекся чтением, что даже не заметил прихода мамы-верблюдицы.

– Что читаешь, сынок? – спросила она.

– Очень любопытно, мам. Тут написано, как быстро перекусить яремную вену.

Верблюдица отпрянула. Ее глаза стали круглыми-круглыми.

– Зачем, сынок? – воскликнула она, – зачем тебе перекусывать чью-либо вену?

– Мама, – серьезно проговорил верблюжонок, – я еще молод. Мне в жизни всякое может пригодиться.

Верблюдица грустно покачала головой и ушла кушать колючки. Она всегда успокаивалась, кушая колючки, и быстро забывала о неприятностях.

А они вскоре начались.

На следующий день к ней пришел самый старый верблюд из стада. Он был совсем белый и очень умный. Он шел, подталкивая в зад ее верблюжонка.

– Вот что, верблюдица, – строго сказал старый верблюд. – Ты следи за своим сыном, что ли.

– Что случилось?!

– Другие видели, как он гонялся по пустыне за тушканчиком. Когда его спросили, зачем он это делает, сказал, что учится охоте. Зачем ему охота, женщина? Колючки не убегают от нас.

Он ушел, гордо подняв седую голову, а Мама-верблюдица грустно посмотрела на сына и спросила:

– Зачем же ты позоришь меня, милый? Наше призвание – не охота. Мы должны ходить по пустыне, носить грузы и кушать колючки. Мы не должны убивать других зверей.

– Ты ничего не понимаешь, старуха, – отозвался верблюжонок, – ты глупа и не читала книг. Мне больше нечего делать рядом с тобой, необразованная. Я ухожу.

Грустно смотрела ему вслед мама-верблюдица, но окликнуть так и не решилась. Юн еще ее сын, сам должен понять, что правильно, а что нет.

А верблюжонок шел и шел вперед, не оглядываясь. Все он оставил позади – и дом, и близких. Главное же, что он бросил – косность и глупость, не позволяющую родным выйти за рамки дозволенного, и потому не жалел об утерянном.

Он шел долго-долго и устал. Уже давно было темно, и звезды – яркие-яркие – светили на небе. Верблюжонок остановился на песке, взял в рот колючку – она была очень вкусной. «Наверное, мясо еще вкуснее» – подумал верблюжонок и грустно вспомнил о сбежавшем тушканчике.

– Что это ты тут один? – вдруг услышал он и вздрогнул.

Рядом сидел волк. Большой волк, заросший лохматой темной шерстью. Его глаза очень страшно светились зеленым. Но Верблюжонок не испугался.

– Я – охотник! – сказал он, выплюнув колючку.

– М-да…. – лениво протянул волк, – и на что же ты тут охотишься?

– На зверей!

Волк хмыкнул. Он был взрослым и крупным и, что важно, сытым. Волк пребывал в философском настроении, и его забавлял этот глупый пушистый голенастый малыш.

– Ооооо, – сказал волк, – а что ты будешь с ними делать, если поймаешь?

Верблюжонок задумался и неуверенно проговорил:

– Съем.

– А разве тебе не хватает колючек?

– Мясо вкуснее!

Волк хмыкнул, потянулся пастью к растущей рядом колючке и тут же отпрянул.

– Какая гадость! – сказал он.

Верблюжонок посмотрел на волка, на колючку и задумался. В его большой голове не укладывалось, как колючка может быть гадостью. Наконец, он спросил:

– А ты кто?

– Я? Волк.

– Я тебя съем! – тут же пообещал малыш.

Волк тихо фыркнул и спросил:

– А у тебя есть клыки и когти?

– Нет, – ответил верблюжонок. – Но у меня видишь, какие губы! И копыта! И горб! У меня много, что есть. Почему я не могу охотиться?

Волк задумался. Он не знал, что еще ему сказать, чтобы убедить это травоядное оставить свои глупые идеи. Волк твердо был уверен в том, что у каждого свое предназначение. Кто-то должен быть жертвой, кто-то охотником. И волк очень хотел объяснить это глупому малышу. Наконец волк решился на опасный эксперимент, лег на спину на песок и протянул верблюду свою заднюю лапу.

– Кусай! – предложил волк.

Верблюжонок осторожно приблизился, склонился над волком, понюхал его. Пахло неприятно, и кусать волка отчего-то расхотелось. Но верблюжонок был очень гордым и упрямым, а потому он раскрыл рот и коснулся длинными желтыми зубами волчьей лапы. Волк молчал, хотя на самом деле ему было страшно. Конечно, у верблюдов нет клыков, но колючки очень жесткие, и кто знает, что может случиться с лапой, если верблюжонок и в самом деле решит отведать крови. Этого не произошло.

Верблюжонок выпустил изо рта волчью лапу и отошел в сторонку.

– Я все понял, – грустно произнес он, – я пойду домой.

Волк облегченно выдохнул и перевернулся. Его глаза все еще ярко горели.

– Иди, – согласился волк, – надеюсь, скоро встретимся.

Верблюжонок грустно вздохнул:

– Вряд ли, – и поплелся назад.

– Ты больше не будешь охотиться? – спросила его мама утром. Она была очень обрадована тем, что сын так рано вернулся, да еще и живым и здоровым.

– Нет, – категорично заявил верблюжонок.

– А почему? – спросила мама-верблюдица.

– Почему-почему, – раздраженно отозвался он, – полный рот шерсти, вот почему, и воняет страшно.

Мама грустно вздохнула. Ей казалось, что причина отказа должна быть иной. Но уж лучше так, чем ничего.

Однажды сорока принесла на хвосте новость. Птица уселась на ветку, встопорщила перышки и приготовилась ждать тех, кому эта новость понадобится.

Первой пришла лисица.

– О! – сказала она и замерла, всем видом своим показывая почтительное изумление. Сорока не купилась. Сорока знала, что лисица всем это показывает.

– О! – повторила лисица, – что это у тебя на хвосте, дражайшая сорока?

Сорока самодовольно улыбнулась. Она хотела было промолчать, чтобы продемонстрировать свою значимость, но молчание ее продлилось ровно семь секунд.

– Новость! – кокетливо сказала сорока.

– Ну надо же, новость! – восхищенно воскликнула лисица. – А она интересная?

– Конечно! – соврала сорока. На самом деле она не знала, интересна эта новость или нет. Она вообще не имела представления, о чем может быть это известие, но это и не имело значения. Главное ведь в том, что его принесла она, сорока.

– Голубушка, – проворковала лисица, – а дай мне взглянуть на нее хотя бы одним глазком.

– Нет! – возмущенно воскликнула сорока и перепорхнула на другую ветку дерева, подальше от лисицы.

– И правильно, не стоит она этого, – раздалось рядом чье-то угрюмое ворчание. Это был волк. Он подкрался незаметно и сидел сейчас недалеко от волчицы и чесал задней лапой большое седое ухо.

– Лучше мне скажи, что там, – продолжил волк.

– Вот еще! – возмутилась сорока, – Это моя новость! Буду я ее всяким показывать.

– Разве я всякий? – удивился волк. Он вправе был удивляться. Раньше они частенько болтали с сорокой о том, о сем, и волку казалось, что эта глупая птица его уважает.

– Ты… Ты не всякий, – смутилась сорока, – но ты пойми, волчишка, я не могу так сразу.

Волк, может быть, и понял бы, не назови она его волчишкой. А сейчас ему очень не понравилось это слово, и потому он оскалился, показав белые крупные клыки. Сорока взлетела чуть выше. И сверху ей хорошо было заметно появление медведя. Заметно издалека. Косолапый медленно шел, задумчиво оглядывая окрестности и громко пыхтя. Так он создавал видимость неповоротливого добродушного животного.

– Что здесь такое? – пробасил он, приблизившись и задумчиво глядя на волка и лисицу маленькими черными глазками. Волк хмыкнул. Лисица переступила с лапы на лапу и пролаяла:

– Сорока. Новость не дает.

Медведь сел на задницу, задрал голову вверх и спросил:

– Сорока, ты почему не даешь новость?

– Ну это, – отчего-то залебезила сорока, – понимаешь, Потапыч, новость-то, она одна, а их вон сколько. А новость-то важная, должно быть. Вот и не даю.