– Вам совсем не нравится история? – спросил принц, когда объявили перерыв перед вторым актом, и мы шли в буфет, чтобы выпить хваленого ледяного чая, который подают только здесь.

– Мне не нравится героиня. Федерико любит ее, а она слепа и не видит, что он делает все, чтобы быть с ней вместе. Он жизнь готов свою положить, а она…

В глазах Аккольте появился лукавый огонек.

– И как, по-вашему, Мента откажет самому королю? Не ответь она на его ухаживания, и из мести он может отправить Федерико в тюрьму, искалечить или даже убить.

– Вы полагаете, что это не ветреность, а самопожертвование? – призадумалась я.

– Уверен. Разумеется, она любит Федерико. В основу этой пьесы положена очень популярная баллада. Сеньорита Ритци ни разу не слышала ее?

Я покачала головой, а герцог тихо запел:

– Двоим? Она вернется к Федерико? – с надеждой спросила я, когда дослушала эту разрывающую сердце песню в исполнении принца.

Мента больше не казалась мне гадкой изменщицей. У нее просто не было выбора!

– О нет. Под двумя она имела в виду себя и ребенка его величества. Героиня баллады наложила бы на себя руки, не будь она беременна. Только это остановило ее от самоубийства, в котором она видела единственное прощение своему греху.

– Ничего не сходится! Прошлую ночь, она провела с королем, а сегодня беременна?

Принц рассмеялся.

– Это же просто песня. В них любят немного приукрашивать.

– Странно, что я ни разу не слышала ее.

– Ничего удивительного, вы милая и добрая девушка из хорошей семьи, а этой историей многие прикрывают самый обычный адюльтер. Обманывают супругов, дескать их соблазнил сам король или другой высокопоставленный муж, и они не изменщицы, а спасительницы семьи, в их утробе растет не дитя похоти и разврата, но сын самого государя.

На душе сразу стало как-то мерзко, когда я услышала, что эту трагедию, стали опошлять.

– А еще эту песню любят сироты, потому что по ночам хорошо мечтается о семье. Ты грезишь о матери, которая не смогла тебя оставить из-за страха и преследований. Воображаешь себя наследным принцем, а не оборванцем без имени.

Что ж, понятно, почему Алессандро привел меня сюда. Тема родителей близка ему. Он потерял их, когда был совсем маленьким. Видимо, пьеса навевает ему воспоминания. Я же думала о Немо. А он слышал эту балладу?

Мне стало как-то совсем грустно от происходящего, так что ледяной чай был последним, что я хотела выпить. Принц заметил это и предложил мне вернуться в ложу.

Время до начала второго акта тянулось мучительно медленно, и я с тревогой ждала представление, ведь совсем скоро Мента останется наедине с королем, и сердца влюбленных будут навеки разбиты.

Теперь я по-новому смотрела на игру актрисы и более не видела в ней кокетства. То был страх и отчаяние, которое она безуспешно пыталась скрыть. Когда же Мента босыми ногами ступала к постели короля, я опустила взгляд на свои сжатые добела кулаки. Из моих глаз потекли слезы, и я более не могла следить за происходящим.

– Юри… – услышала я нежный и явно виноватый голос герцога Аккольте. – Вы плачете?

– Нет, ваше высочество. Пустое. Не обращайте внимания.

Я быстро смахнула слезы и повернулась к принцу, чтобы улыбнуться ему и показать, что со мной все в порядке.

В темноте ложи он выглядел иначе. Серьезен и даже чуточку строг, но в глазах столько тепла, что я невольно потянулась к нему на встречу, как продрогший до костей мотылек. У мотыльков же есть кости? Должны быть, потому что мои сейчас ломит, крошит и выкручивает от невыносимой жажды близости.

Узкий диван не оставил мне шансов сбежать, и потому, когда рука принца оказалась у меня на талии, я не отстранилась а подалась вперед. Я винила в этом диван, спектакль, свою тоску, Немо, принца, всех на свете, но не себя. В голове не осталось ничего, кроме двух строчек из баллады, которые намертво засели и никак не хотели выветриться.

Алессандро бросил странный взгляд наверх, словно у богов разрешения спрашивал на то, что собрался сделать, а затем поцеловал меня. Нужно было оттолкнуть его, нужно было стать сильной прямо здесь и сейчас. Но я не смогла, ответила, поддалась затуманившему разум желанию, и, как Мента, представляла, что целую моего Немо под пиниями, а это было еще хуже, ведь я одним жестом предала и оскорбила сразу двоих мужчин.

Наконец, я уперлась рукой в грудь принца, чувствуя расходящийся от поисковой метки жар.

– Простите… Простите меня… – бормотала я, боясь смотреть ему в глаза. – Это неправильно. Я не Мента. Я просто не могу. Простите.

Быстрее, чем он одумался, я выбежала из ложи и помчалась прочь.

Принц следовал за мной, звал меня по имени, и мое сердце разрывалось на части. Еще чуть-чуть, и он догонит меня, и мне придется объясниться, придется что-то говорить, оправдываться, отказывать… Не сейчас, не сегодня и даже не завтра.

Я отправила мысли к могиле Адольфо.

– Пожалуйста, ты нужен мне, – прошептала я, на бегу растирая слезы.

– Юри, да постой же ты. Дай мне сказать. Юри!..

Я ускорилась, а затем меня буквально дернула вверх неведомая сила. Адольфо появился из ниоткуда, подхватил меня, понес по коридорам и лестницам, звонко стуча призрачными копытами. Герцог Аккольте безуспешно звал меня, и голос его становился все дальше. Лишь от собственных чувств даже мертвый конь не смог меня унести, они гнались за нами неотступно, как свора бродячих собак, и грозились вот-вот броситься и растерзать меня на части.

Этой ночью я не вернулась ни домой, ни в коттедж. Я гнала Адольфо к университету, чтобы встретиться с Немо и попытаться достучаться до него в который раз.

Я ловила на себе удивленные взгляды в мужском общежитии. Еще бы, я вломилась туда верхом на призванном существе и в вечернем платье. За такое меня точно отстранят пожизненно.

– Немо, пожалуйста, открой! – барабанила я в дверь его комнаты, но ответа не было.

Я бы просидела здесь до утра, но подоспевший на шум смотритель вежливо попросил меня уйти.

– Я не доложу декану, сеньорита. Но будьте благоразумны и заберите вашего коня, он пугает студентов.

Я покорно забралась обратно на спину к Адольфо и в этот раз предоставила ему полную свободу, а он, как назло, никуда не спешил и просто отвез меня к своему бывшему хозяину. На могиле Горацио Торрагроссы пахло мятой. Ей заросло все вокруг. Я спешилась, развеяла Адольфо и устало опустилась на траву. Воздух, пропитанный эфиром, дурманил и клонил меня в сон. Я долго гладила шелковые листья мяты, а потом закрыла глаза и заснула, проговаривая строки из баллады, как молитву: