Ничего противоречащего этой гипотезе в приведенных выше текстах не обнаруживается[92]. Примеров же, когда одно и то же лицо в публичной жизни и в некоторых ситуациях жизни церковной называется одним из своих имен, а в каких-то монастырских документах — другим, в нашем распоряжении более чем достаточно, причем распределение антропонимов бывает довольно разнообразным, сложным и причудливым. Так, уже упоминавшийся в нашем исследовании князь Иван / Сергей Татев в записях Вкладной книги Троице-Сергиева монастыря появляется то как Иван, то как Сергей[93]. Сходным образом, под разными именами упоминается, например, и мать Ивана Андреевича Хворостинина, Гликерия / Елена[94]. Почти столь же обильно и разнообразно, как имена Стефанида и Матрона, представлены в источниках два мирских христианских имени последней жены боярина Федора Ивановича Мстиславского, Ирины / Домники, скончавшейся в 1630 г.[95] В перечислении вкладов, которые ее муж делает незадолго до своей кончины, она именуется княгиней Домникой (Домникеей) [Мятлев, 1915: 315]. Несколько позже, уже будучи вдовой, в Дворцовых разрядах она будет именоваться Ириной Михайловной [ДР, I: 789; II: 97, 116, 122, 136, 138]. Как Ирина она дает поминальные вклады по матери и по мужу в различные монастыри [Алексеев, 2006: 33; Рыбаков, 1987: 113 [л. 408]], однако в надписи на пелене «Богоматерь Одигитрия», которую княгиня по обету вкладывает в 1630 г. в московский Вознесенский монастырь, она показана как «боярина кнзш. 0едора Ивановича Мстисло(в)ско(г) кнгини До(м)ника Миха(и)ло(в)на» [Маясова, 2004: 270 [№ 88]]. В ту же пору она пишет завещание, называя себя княгиней Ириной Михайловной [Шереметев, 1880: 133 [№ III]], на надгробной же плите ее будет стоять имя Домника [ДРВ, XIX: 386 [№ 18]]. Число примеров подобного рода попеременного использования двух христианских имен одного лица может быть многократно умножено. Распределение же функций между ними было устроено довольно сложно, и в каждом конкретном случае его трудно предсказать наперед [Литвина & Успенский, 2020: 9–44]. Очевидно, что при дворе, например, и в бытовом обиходе носитель светской христианской двуименности чаще всего пользовался своим публичным именем, причащаться же и исповедоваться он должен был под именем крестильным. Очень редко нарушалось правило, согласно которому по крестильному имени ему выбирали имя иноческое. Что же касается всего остального, то здесь мы имеем дело лишь с некоторыми тенденциями и предпочтениями, а отнюдь не с твердыми закономерностями. Так, чаще (но вовсе не обязательно!) с отчеством употребляется публичное, а не крестильное имя. Завещание, как правило (но опять-таки — не всегда!), открывается именем крестильным [Литвина & Успенский, 2020: 45–89]. Когда человек делает вклад по другим людям, он склонен скорее употреблять свое публичное имя, а вот для самого поминаемого вероятнее на первый план будет вынесено имя крестильное или связанная с этим именем дата, однако и здесь распределение антропонимов может оказаться иным. Заказчик патронального изображения, скорее всего, отдаст предпочтение святому тезке по крестильному имени, однако рядом с ним может появиться и изображение святого тезки по имени публичному, некрестильному[96], подобно тому как два этих именования одного лица могут сойтись в одном тексте[97]. Иначе говоря, употребление имен Матрона и Стефанида в семье Дмитрия Годунова весьма и весьма напоминает классический эпизод из истории двуименности, сродни тому, что мы наблюдали у ее внучатого племянника, царевича Федора / Феодота Борисовича, и доброго десятка других лиц. Существенно, однако, что все это разительное сходство — отнюдь не главный аргумент в пользу того, что Стефанида Андреевна Годунова была в миру обладательницей двух христианских антропонимов и звалась не только Стефанида, но и Матрона. Счастливым образом, до нас дошли два не связанных между собою источника, непосредственно относящихся к самой Стефаниде Годуновой, показания которых недвусмысленно свидетельствуют о том, что она и Матрона Годунова — это одно и то же лицо.
Тексты, о которых пойдет речь, это не что иное, как записи о вкладах и кормах по Стефаниде. Одна из них сделана при ее жизни, тогда как другая, со всей очевидностью, после ее кончины. Как мы знаем, предписания о заздравных кормах и поминовении — едва ли не самый ценный источник для создания антропонимического досье того или иного лица, жившего в XVI–XVII столетии. Именно здесь зачастую в максимальной полноте представлены данные не только о дне кончины поминаемого, но и об его именах и именинах, о всех его небесных тезках и покровителях. Сведения эти нередко оформляются в виде сочетания имен и дат празднования тому или иному святому, связанному с личностью усопшего (ср.: Литвина & Успенский, 2018а). Своеобразный узор имен и календарных дат накладывался на достаточно строгую канву традиции поминовения — давать корма по покойному было принято прежде всего на день его преставления и/или на его именины, день памяти тезоименитого ему святого. Как мы помним, если у человека было не одно, а два мирских христианских имени, то в большинстве случаев корм устраивали на память патронального святого по имени крестильному[98]. Лишь иногда (обыкновенно, если покойный был знатен и богат) мог устраиваться еще один, дополнительный корм — на день памяти святого, тезоименитого скончавшемуся по некрестильному, публичному имени[99]. Как правило же, повторимся, дело ограничивалось одним или двумя кормлениями: на тот праздник, по которому человеку в свое время дали крестильное имя, и на тот, когда ему довелось перейти в жизнь вечную. Каким же образом имена кодировались в датах, а даты — в именах? Одна и та же информация могла передаваться с различной степенью пространности. В качестве иллюстрации, так сказать, минималистического варианта приведем запись, относящуюся к близкому родственнику Дмитрия Ивановича, уже появлявшемуся в предыдущей главе Григорию Васильевичу Годунову (ум. 1597). В Кормовой книге ярославского Спасского монастыря его предписывалось поминать следующим образом: Того же дни [28 сентября] кормъ кормити по Григорьѣ Васильевич Годунов, во иноцѣхъ Христофорѣ [Вахрамеев, 1896: 19]. 28 сентября церковь отмечает память св. Харитона Исповедника. Хорошо известно, что Харитон и было крестильным именем Григория Васильевича[100]. Обратим внимание, что в этой записи, как и во множестве ей подобных, это крестильное имя не названо напрямую, как не названо и имя святого — и то, и другое как бы воплощено в самом указании даты поминального корма[101]. На какие же даты полагалось поминать Стефаниду Андреевну Годунову? И прижизненная, и посмертная записи совершенно единодушны в этом отношении: в записи прижизненной указано 9 ноября, тогда как в записи посмертной — 9 же ноября и 31 июля, день ее кончины. Напомним, что Стефанида стала монахиней Новодевичьего монастыря с именем Александра, поэтому свидетельство из Вкладной книги этой обители для нас представляет особенную ценность: 9 [ноября] Святых мученик Анисифора и Порфириа Память иноке схимнице Александре Дмитрееве жене Годунове, вкладу дано 100 рублев, да 70 рублев колокол да пятеры ризы [Павлов-Сильванский, 1985: 173 [л. 106]]; 31 [июля] Предпразднество происхождению честнаго и животворящего креста господня и святаго праведнаго Евдокима Преставление инокине схимнице Александре Дмитриеве жене Годунова, вкладу 100 рублев. Да по ней же колокол 70 рублев, ризы, да стихарь, да крест золот с камением и с мощми 50 рублев, да другие ризы да стихарь [Ibid.: 206 [л. 387]][102]. вернуться В самом деле, вопреки соображению, высказанному Н. А. Маясовой [1984: 53 [примеч. 16]], фраза из надписи на Евангелии 1605 г. «… за свое здравье и за свою жену Матрену, а Богъ по душу сошлетъ по своеи душе и по своихъ родителѣхъ вѣчно благъ» не только не является аргументом в пользу того, что Матрона уже скончалась, но, напротив, свидетельствует о том, что она, как и ее муж, на момент составления текста была жива. Оба они фигурируют в конструкциях, вводимых предлогом «за», акцентирующих моление заздравное и противопоставленных конструкциям с предлогом «по», которые вводят тему моления за умерших. Еще нагляднее это противопоставление видно в приведенной выше записи на Псалтири из Чудова монастыря, где вкладчик призывает сейчас творить молитву за себя и за жену Матрону, а на случай смерти — по себе и по жене Матроне: «…болярин Дмитрей Иванович Годунов за свое здравие и за жену свою Матрону. А Богъ по душю сошлет, ино по своей душе и по жене своей Матроне и по своих детех и по своих родителех в вечный поминок» [Тихомиров, 2003: 572 [№ 102]]. Сходным образом был устроен и текст на плащанице 1604 г. [Островский, 1870: 100–101 [Е № 1]]. Правда, вклады Дмитрия Ивановича нередко сопровождаются надписями иного типа, где умершие и живые друг другу никак не противопоставлены, но в них нет никаких имен, кроме имен царских и имени самого вкладчика в инициальной части. Так устроены, в частности, надписи на водосвятных чашах и на многих произведениях лицевого шитья. Приведем здесь надписи на чашах, более раннюю и более позднюю: «Божиею милослю царь и великш князь Иванъ Васильевичь, государь всея Руст. Далъ аю чару выпацкой монастырь бояринъ Дмитрей Ивановичь Годуновъ по себе и по своей жене и по своихъ родителехъ ввечный поминокъ» [Макарий Миролюбов, 1861: 237; Костромской Ипатьевский монастырь, 1913: 62]; «Лета 1594, при государе царе и великомъ князе бедоре Ивановиче всея Руси и при его благоверной царице и великой княгине Ирине, далъ аю чару на святую воду въ домъ живоначальные Троицы выпацкой монастырь боляринъ Дмитрш Ивановичь Годуновъ по отце своемъ и по матери и по себе и по своихъ женахъ и по детехъ и по всехъ родителехъ своихъ ввечный поминокъ» [Макарий Миролюбов, 1861: 233–234; Костромской Ипатьевский монастырь, 1913: 62] (ср.: Покровский, 1909: ил. V; Маясова, 1984: 53). Единственное заключение, которое можно вывести из этих последних текстов, состоит в том, что к 1594 г. Дмитрий Иванович уже был женат по меньшей мере дважды, что, впрочем, и без того не вызывает сомнений. Отсутствие личных женских имен в процитированных текстах не дает возможности для более конкретного их соотнесения с представительницами семьи Годунова. вернуться «Того же 138-го [1630] году апреля в 26-й день по князе Федоре Борисовиче Татеве дали вкладу дядя ево боярин князь Борис Михайлович Лыков да брат ево князь Иван Борисович Татев денег 100 рублев да 7 коней…» [Рыбаков, 1987: 77 [л. 267]]; «138-го [1630] году княгиня ж Марья Михайловна дала вкладу по детех своих по князе Сергее Борисовиче вотчину его в Стародубе Ряполовоском сельцо Павловское з деревнями и с пустошьми 2116 чети» [Рыбаков, 1987: 77 [л. 267]]. вернуться «Дала в домъ Пречистые Богородицы и великыхъ страстотерпцевъ Христовыхъ Бориса и Глѣба князя Ондрѣева княини Ивановича Хворостинина Княгини Гликърья Васильевна, да сынъ еѣ князь Иванъ Ондрѣевичь по Отцѣ Своемъ по князе Ондрѣе Ивановиче.» [Титов, 1881: 9]; «Марта въ 10 день, кормъ кормити по князь Андреевѣ Ивановича Хворостинина княгинѣ Еленѣ, во инокиняхъ Галасiи, до по сынѣ ея по князь Иванѣ Андреевич, во иноцѣхъ Ионе.» [Вахрамеев, 1896: 27]. Об этих двух эпизодах см. подробнее: Литвина & Успенский, 2018: 248–249, 263–264; Литвина & Успенский, 2021а: 101–110. вернуться О том, что княгиня Мстиславская (урожденная Темкина-Ростовская) в своей мирской жизни носила оба этих имени, вскользь упоминал еще Д. Ф. Кобеко [1901: 378]. Опубликованные с тех пор новые данные (вкупе со сведениями, хорошо известными и прежде) не оставляют в этом ни малейших сомнений. вернуться Из множества примеров подобного рода упомянем лишь два — случай Федора / Епифания Телятевского (ум. 1645) и Дмитрия / Космы Пожарского. Первый дарит в Кириллов Белозерский монастырь драгоценный образ св. Епифания Кипрского [Шаблова, 2012: 378 [примеч. 278]], а после смерти князя в 1645 г. на его пожертвования здесь возводится больничная церковь, посвященная этому святому (ср.: Литвина & Успенский, 2020 г). Другой же, знаменитый Дмитрий / Косма Пожарский, в числе прочих вкладов в Макариев Желтоводский монастырь дает икону, на лицевой стороне которой изображен св. Димитрий Солунский, а на оборотной — св. Косма Бессеребренник [Эскин, 2000: 144]. Двуименность того и другого надежно зафиксирована в письменных источниках. вернуться Ср. еще одно упоминание князя Татева, о котором мы говорили выше (примеч. 15 на с. 118), где оба его имени фигурируют рядом: «138-го [1630] году июня в 5 день дала вкладу княгиня Марья Михайловна Татева по сыне своем князе Сергие, прозвище Иване, Борисовиче Татеве аргамак бур лыс десяти лет…» [Рыбаков, 1987: 77 [л. 267]]. вернуться Приведем здесь пару поминальных записей, связанные с женщинами, обладательницами двух христианских имен в миру, где их поминовение со всей определенностью соотносится с днем празднования их небесной тезке по крестильному имени. Так, в Синодике Новодевичьего монастыря имеется запись о поминовении Елены, дочери князя Михаила Кубенского, причем поминать ее следует по крестильному имени — 13 мая, на память мученицы Гликерии [Павлов-Сильванский, 1985: 196 [л. 304]] (ср.: Ibid.: 199 [л. 322]). Это имя мы находим в надписи на крышке ее саркофага первой половины XVI в.: «книж Михаилова доч Кубенског Гликѣра Петрова жена Василевич Морозова» [Гиршберг, 1960: 47 [№ 102]] (ср. также: Беляев & Шокарев & Шуляев, 2021: 93, 98–99). Княгиню Варвару Шелешпальскую по той же самой причине следовало поминать на св. Кикилию и на день преставления: «Лета 7104-го [1596] году месяца апреля в 28 день на памят святых апостол Нассона и Сосипатра, преставися раба Божия, княже Иоанова княгини Васильевича Шелешпалъскаго, а княже Иоанова дочи Семеновича Козловсково, княгини Варвара Иоановна, а молитвенное имя княгини Киликея. А памят по княгине Варваре назавтрее Введениева дни пресвятыя Богородици, месяца ноября в 22 день, на памят святыя великомученицы Киликеи. А положено бысть тело ея в своей отчине оу Всех святых под церковию. И в те дни по ней памят творити неотложно, обедня и понахида служити и священников, и крылос, и монастырь кормитити» [Васильев & Грязнов, 1998: 126 [л. 73об.–74]]. вернуться Так, оба христианских имени, крестильное и некрестильное, учитываются при поминовении членов великокняжеских и царских семей. Василия / Гавриила, отца Ивана Грозного, могли поминать как на св. Василия Парийского, так и на Собор архангела Гавриила, царицу Агафью Грушецкую (ум. 1681), первую жену Федора Алексеевича, которая в некоторых источниках именуется Евфимией, поминали как на св. Агафью Катанскую (5 февраля), так и на мученицу Евфимию Халкидонскую (11 июля) [Литвина & Успенский, 20186]. При этом для всех этих лиц поминальный корм, разумеется, устраивался и на день их преставления. Аналогичное троекратное поминовение, хотя и изредка, но имело место и за пределами династии — к примеру, уже хорошо известного нам Бориса / Емилиана Михайловича Лыкова могли поминать не только 18 июля, на св. Емилиана, но и июля 24, на память Бориса и Глеба. вернуться Ср.: «Въ 28 день [сентября]. Пам. Государеву боярину и дворецкому, Григорiю Васильевичю Годунову, а имя ему Харитонъ, во ин. Христоеоръ» [Апухтин, 1914: 10]. вернуться Здесь возможны варианты с самой разной степенью детализации. Так, запись из ярославского Толгского монастыря расширяет указание даты упоминанием именем небесного патрона Годунова по крестильному имени, но прямое указание на то, что Григорий Васильевич был Харитоном, и здесь оказывается избыточным: «Дал вкладу Григорей Васильевич Годунов, во иноцех Христофор, в вечной поминок, 600 пуд соли астороханские бузуну, а пети по нем понахида сентября в 28 день, и корм на паметь преподобнаго отца нашего Харитона, а другая пети по нем понахида на преставление его, месяца» [Козляков, 1992: 17]. вернуться Можно было бы вообразить, что в этих двух записях из Вкладной книги речь идет о другой жене Дмитрия Годунова, Агриппине, которая, напомним, в иночестве также была Александрой. Однако мы точно знаем дату преставления Агриппины (Александры) и это отнюдь не 31 июля, а 5 декабря (см. выше, с. 102). Кроме того, о связях Агриппины с Новодевичьим монастырем решительно ничего не известно, тогда как Стефанида (Александра) не только жила там, но, скорее всего, там и была погребена. |
