Хотя реформированные суды 1860‐х годов не были первыми судебными институтами, проникшими в провинцию, масштаб их распространения в последующие несколько десятилетий был беспрецедентным. Первоначально проект по распространению законности казался осуществимым только в двух категориях регионов: в традиционных центрах Европейской России и на прилегающих промежуточных землях, таких как Крым, Казань и степной регион юга России, который был охвачен окружными судами в Харькове, Воронеже, Саратове, Новочеркасске и станице Усть-Медведицкой. Однако несколько промежуточных территорий остались нетронутыми. Например, в Оренбурге и Уфе новые суды были учреждены только в 1892 году, поскольку правительство сочло эти регионы слишком слабо интегрированными в систему государственного управления. Более отдаленные регионы, как правило, присоединялись позже, в основном из‐за больших расстояний, отсутствия инфраструктуры и вытекающих из этого логистических проблем для правоприменения. Так, Крайний Север, Сибирь, степной район и Средняя Азия перешли на новую правовую систему только между 1896 и 1899 годами (см. карту 2)33.

Распространение нового порядка также зависело от культурной среды. Во-первых, культурные факторы привели к различиям в судопроизводстве. Например, хотя законодатели и рассматривали Южный Кавказ как достаточно «развитую» в культурном и инфраструктурном смысле территорию для введения новой системы, они решили не внедрять суд присяжных в большинстве районов Тифлисского судебного округа. Суд присяжных также не был введен в Польше и поначалу в прибалтийских губерниях, а также в степных районах и Туркестане: знание русского языка, языка нового суда, в этих регионах было слишком низким и не позволяло пользоваться услугами присяжных. Во-вторых, культурные особенности повлияли на порядок включения территорий в новую систему. Регионы, населенные людьми, которых считали культурно неполноценными, как правило, попадали в конец списка. Особенно со времен правления Екатерины II (1762–1796), а в какой-то степени и раньше российские правители рассматривали свое взаимодействие с населением недавно завоеванных регионов с позиции цивилизаторской миссии34. И хотя, как и во многих империях, была сформулирована идея о том, что правовая реформа может ускорить цивилизационный процесс, предполагаемые различия в уровне развития населения заставляли власти полагать, что основанные на универсальных правовых принципах и открытые для всех инклюзивные суды могут быть введены только там, где уже существует умеренный уровень «развития». Такие районы, как степные территории с их кочевыми и полукочевыми обитателями, не подходили для этого. Член специальной комиссии, изучавшей пригодность таких районов для новой судебной системы, например, пришел к выводу, что «киргизов» нельзя судить по российским законам35: «От киргиза, при другом племенном организме и при других условиях среды и стихии, нельзя требовать одинакового понимания и взгляда на преступления и проступки, как от русских и от других европейцев…»36

Это сделало дискуссию о том, какие группы населения или, скорее, какие территории следует включить в новый правовой порядок, еще более релевантной. Крым и Казань считались достаточно развитыми для того, чтобы в них был введен новый правовой порядок. В Симферополе, столице Крыма, в апреле 1869 года открылся окружной суд, который подчинялся недавно созданной судебной палате в Одессе, а в Казани судебная палата и окружной суд были открыты осенью 1870 года. Раннее распространение нового судебного порядка на эти регионы было примечательным из‐за попадания под юрисдикцию новых судов большого количества нерусского населения. Татары-мусульмане были особенно многочисленны в этих двух регионах, которые до аннексии Российской империей Казани в 1552‐м и Крыма в 1783 году были независимыми мусульманскими ханствами. На самом деле, учитывая разнообразие религиозно-этнических групп в обоих регионах, судебная реформа обеспечила новой правовой инфраструктурой большое количество чувашей, мордвы, греков, караимов, немцев, армян и других.

Постепенное распространение новых правовых принципов и судов указывает на более широкие сдвиги в имперской политике. Александр II стремился повысить степень вовлеченности населения, пусть даже это участие не предполагало плебисцитов или выборов, и поэтому он преподносил свое правление как основанное на принципе взаимной любви и расположения между собой и преданным ему народом37. Будучи убежденным в преобразующей силе государства, его правительство способствовало развитию институтов, призванных позволить простым людям принимать участие в жизни имперского общества. Суды были одним из многих элементов новой «общественной жизни», в которую также входили театры, школы, призывная армия и органы местного самоуправления38. Благодаря их появлению население в целом стало ощущать «новую близость с государством»39. Кроме того, это привело к переходу от прежней модели правления: если раньше каждый завоеванный народ получал особые условия, предусматривавшие конкретные права, привилегии и обязанности, то, начиная с Великих реформ, условия были большей частью равными40. В этом процессе существовали исключения, но тем не менее вектор развития был определен. И хотя политика эпохи реформ отчасти объясняется стремлением достичь большего единообразия и эффективности, многие из этих мер отражали и другую тенденцию: растущее внимание к принципам современной гражданственности41.

Однако, несмотря на все ее новации, реформа должна была проводиться в рамках прежней самодержавной системы. Установление равенства перед законом не сопровождалось равенством в других сферах жизни. Если использовать предложенное Т. Х. Маршаллом противопоставление различных видов прав, то до того, как император был вынужден пойти на уступки после революции 1905 года, у подданных не было ни политических, ни тем более социальных прав42. Более того, российские правители XIX века лишили значительную часть населения даже самых основных гражданских прав: свободы личности, свободы мысли, слова и веры, права владеть собственностью и заключать договоры43.

При столь ограниченных правах установление равенства перед законом было удивительным. И все же это не было чем-то исключительным. Все империи, хотя и в разной степени, поощряли определенное равенство на фоне различных видов неравенства. Правоведы напоминают нам, что «законодательство о равенстве не всегда представляет собой целостный свод правовых норм, но как пример правового плюрализма законодательство о равенстве является более или менее последовательным, иногда амбивалентным и даже порой противоречивым»44. Право на политическое равенство или равенство перед законом не обязательно влечет за собой культурное или социально-экономическое равенство. В Российской империи относительное равенство в новых судах контрастировало с прямым и косвенным давлением в других сферах общественной жизни. Россия оставалась страной, полной противоречий: необычайно авторитарной, но в отношении некоторых аспектов своей правовой политики более открытой – другие скажут «современной» – по сравнению с сопредельными или заокеанскими колониальными империями.

Специалисты в области права определяют empowerment как усиление способности работать в рамках имеющейся системы, успешно действуя внутри существующих структур власти, но при этом отмечают, что это понятие не следует путать с «эмансипацией», которая идет дальше и подразумевает анализ этих структур и противодействие им45. В России правовая реформа не смогла разрушить существующие структуры власти, так как многие иерархические отношения сохранялись – от особого статуса русского языка и Русской православной церкви до прав, предоставляемых высшим сословиям, в которых меньшинства были недостаточно представлены. Тем не менее новые суды помогли расширить не только права этнических и религиозных меньшинств, но и многих других групп.