Первый утолить жажду, второй для удовольствия. Он наливает себе еще и идет сесть, но на этот раз не на диван, а в одно из кресел напротив. Широкий, мягкий трон, выбранный (конечно же) ею, против которого, по его собственному смиренному признанию, ему совершенно нечего сказать. Удобный, а больше ему от кресла ничего и не надо. Когда Жан-Пьер уселся в него в первый раз, Изабель была бы не прочь услышать от мужа, что оно элегантное, хорошее и гармонирует с остальной мебелью, а не просто дежурное «В нем отлично!». Как же этот мужчина умеет разочаровать.

Еще глоток вина. На этот раз поскромнее. К нему вернулся покой. В таком положении, скрестив ноги в просторном кресле, с бокалом в руке, он приобретает манеры владельца замка. Чувствует родство с сообществом ответственных, привязанных к месту господ, которые с наступлением вечера разговаривают о добытой на утренней охоте дичи и обсуждают завтрашнюю погоду, чтобы опять отправиться за зверем.

– И все равно Марии в своей квартирке у «Порт де Шуази» приходится коротать у камина долгие-предолгие выходные.

– Ты совершенно прав, мой дорогой! К тому же в двухкомнатных квартирках башен в Тринадцатом округе камины встречаются на каждом шагу!

– Так или иначе, но наладить мотокультиватор она бы все же могла. Уверен, что так ей хотя было бы чем заняться.

– Ты меня огорчаешь…

Время бежит вперед. Одна на другую нанизываются минуты – из-за вина они скользят нежно и незаметно. Жан-Пьеру так жаль, что Изабель выбросила в мусорный контейнер старые громогласные стенные часы, доставшиеся ему в наследство от бабки с дедом по отцовской линии. Они бы отлично вписались в эту картину. Жан-Пьеру хорошо. Он чувствует себя в гармонии с вселенной.

– Ладно, так для кого оно все-таки?

– Прости, я тебя не поняла.

– Я о платье, которое ты только что мне показала. Для кого оно?

– Мой вопрос, Изабель, очень прост. Если это платье не для тебя, не для Соланж и не для Марии, то кому ты его купила?

– Тебе.

– Мне?

– Да, Жан-Пьер, тебе. Примерь его.

– Примерить? Но что?

– Платье! Примерь его.

– Ты хочешь, чтобы я примерил платье?

Ей что, вдруг взбрело в голову пошутить?

– Надень его, чтобы мне было видно, впору оно тебе или нет. В магазине я никак не могла определиться с размером. Должна заметить, что одеть тебя задачка еще та.

Юмор явно не назовешь сильной стороной Изабель, хотя фантазию она, конечно же, проявить может. И оживляет весельем жизнь. Но грубой шуткой – никогда. Идиотские розыгрыши точно не в ее стиле.

– Ты решила меня таким образом приколоть?

Конечно же нет.

– О чем это ты? Одевать тебя дело непростое. У тебя большие руки, такие же большие ноги, но так себе бюст… Давай же, Жан-Пьер, бери платье и надевай! Если оно тебе не подойдет, я потом поменяю, кассовый чек у меня остался.

– В конце концов, Изабель…

– Хватит мне тут филонить! Сказано надевай, значит, надевай!

Давненько на ее памяти он не был таким растерянным. Даже если бы она заявила, что к нему в гардероб забрался пингвин и наделал в его штанах дыр, то он бы все равно так не остолбенел… Так ему и надо!

С возрастом Жан-Пьером все больше овладевает цинизм, и теперь его уже ничем не удивишь. Все меняется… Скатившись к худшему и без конца там барахтаясь, он больше вообще ничего не ждет. Да еще и Чорана своего цитирует по поводу и без. Как вчера вечером, когда Изабель заявила об улучшении погоды, а значит, света и серотонина, которых ему так не хватает. «Надеяться – это отрицать будущее», – ответил он на ее прогноз, укладываясь спать. Может, записать его на прием к психиатру? Надо подумать.

Если солнышко наконец в самом деле высунет кончик своего носа, это ведь замечательно! Но нет же, вместо того чтобы обрадоваться такой хорошей новости, Жан-Пьер предпочитает сворачиваться клубком над Чораном. «В своей хандре он зашел так далеко, что я, читая его, в конечном счете понимаю, что у меня все не так плохо. Да и потом, он меня смешит». По правде говоря, от фразы «надеяться – это отрицать будущее» просто обхохочешься! Еще он порой заявляет, что Чоран будет его лекарством! На что Изабель ему отвечает: «Лучше овощами лечись. В одной морковке витаминов больше, чем во всем твоем румыне!»

Зачем же она так добивается, чтобы он напялил это платье? Жан-Пьер усиленно пытается пролить на ситуацию свет. Абсурдность просьбы никак не помогает. Примерить платье… А дальше-то что? Все окутано пеленой тумана, в котором не разобрать контуры этой нелепой просьбы. В тяге к экстравагантности Изабель никогда не замечалась и никогда ее не демонстрировала. У нее самый что ни на есть серьезный вид человека, который выдает вполне очевидные вещи и ждет от собеседника быстрых, связных ответов… Так что сумасбродство с ней не пройдет.

– Прости, Изабель, но я что-то никак не возьму в толк. С тобой точно все в порядке?

– Спасибо, в душевном плане у меня все просто супер. Но если ты и дальше будешь продолжать в том же духе, я могу не на шутку разозлиться. Так что сделай одолжение, надень платье. Если оно тебе как раз, будешь в нем сегодня вечером на ужине.

– Ага, дошло! У нас сегодня что-то вроде костюмированного бала?

Да, это он хотя бы понимает. Полный идиотизм, но в голове все же укладывается. Хотя если честно, то костюмированный бал в их возрасте – это… По достижении тридцатилетнего возраста переодеваются одни лишь актеры. И им за это даже платят. Но Жан-Пьер – топ-менеджер компании «Ком’Бустер», а Изабель дерматолог. И дефилировать вверх по лестнице Каннского кинофестиваля в ближайшем будущем им явно не светит. Вечеринка с переодеванием, когда тебе за пятьдесят, – это полная нелепость. А всякий абсурд, как известно, убивает не столько молодых, сколько пожилых. Тем более что нынешним вечером Жан-Пьер чувствует себя особенно старым. Будто этот приступ усталости одним махом прибавил ему тридцать лет. Самый настоящий старик.

– Ты что, когда-нибудь видел бал-маскарад на четыре персоны? Сам-то хоть представляешь эту картину? Поль в образе Наполеона, Соланж в костюме Марии-Антуанетты, ты Губка Боб, а я Белоснежка! Серьезнее надо быть, Жан-Пьер, серьезнее…

Ну вот, теперь можно успокоиться, Изабель если и свихнулась, то все же не до конца. И на кого он будет похож в костюме Губки Боба? Да на идиота. А Изабель в ипостаси Белоснежки? Тоже ни о чем. Каштановые волосы, черные глаза, бархатная кожа, выступающие скулы, прекрасно очерченный рот и чуть алые губы – в костюме Белоснежки это будет чистой воды уродство. Что ни говори, а этой женщине идет любой возраст. Переступив пятидесятилетний рубеж, она буквально лучится светом. С каждым годом немного иначе, но все равно лучится. Жан-Пьеру приходит в голову, что ей надо бы об этом сказать. Такой вариант как минимум обладал бы тем достоинством, что положил бы конец этой шутке, которая и без того уже слишком затянулась. Но он ничего такого не делает. Да еще и эта усталость… Поэтому он, как последний придурок, опять набрасывается на это платье.

– Но если это не бал-маскарад, то что я, по-твоему, должен сделать с этим долбаным платьем?

– Надеть его, несчастный ты умник! Неужели тебе не хочется хотя бы раз выглядеть поэлегантнее?

Как ни крути, а хорошо, что он не встал, не взял в ладони лицо жены и крепко ее не обнял. Изо всех сил, как раньше. Она этого не заслужила. Продолжает хохмить, хотя и видит, что ему не до смеха. Боже правый, какую такую игру затеяла его жена?

– «Хотя бы раз выглядеть поэлегантнее»? И как тебя понимать? Хочешь сказать, что я плохо одеваюсь, да?

– Нет, одеваешься ты неплохо, но… скажем, не всегда по последней моде.

Белоснежка бесследно растворилась в тумане, а ее место заняла злая мачеха. С возрастом Жан-Пьер все больше замечает в жене признаки злобы.

– По последней моде?

– Да, по последней моде… К тому же речь совсем не об этом! Когда приглашаешь на ужин друзей, можно надеть и что-то поизящнее. Обычно поступают именно так.