Тогда ему придётся засунуть гордость в карман и ретироваться. Да ещё и врать Санди, что заделал дыры в решётках.

Но нет, всё тихо. Тишина, правда, ему категорически не нравилась; к ней так и напрашивались эпитеты «нехорошая», «голодная» или «жадная».

Или даже «ждущая».

Белый свет кристалла играл на блестящих боках банок и банищ, склянок и склянищ. Ступая на цыпочках, Вениамин крался вдоль полок – да, здесь крылись настоящие сокровища.

История некромагии. Деяния Исидра Череподавителя. Деяния Альнары Пробуждающей кости. Материалы процесса Хауссара, Гимната и Фелиции Кровавой по обвинению в некромагических практиках, равно как и в преступлениях против человечности. Слово преподобного монсиньора дю Санта-Крус против разоряющих могилы.

Всё хорошо, всё замечательно, хотя фолианты громадные и тяжёлые, все ему просто не унести. Ну хотя бы вот этот, этот и этот. И ещё тот.

Заплечный мешок очень быстро становился неподъёмным.

Здесь занимались некромагией, здесь преподавали некромагию, здесь собирали книги по некромагии. Давно, очень давно.

А потом заколотили всё и ушли, бросив на полках бесценные тома. Не сожгли, не утопили в реке, не сбросили в самую глубокую из гномьих шахт – нет, оставили.

Что же это могло значить?

Конечно, брошенных аудиторий, библиотек, лабораторий и прочего они с Санди находили немало. Академия изрядно сжалась за последние лет сто; но неужто старые профессора уже настолько впали в детство, что оставили тут всё в неприкосновенности? Это не травники, не бестиарии.

Но, в конце концов, какая разница? Оставили – значит оставили. Может, шур-шур-бума испугались. А вот он, Вениамин Скорре, не боится, отнюдь. И вообще, может, это всё из-за Санди. Нет её – и всё тихо.

Как там говаривали другие студиозуски? «Милсдарыня Алисанда и мёртвого из могилы поднимет только для того, чтобы проверить, достаточно ли она неотразима». Ну, девчонки, понятное дело, сплетничают да друг про друга всякое болтают, но известная правда в словах их имелась.

Ага, вот и та самая склянка с головой, что подмигнула ему в прошлый раз; Вен взглянул с понятной опаской, но круглая башка с жёсткой даже на вид и чёрной щетиной, покрывавшей подбородок и щёки, оставалась неподвижной.

Какой в них прок, в этих уродливые лапах, челюстях, ступнях, пальцах? Зачем они здесь? Несомненные мутанты – их сохранили как результат каких-то экспериментов? Но ни этикеток, ни даже номеров… здешние хозяева знали всё на память?

Какое-то время Вениамин раздумывал, не прихватить ли какого-то из уродцев с собой – да хоть ту же оскалившуюся на него голову – но потом разум-таки победил. Мешок за плечами и без того грозил утянуть его вниз.

У него за спиной кто-то вздохнул, и Вен аж подскочил от неожиданности. Крутнулся, разворачиваясь и вскидывая самострел – никого. Белый мрамор анатомического стола под слоем пыли.

Цок-цок-цок – и вновь за спиной.

– Кто тут? – вырвалось у Вениамина хриплое, по спине вновь покатился холодный пот.

Цок-цок-цок. Цок-цок-бум.

В анатомичке становилось заметно холоднее.

Вениамин, не помня себя, метнулся к окну. Проклятье, проклятье, да что ж это за наваждение?!..

Нет, нет, прочь отсюда, прочь!

Его мечущийся взгляд упал на сосуд с подмигивавшей головой.

Глаза с плотными бельмами были широко раскрыты, рот осклабился в злобной предвкушающей ухмылке, обнажая очень белые и очень крепкие зубы. Челюсти дрогнули, раскрываясь, затрепетал меж ними чёрный раздвоенный, как у змеи, язык.

У молодого мага подкосились ноги.

Странная и злобная сила продолжала жить в этих стенах, и хорошо ещё, если бы просто какое-нибудь чудовище!

Голова пялилась прямо на него, а Вен – на неё; и вдруг он увидал, как в тёмной поверхности склянок и сосудов странно, искажённо отражается белый мраморный стол, только теперь он уже не был пустым.

Прижатое массивными скобами, на нём извивалось какое-то существо, Вениамину сперва показалось – нечто вроде жабы. Лапы просунуты как раз в те, странно расположенные зажимы, что не соответствовали человеческой анатомии.

И вокруг – полдюжины людей в чёрных кожаных фартуках, чёрных же халатах, в очках и масках, закрывающих лица. У одного из-под маски торчала густая смоляная борода, тоже раздвоенная, подобно языку у заспиртованной головы.

Нет, они ничего не резали и вообще не прикасались к созданию. Водили руками над головой и грудью, все дружно, разом, и даже отсюда, в искажённом кривом отражении, Вен видел, как меняется распластанное на мраморном столе существо.

Лапы его вытягивались, с костей сползала плоть, чернела и распадалась, стекая по желобкам тёмной жижей. Обнажались кости, чтобы вновь покрыться мышцами, жилами, сухожилиями и кожей.

Менялась и голова, становясь всё меньше похожей на жабью и всё больше на человеческую, но тоже странно изменённую. Создание билось в железных тисках, рвалось, несмотря ни на что.

Вениамин, словно зачарованный, глядел в тёмное стекло. Что это? Дела давно минувших дней?

…Существо на столе вдруг конвульсивно дёрнулось, его левая лапа сломалась, кожа лопнула и оно выдернуло культю из зажима, оставив в нём кисть и большую часть запястья. Выдернуло, взмахнуло, рассеивая в воздухе широкий веер брызг тёмной крови – и один из людей в масках, отброшенный, рухнул на пол, обхватив разбитую голову.

Другие заметались, кто-то отскочил от стола, кто-то бросился к дверям, а не растерялся только человек с раздвоенной бородой. Взмах широким клинком и лезвие вошло прямо под подбородок создания.

Отражение в стекле угасло, но ещё несколько мгновений ошарашенный Вен словно наяву видел эту картину.

Голова глядела на него в упор незрячими глазами.

А потом за дверьми вновь раздалось знакомое уже шур-шур-шур. Быстро, зло – и оставшиеся незапертыми двери анатомички распахнулись.

Вениамин не успел ни понять, что там, ни даже разглядеть. Его залило леденящим ужасом, в глазах помутилось – какие-то тени, сгущения темноты, множественное движение к нему – и он метнулся к окну, забыв обо всём.

…И вновь, как и в прошлый раз, неведомый страх остался в пределах стен висячего аппендикса. Вениамин, тяжело дыша и обливаясь пóтом, распластался на черепице, прячась за высокой каминной трубой.

Он опять не выполнил обещанное Санди. И внутрь полез, и решётку не починил. Правда, добыча книгами оказалась достойная.

…Этой ночью он почти не спал, и виной тому оказалась отнюдь не Санди, как частенько у него случалось. Прежде всего пришлось распихивать куда ни попадя вытащенные из анатомички книги, пряча не столько от неведомых «соглядатаев Капитула», сколько от самой Алисанды. Потом – корпеть над заданной компиляцией по исторической магии, профессор Сертанна Ли, в отличие от многих других, умела требовать, но и – опять же, в отличие от других – умела учить интересно.

Вениамин Скорре обитал в крошечной комнатушке в аттике под крышей студенческого дормитория. Комнатка эта, при всей тесноте, имела два огромных преимущества – во-первых, прямой выход на крыши Академии, а во-вторых – он её ни с кем не делил.

Что, как нетрудно догадаться, делало возможным визиты милсдарыни де Брие ди Бралье дю Варгас.

– Песчинку прячь на морском берегу, – пробормотал Вениамин, запирая за собой дверь, – в лесу прячь зелёный лист[4]…

В его жилище все стены заполняли книги, не оставляя и ладони свободного пространства. Там, где у нормальных студиозусов висят плащи парадные и повседневные, где аккуратно или не слишком сложены панталоны, блузы и береты, у Вениамина на собственноручно приколоченных полках стояли книги. Томов было множество, полки прогибались, их приходилось подкреплять откосами, ставить подпорки, так что вся конструкция выглядела как «гоблинский сарай», по выражению всё той же профессора Сертанны Ли.

Даже узкая койка устроена была в простенке, и над ней тоже опасно провисали книжные стеллажи. В общем, комнатка походила скорее на келью, и им с Алисандой приходилось проявлять немалую смекалку, когда дело доходило до занятий любовью.