Прошлое встало у него перед глазами. Как профессионально она завлекала его, с того самого дня, как сказала ему: «А разве вы не хотите?..» Господь Всемогущий, каким же он был слепцом. Глупцом! Наброситься на него, а потом вильнуть в сторону!.. А как она позволила ему завлечь ее в постель и даже цену назначила — строчка из его записной книжки! А потом заставила его умолять ее выйти за него замуж. Да кто она такая, чтобы брать ее в жены? Но как мастерски это было сделано! Такое невинное сопротивление…

Перед тем как заснуть, сеньор Вальдес решил, что расстанется с ней как можно скорее. Утром он скажет, что все кончено, — и не будет сюсюкать, как раньше, с другими женщинами, брать вину за все на себя! Долой старые уловки: «Солнышко, ты здесь ни при чем — это все я…» Нет уж, хватит!

С ней он будет предельно краток, жестко объяснит, что во всем виновата она сама. Он докажет на пальцах, как дважды два, что видит ее насквозь. Он скажет ей, что той сценой в парке она сожгла свои корабли и назад дороги нет. Как она посмела упрекнуть его в такой низости! Простить такое оскорбление невозможно, да еще когда оно исходит из уст девчонки! Нет, как права была все-таки мама, ведь ее первыми словами были: «Ей нужны только твои деньги». О, мама, мама! Ну почему он никогда не слушает ее мудрых советов? А он-то защищал ее перед всеми. Глупец! Выставил себя на посмешище.

Да, утром он с ней разберется. Да зачем ждать утра? Надо разобраться прямо сейчас. Он сел на постели и повернулся к ней, но постель была пуста, а спальня залита ярким светом.

Когда сеньор Вальдес вошел в гостиную, Катерина сидела за его столом, прислонив саблю к голому бедру, как аллегория богини войны.

Наверное, оба они выглядели странно — абсолютно голые, едва поднявшиеся с постели. Сеньор Вальдес был небрит и во рту ощущал неприятный кислый привкус, а Катерина сидела в его кресле, самую капельку растекшись упругими ягодицами по сиденью, забрав пышные волосы в хвост и скрепив их резинкой, которую нашла на столе, и упираясь каленом в абордажную саблю. Она выглядела бы вполне естественно отлитой в бронзе и выставленной на портике академии «Маратимо» как олицетворение прелестей военно-морского образования. Несмотря на отсутствие выходов к морю, академия все еще принимала курсантов.

Она не слышала, как он вошел. Она думала, что он спит.

— Что ты здесь делаешь? — спросил он.

Катерина слегка дернула рукой, и он увидел, как напряглись ее плечи.

— Чиано, ты испугал меня! — Она повернулась к нему с искусственной улыбкой.

— Что ты здесь делаешь?

— Ничего. — Глупый, ребяческий ответ, и он еще больше рассердил Чиано, подтвердив его подозрения.

— Катерина, я, кажется, спросил тебя: чем ты здесь занимаешься?

— Ты иногда бываешь очень груб со мной, Чиано.

— В чем же я груб? Я спрашиваю тебя вежливо и спокойно, но по какой-то причине ты не желаешь отвечать. Мне кажется, это ты ведешь себя грубо. Ты и сейчас грубишь, как вчера, когда обвинила меня, что я украл твой рассказ.

— Я ведь уже извинилась за вчерашнее, разве нет? Чиано, прекрати читать мне мораль. Запомни, я не твоя студентка! Хочешь, чтобы я извинилась опять? Пожалуйста, с удовольствием буду начинать день с извинений, лишь бы ты был доволен. Все, что мне нужно, — чтобы ты был доволен.

Сеньор Вальдес твердо решил, что такого удовольствия он ей не доставит. Не будут они начинать каждый день и так далее. Только не с ней! И все же он ничего не сказал. Не бросил жестокие слова в лицо, несмотря на ледяное удовольствие, которое это доставило бы ему.

Вместо этого он пробормотал:

— Не стоит. Скажи лучше, что ты делала за моим столом. — Он подошел к столу, и опять она шевельнула рукой, но в этот раз, чтобы показать ему, что на самом деле показывать нечего.

— Доволен? Ничего я не делала. Читала свою книгу.

— А разве до этого ты ее не читала?

— Читала. А ты?

Он ничего не сказал. Конечно, он прочитал ее от корки до корки и влюбился в нее, и поэтому он так ненавидел Катерину, но сейчас не время было все это объяснять. Кончиком пальца сеньор Вальдес подтолкнул лежащую на столе серую папку.

— Наверное, мне лучше одеться, — сказала Катерина. — Поцелуешь меня?

Он быстро, подозрительно быстро поцеловал ее, и, когда Катерина поняла, что большего от него не дождешься, встала и пошла одеваться.

Сеньор Вальдес не пошел за Катериной. Почему-то сейчас ему показалось, что акт совместного одевания даже более интимен, чем раздевания, а он знал, что время интима у них с Катериной закончилось.

Он небрежно подвинул на столе папку Катерины, и вдруг страх пронизал его до костей, так сильно, как вчера, когда он сидел рядом с команданте. Под пухлой серой папкой он заметил краешек его собственной записной книжки и понял, что именно она скрывала.

Резким щелчком он раскрыл книжку, и прочитал: «Тощая рыжая кошка перешла дорогу и незаметно прокралась в бордель в надежде, что прекрасная Анжела почешет ей животик». И сразу же вспомнил патетические, напыщенные речи, которые произносил Катерине пару ночей назад: как его посетило вдохновение, как слова вырвались наружу, будто прорвало невидимую плотину, и как поэтому он в ту ночь он не мог прикоснуться к ней. И вот она, причина, по которой он оставил ее одну — восемнадцать жалких слов.

Он купил ее за обещание рассказать о приключениях «тощей рыжей кошки», а теперь, после стольких недель, к первым трем добавилось еще пятнадцать слов. Тыкая пальцем в страницу, сеньор Вальдес пересчитал слова, и внезапно его палец наткнулся на блестящий длинный волос. Не его волос. Значит, она видела. И теперь она все знает.

— Мне пора, — входя в комнату, сказала Катерина.

Одетая, она подошла к нему сзади и тут увидела раскрытую на столе записную книжку.

Сеньор Вальдес сказал, не оборачиваясь:

— Да, я читал твою книгу. Она мне очень понравилась. А как тебе понравилась моя?

Катерина импульсивно положила руку ему на плечо.

— Ты ведь ее прочитала? — спросил он.

Она испугалась, сильно испугалась. Давно, очень давно Эрика сказала ей, что ночь с Л. Э. Вальдесом можно сравнить с походом в замок Синей Бороды. Впрочем, не в замке дело — у Синей Бороды, как известно, была комната, наполненная кровью. Когда Катерина прочитала единственную строчку романа ее Чиано, она поняла, что нарушила сокровенный запрет. Теперь она знала, что, кроме этой строчки, ничего нет. Она заглянула в тайную комнату Чиано, и ей хотелось кричать от отчаяния.

— Да, я прочитала.

Он зацепил ногтем лежащий на странице волос и поднял, зажав между двух пальцев, к ее глазам.

— По крайней мере ты не соврала, — сказал он без выражения.

— Я никогда не врала тебе. Я никогда не совру, я всегда буду говорить тебе правду. — Он все еще держал волос перед ее носом, как обвинительное заключение, но она оттолкнула его руку. — Поверь мне, Чиано, правда в том, что все изменится. Станет лучше. Клянусь! Я вернусь к тебе сегодня вечером, мы займемся любовью, и ты опять начнешь писать. Начнешь, я обещаю! Поверь! Все изменится — только позволь мне любить тебя.

— Лучше иди, — сказал он.

— Я ухожу. Но я вернусь вечером, понимаешь? Я буду любить тебя.

— Прости, что не могу проводить тебя до двери, я совершенно голый.

— Любовники и должны быть голыми, — сказала она. — Мы ни в чем не должны стесняться друг друга, и в любом случае это тебе идет. — Она в последний раз легко поцеловала его в грудь, слегка задержав там руку. Отклика не последовало, и она повернулась к двери. — Я вернусь вечером, — повторила она, и он услышал щелчок входной двери.

Сеньор Вальдес сел к столу, задумчиво глядя на роман Катерины, прислушиваясь к звукам пустой квартиры и тихому шепоту оседающей на предметах пыли.

Подождав немного и удостоверившись, что она ушла, он поднялся и прошел в приходую. Дверь была заперта. Он проверил, не прячется ли кто-нибудь за висящими в шкафу пиджаками, обошел все комнаты, открыл каждый ящик, чтобы доказать себе, что в доме пусто, а затем опять подошел к столу и набрал телефонный номер.