– Делаем, на постоянной основе.
– Что с продовольствием, чистой водой, медикаментами и всем прочим?
– Всё под контролем. Цены никто не повышает, постоянные поступления есть, заводы работают, да и экспорт снизился, так что запасы есть.
– Это хорошо. Поручи экономистам и социальной сфере просчитать развитие ситуации. Если надо, то за счёт государства будем население обеспечивать, вплоть до бесплатной выдачи. Главное – не допустить панику.
– Будет исполнено, Михаил Владимирович.
Молотов молчал и смотрел на своего президента.
– Сам то, что думаешь, Валентин? – Спросил его уже по-свойски Голицын.
Молотов тяжело вздохнул:
– Мы не сможем всё время оттягивать угрозу, рано или поздно чума проникнет и в Россию. И если не сможем найти способ её лечить, то…
Продолжать не было смысла, Голицын и так понимал, что значит это «то». И это самое «то» ему не нравилось из-за того, что оно было всего лишь вопросом времени. Молотов сидел молчал, молчал и Голицын. Он допил кофе, взял со стола листок бумаги и, встав из-за стола, подошёл к окну.
– Я с ужасом представляю, что сейчас творится в мире, сколько смертей уже есть и сколько ещё будет. Эта космополитическая система мира разрушила все границы, они остались лишь на бумаге и сейчас что вышло? Нет возможности оградить свою страну. Я в сотый раз убеждаюсь, что мы сделали правильный выбор, когда возвели стену по границе. Сейчас многие сожалеют, что не пошли по нашему пути. Но и сейчас наша стена не может дать никакой гарантии. Я думаю о том, что делать, когда и у нас появятся первые заражённые? Скольких они успеют заразить до того времени, как мы их обнаружим? И самое главное, что с ними делать? Ведь нет лекарства, нет возможности их вылечить? Вот в чём главный вопрос, Валентин. Как нам с ними поступить?
Молотов молчал. Он и сам много раз задавал себе этот же вопрос, но не мог получить на него ответ. Тот вопрос, на которой не было ответа. С одной стороны, с рациональной, с той, с которой подходят к эпидемиям среди животных, необходимо уничтожение переносчика болезни, больных особей и изоляция всех, кто контактировал. Но это сделать не позволяла мораль. Ведь одно дело – животные, другое – человек. И та же самая мораль говорила, что нужно сдержать болезнь, не допустив заражения других любыми средствами. Странная эта мораль – она же и подсказывает, что делать, и сама же осуждает выполненное решение. Допустить первый вариант было равносильно гражданской войне. И все это прекрасно понимали, но и на фоне сложившейся ситуации это не смотрелось крайней мерой. Но и сделать этот шаг Голицын не решался.
4.
Каждый новые день нёс новые новости, причём хороших среди них не было. Голицын перелистывал сводки, подготовленные аналитиками, количество больных прогрессировало, количество смертей соразмерно. Были случаи выздоровления, но каких-либо антител найти не могли. Чаще делали вывод, что причиной выздоровления был сильный иммунитет, ранее обнаружение признаков болезни и общее состояние организма. Как показывала статистика, на 10 больных приходилось 2 выздоровевших, а остальные 8 умирали. Страны, где уровень жизни был высок, теряли меньше людей, да и уровень заражения был ниже, а вот там, где царила бедность и нищета, уже потеряли до 70 % жителей. При этом никто не мог оценить уровень миграции, потому что через пропускные пункты не пропускали людей, а удержать всю территорию было невозможно. К тому же активно распространялись слухи о незаражённых территориях, и люди шли туда, кто на машинах, кто пешком, больные, голодные. Умирали по дороге, грабили и крали, поджигали и громили. В массах это явление окрестили «дорогой смерти». И самое страшное было то, что эта миграция не поддавалась контролю. Люди шли в более развитые страны, города с надеждой получить там лекарство и спастись от чумы. В сети всё больше появлялось сообщений о России, как о стране, где нет чумы. Голицын отложил в сторону листки. Нажал на кнопку телефона:
– Найдите министра обороны.
Через час в кабинет постучали, и после разрешения вошёл высокий мужчина в форме. Худой, с вытянутым лицом, тёмной щетиной на лице, длинным носом и глубоко посаженными глазами.
– Вызывали, Михаил Владимирович. – То ли спросил, то ли констатировал факт он.
– Георгий Сергеевич, – Голицын встал и пошёл ему на встречу – мне поступают сведения о том, что массы народа мигрируют из страны в страну, ища незаражённые земли. И чаще встречаются сведения о России, как о стране без чумы. Понимаете, к чему это ведёт?
– Так точно, господин президент, мне тоже на стол ложатся данные сведения. Я отдал приказ о мобилизации воинских подразделений, располагающихся вблизи границы, с целью увеличения контингента. Так же приведены в боевую готовность части артиллерии, граница усилена автоматическими турелями, крупнокалиберными пулемётами, миномётами, установлены орудия на случай попытки прорыва танками и бронетехникой, приведены в боеготовность зенитные орудия, перед нейтральной полосой прорыты рвы, за ними проведено минирование. Границы патрулируются дронами, к тому же постоянно шлют отчёты из космического отдела. Так что мы готовы.
– Это хорошо, Георгий Сергеевич, не хотелось бы, чтобы наши границы брали штурмом.
– Не беспокойтесь, господин президент, не допустим.
Голицын кивнул головой в знак понимания и отпустил министра. Сам сел в кресло и закрыл глаза. Новой проблемой больше. Теперь люди пойдут к границам России.
Голицын попытался понять, что он чувствует в сложившейся ситуации, объективно, без морали и осуждения. А чувствовал он злость на тех, кто хотел попасть в страну, принести сюда болезни, смерть и хаос, не было к ним жалости и сострадания, но в тоже время был страх, что стены не спасут Россию и что тогда будет? Страх неизвестности, невозможности контролировать и опасности болезни. Как бы то ни было, он понимал, что его здоровье уже не справится с болезнью, а от него зависело много – и страна, и семья. Боялся он бунта, паники и всеобщей истерии. И всё это отбирало у него сон, нервы и сгущало над головой тучи.
Второй месяц осени принёс с собой первые холода, дожди и сырость. Ситуация в мире накалилась ещё больше. Теперь сведения о мёртвых никого не удивляли. Теперь умирали страны, если не полностью, то очень много людей, выводы делали из количества активных абонентов и аккаунтов, длительное время невыхода в эфир руководства, а также снимков, присылаемых с автономных космических аппаратов. Так уже погибла Индия, Непал, Мьянма, Бутан, Лаос, Таиланд, Вьетнам, Камбоджа, Шри-Ланка, Малайзия, Филиппины, Индонезия и Папуа-Новая Гвинея. Австралия всё ещё боролась. Боролся и Китай с Японией, а вот Киргизия, Таджикистан, Узбекистан, Туркменистан стали пустынными. Видна была ещё жизнь в Афганистане, Иране, Турции, Грузии, Армении, Азербайджане, а вот Пакистан пропал. На Ближнем Востоке и Африке ещё жив был Израиль и Сирия, Саудовская Аравия, ОАЭ и Кувейт, а вот Африка полностью пропала. Теплилась жизнь только в районе ЮАР и Мадагаскара. Противостояла болезни Аргентина, Бразилия, лучше дела были у Чили, катастрофически плохо в Боливии, Парагвае, Уругвае, Эквадоре, Перу, Колумбии и всей центральной Америке. США и Канада тоже были заражены, но активно противостояли болезни. Европа же была поглощена полностью, к тому же миграционные потоки принесли ещё и преступления.
Снимки с космоса показывали, что массы людей направляются в сторону России как из Европы, так и из Азии. По морю движения нет, а вот пешком много.
Голицын отдал приказ, готовиться к обороне.
В тот же день российская армия развернула дополнительные силы для отражения нападения. Чтобы не рисковать психикой солдат, первом эшелоном развернули автоматически системы уничтожения живой силы, артиллерию привели в готовность, на стены всё же выставили солдат, ворота на границах дополнительно укрепили. На расстоянии в 200 метров выставили щиты с предупреждением, такие же надписи вывесили на стенах. Но надежды было мало на то, что это остановит людей. Начались томительный часы ожидания.
