А на обрывистых берегах, медленно, но неуклонно съедаемых эрозией, иногда прямо над водой, в норках вили свои гнёзда ласточки. Мы ложились на животы, так, что только лохматые головы торчали над обрывом, отражаясь в зеленоватой воде. Затаив дыхание, наблюдали, как стремительно, подобно сверхзвуковому самолёту вылетали из своих норок птицы, взмывая высоко в небо.

На этих же берегах временами собирались целые пастбища бабочек. Для нас, детей, казалось великой тайной, как огромное количество этих прелестниц может неподвижно сидеть весь день, как будто приклеившись к обрыву. Можно было протянуть руку и спокойно взять бабочку, которая даже не трепыхалась, как будто находилась в глубоком сне.

По вечерам мы собирались на небольшом пустыре неподалёку от пекарни, от которой шёл одурманивающий запах свежеиспеченного хлеба. Жадно вдыхая сытный аромат, разливающийся в вечернем воздухе, мы играли в наш, деревенский волейбол.

– Элька! Лови мяч! – я проснулась от звонкого голоса мальчишки, Ильяса.

Некоторое время лежала, прислушиваясь к той бездонной тишине, которая могла царить только в деревне. Казалось, крик мальчишки ещё звенит в ушах. Чего-то не хватало. Глубокая ночь окутала всё вокруг тишиной, лишь луна ярко светила прямо в окно, придавая, окружающим предметам особый, мистический оттенок.

Встав с дивана, я тяжело вздохнула, чувствуя себя выспавшейся. Зря, рано легла, теперь сон пропал. Я нашарила на столе телефон, взглянула на часы. Половина четвёртого. Положила гаджет обратно, размышляя о том, что все равно придётся улечься на место до утра. Часы! Вот чего не хватало в этом доме. Сколько помнила себя, у бабушки всегда тикали старинные ходики. Сейчас они молчали. Оно понятно, часы остановились, ведь подтягивать гирьки было некому.

Я вздохнула, прислушалась к звенящей тишине. Какая-то нехорошая она была, напряженная, как чересчур надутый шарик, готовый лопнуть в любую секунду. Шагнув к выключателю, я замерла. В соседней комнате раздался скрип половиц, как будто чьи-то босые ноги осторожно переступали по полу.

Замерев, я прислушалась. Ощутила, как неприятно холодит кожу спины мгновенно промокшая от ледяного пота, пижама. Задерживая дыхание, на цыпочках прокралась к двери, ведущей в комнату бабушки. Скрип стал ещё отчетливее, как будто ходивший приближался ко мне. Едва сдерживаясь, чтобы не закричать, я, затаив дыхание, заглянула в соседнюю комнату. Лунный свет заливал всё вокруг, выхватывая из темноты каждый волосок. Прямо передо мной стояла бабушка. Такая, какой я её помнила: с заплетенной жиденькой седой косичкой, в ночной сорочке. Я смотрела на неё, онемев от ужаса, молча.

– Внученька, не слушай никого, не уезжай, – неожиданно мягко проговорила бабушка и…

Я проснулась. Села на диване, на этот раз реально взмокнув до нижнего белья. Чертыхаясь, переоделась и прошлепала на крыльцо, ощущая босыми ногами прохладу деревянного пола. По пути заглянула в соседнюю комнату. Но было уже совсем не страшно. Только нестерпимо душно, протопленный дом гнал меня на улицу, вдохнуть глоток свежего воздуха. Сверчок где-то за печкой наяривал так, что создавалось ощущение, метит в джазовые музыканты. Та напряжённая, страшная тишина во сне не имела ничего общего с реальностью.

Дождь закончился, небо очистилось от туч и больше ничего не напоминало о непогоде. Выйдя на крыльцо, я невольно залюбовалась огромными, сияющими звездами, вспомнив, как давно не видела такого неба. С юности, если быть точнее. В Москве я никогда не обращала внимания на звезды. То ли их там не было видно из-за постоянно затянутого тучами и смогом темного неба, то ли я не стремилась смотреть наверх, задавленная вечными проблемами. Здесь же хотелось смотреть на них бесконечно, невзирая на ломоту в шее, впитывая их красоту, записывая на подкорку головного мозга.

Не было больше страха. Исчезла печаль, успокоилась душа, тихо поскуливающая уже полгода с тех пор, как я похоронила бабушку. Только я и гигантские светящиеся другие миры, утягивающие в свое бесстыдное великолепие. Стало вдруг очень легко, как будто моя плоть стала невесомой. Казалось, взмахни сейчас руками и полетишь к звёздам, воспаришь ввысь легко, как пушинка. Не знаю, сколько времени я провела так, наслаждаясь безграничным небом, одурманенная холодным светом далёких созвездий.

Очнулась, когда темнота потеряла глубокую черноту, приобрела едва уловимый темно-синий оттенок. Светает, поняла я. Тут же заломило затекшую шею, а глаза стали слипаться. Почувствовалась и свежесть, тонкими ледяными пальцами вползающая за шиворот пижамы. Почти без сознания я вошла в дом и заперла дверь. Прошлепала замерзшими ногами к дивану, такому родному… Сон утянул в пучину мгновенно, больше не явив никаких кошмаров.

Наутро я проснулась бодрая и отдохнувшая. Подошла к ходикам, запустила. Невольно отметила про себя время, когда часы остановились. Без пяти четыре. Бабушка умерла рано утром. Не тогда ли перестал тикать механизм, вместе с сердцем олэсяй? Я потрясла головой, вытряхивая странные мысли и прогоняя мистический холодок, скользнувший по спине.

Яркий солнечный свет заливал комнату, озорно прыгал зайчиками, отражаясь от воды в ведре. Все удобства давно были проведены в дом. Но набрать из колонки на улице, ощутить вкус другой, ломящей зубы ледяным холодом, вкуснейшей живительной влаги! Я не смогла устоять и принесла ведро волшебной жидкости из колонки на улице. Умом я понимала, что это ровно та же вода, что льётся из крана в доме. Та же, да не та. Не знаю, в чем хитрость, но эта, из колонки была настолько приятной, что хотелось приникнуть к ней и не отрываться. Так было и в детстве, когда я шла с полным ведром по улице, не выдерживала, припадала прямо к посудине, аккуратно касаясь губами покрытую рябью поверхность и пила, насыщаясь. Пока не начинало ломить зубы, а губы переставали ощущать что-либо из-за холода, как после анестезии. Вот и сейчас, бодро соскочив с дивана, я припала к ковшику.

Секрет здешних вкуснейших блюд – горы, а точнее, артезианские ключи, подумала я. Жидкость из подземных горных источников придаёт любым блюдам и напиткам неповторимый сказочный привкус. Возможно, здешние бабули и пьют чай вёдрами, потому что вода здесь волшебная. Воздав таким образом, оду святилищу – горам, я порылась в чемодане, откопала тапочки. Надев их, совсем повеселела. Ногам тепло – и настроение другое, бодренькое. «М-да, Эля, стареешь», – мелькнуло в голове. Ощущение согревшихся ног сродни со счастьем.

Надо было сходить в магазин, в доме из продуктов: только пучки засушенных трав, развешанные по стенам, да конфеты с пирожными. Ночные страхи растаяли с утренними лучами сентябрьского солнца. Я быстро привела себя в порядок и вышла во двор. Высокая трава напомнила о том, что её надо скосить. Лениво потягиваясь под нежащими лучами солнца, я постояла во дворе, привыкая к слепящему свету. Потом неспешно отправилась в центр села.

Деревенский покой изредка нарушался детским смехом, квохтаньем кур и гордым петушиным криком. Я накинула модный жакет, надела туфли на каблуках и теперь жалела: здесь эта одежда смотрелась неуместно и даже нелепо. Надо было надеть куртку и кроссовки, которые привезла с собой. Неясная тревога вкрадчиво вползала в душу, предчувствие неприятных событий мешало наслаждаться роскошными видами, окружающими меня. Непонятно было, откуда взялись эти ощущения, и я старалась убедить себя, что все странности гнездятся лишь в моей голове.

Подойдя к магазину, я заметила черного пса, одиноко лежащего в пыли у дороги. Он понуро опустил голову на лапы и смотрел безрадостными глазами, которые оказались светло-голубого цвета, совсем как у хаски. Такая расцветка показалась негармоничной: я всегда считала, что черная шерсть предполагает темный цвет радужной оболочки. Собака привлекла внимание, и я решила обязательно купить колбасы, накормить бедолагу.

Войдя в типичный сельский магазин, где в одном углу гнездились прозрачные целлофановые пакеты с крупами, а в другом – живописно были развешаны платья гигантских размеров и кофты весёлых расцветок, я сразу наткнулась на тяжелый взгляд продавщицы, стоявшей за прилавком – дородной смуглой женщины.