— Сейчас лето, — сообщил ей сеньор Вальдес.

— Я имею в виду настоящее лето, когда у студентов начнутся каникулы.

— И что будет?

— Я поеду домой.

Он с удивлением повернул к ней голову.

— Домой? ТЫ хочешь сказать, что поедешь к себе на ферму?

— Да. Поеду к себе на ферму.

— Домой в горы?

— Да, Чиано, домой в горы. На ферму.

На заднем сиденье перекатывалась пустая бутылка из-под рома. Приторно-сладкие карамельные пары смешивались с выхлопными газами пролетающих мимо машин и таяли в воздухе, исчезали, как дождь исчезает на поверхности моря.

— Да. Домой на ферму.

— А тебе обязательно надо ехать?

— Они ждут меня. Мой брат. Ему нужна помощь.

— И твоя мать?

— Она тоже. Она скучает по мне, и я скучаю.

— Но тебе ведь необязательно ехать туда, Катерина!

— Нет, Чиано, мне непременно надо съездить домой.

— Нет!

— Чиано, послушай. Мне. Надо. Ехать. Надо, понимаешь? Мне надо съездить домой.

Сеньор Вальдес молчал. Когда он нашел в себе достаточно смелости, чтобы открыть рот, шоссе уже привело их к тоннелю, выходящему на Кристобаль-аллею, к потоку гудящих, ревущих машин, где разговоры были бы невозможны.

Яркие квадратные лампы тоннеля светили с крыши. Сеньор Вальдес бросал на Катерину короткие, косые взгляды, наблюдая, как тени и свет, чередуясь, пробегают по капоту машины, оставляя отблеск на ветровом стекле, освещают ее лицо и затем опять исчезают в темноте. Катерина сидела, отвернувшись от него, а потом они выскочили из тоннеля на свет, солнечные лучи залили ее золотым светом, и на секунду она исчезла в их сиянии.

— Послушай, — нерешительно начал он.

— Чиано, ты можешь хотя бы иногда смотреть на дорогу?

— Я должен тебе что-то сказать.

— Мне надо съездить домой, понимаешь? — Она наклонилась в его сторону и провела кончиками пальцев по его рукам, сжимающим руль. — Я вернусь. Я обязательно вернусь, — сказала она. Так говорят собаке, привязанной к фонарю около магазина, или ребенку, которого впервые отвели в детский сад.

И, как ребенок, он сказал:

— Я знаю, что ты вернешься. Меня не это беспокоит. Я просто не хочу, чтобы ты уезжала, Катерина. Я не хочу, чтобы ты провела лето вдали от меня. Понимаешь?

Она быстро взглянула на него, пораженная особой ноткой в его голосе. Всего несколько часов назад он сказал: «Ты мне нравишься», а теперь уже готов был признать, что не может жить без нее.

Он начал осторожно:

— Катерина, наверное, тебе это покажется странным, — но тут же чертыхнулся, крутанул руль, направив автомобиль в сторону обочины, затормозил, ударившись колесом о край тротуара, а потом повернулся к Катерине всем телом: — Прошу тебя, не уезжай. Останься! Хочешь, поживи у меня. Если тебе нужны деньги, я дам сколько надо. У меня куча денег.

— Я не возьму твои деньги.

— Возьми, мне не жалко. У меня их больше чем достаточно.

— Ради бога, Чиано, что ты говоришь! Ты что, правда, считаешь, мне нужны твои деньги? И как ты собираешься мне платить — за день, проведенный с тобой? Или за час? Ты что, не понимаешь, что девушка не может брать у мужчины деньги? Во что это ее превратит?

— Останься со мной.

— Чиано!

Она отвернулась, яростно дергая за ручку дверцы, и выскочила из машины. Ему потребовалась пара секунд, чтобы открыть водительскую дверцу и самому вылезти из машины. В спешке он забыл захлопнуть ее.

В несколько прыжков сеньор Вальдес настиг Катерину и крепко схватил за руки. Она вырывалась, но так, чтобы дать ему понять, что на самом деле ей не хочется вырваться.

— Останься, Катерина! Пожалуйста. Останься со мной.

— Нет! Не буду! Не хочу превратиться в еще одну шлюху.

— Не надо превращаться в шлюху. Будь моей женой.

— Чиано, на нас смотрят!

— Пусть смотрят! Мне наплевать.

— Я закричу!

— Кричи сколько влезет. Только сначала скажи да».

Она сникла в его руках.

— Нет, Чиано, нет. Я не стану твоей женой.

— Это еще почему? Что за новые глупости? Просто скажи «да»! Все будет хорошо. Я же старик, скоро умру.

— Не говори так!

Он держал ее настолько крепко, что почти приподнимал над землей. Ее тонкая фигура, ее лицо, запах ее волос вдруг напомнили ему Марию и всех женщин и в этом, и в других городах по течению реки, которых он когда-то знал. Он взглянул на свою прекрасную машину с белыми шинами, изуродованными черными следами от наезда на грязный бордюр, с распахнутой дверцей, мимо которой пролетали автобусы, чуть не срывая с петель — надо бы ее захлопнуть! Он вспомнил звяканье льда в высоком бокале, горьковатый вкус сока лайма и грациозных девочек мадам Оттавио, медленно гуляющих по саду, бросающих на него призывные взгляды, сидящих на траве под тенью деревьев, и подумал: «Неужели все это закончится?» И еще он подумал о тощей рыжей кошке, совершающей бесконечный поход через дорогу в бордель, и понял, что очень хочет, чтобы все это действительно закончилось. Он нашел способ разорвать порочный круг своей жизни, и этот способ — Катерина.

— Больше не буду. Не буду говорить, если ты выйдешь за меня замуж.

Слезы текли по щекам Катерины. Она сказала:

— Можешь не жениться на мне, Чиано, любимый. Я никуда не уеду. Конечно, я останусь с тобой. Мы можем и дальше встречаться. Я сделаю все, что ты скажешь.

— Тогда выходи за меня. Стань моей женой.

Что было делать бедной девочке? Конечно, она сказала «да». Жить ей оставалось совсем немного.

Им надо было многое обсудить, но они не могли говорить. Они сразу же упали в постель.

Потом он принес ей шампанское, сел рядом и сказал:

— Тебе придется познакомиться с моей матерью. Катерина застонала и в притворном ужасе закрыла лицо подушкой.

— От судьбы не уйдешь, как ни прячься.

— А тебе придется познакомиться с моей, — сказала она в подушку, но он не услышал, поэтому, когда он силой стащил подушку с ее лица, она повторила: — А тебе придется познакомиться с моей мамой.

— Ну конечно, конечно. Очень скоро. — Но это означало: «Может быть, но не сейчас. А скорее всего никогда. Забудь ты про свою ферму».

— Там на холме стоит смешная маленькая церковь. Надеюсь, в нее поместятся все гости.

Сеньор Вальдес провел холодным ободком бокала по ее голому плечу и сказал:

— Ничего, мы справимся, — что означало: «Нас поженят в соборе при большом стечении народа, и наши руки соединит сам архиепископ, а если ты станешь возражать, моя мать загрызет тебя на месте и съест твою теплую пульсирующую печень, но никогда в жизни она не поедет в горы».

А потом он опять сказал:

— Тебе придется познакомиться с моей матерью, — что на этот раз означало: «Придется нам с тобой пройтись по магазинам и купить тебе нормальную одежду. Хватит одеваться как не знаю кто — ты же не свиней пасешь! В первую очередь необходимо купить настоящие туфли».

— Да, мне придется познакомиться с твоей матерью. Придется пройти экзамен и получить официальное разрешение встречаться с тобой.

— Я представлю тебя, — сказал он, что означало: «Не думаю, что ты сможешь получить официальное разрешение у моей матери. В Загородном клубе любителей игры в поло тебя тоже не одобрят. И скорее всего меня вышибут из университета за связь с тобой, а литературные редакторы всего мира животики надорвут от смеха, когда узнают о моем безумстве, но мне плевать, потому что ты мне нужна, и я женюсь в любом случае».

Катерина сказала:

— Боюсь, что твоя мама устроит мне экзамен на девственность, а я завалю его.

— Ключ к успеху в любом деле — неустанно тренироваться, не покладая… рук, осваивать навыки. Повторение — мать учения.

— Но я должна сказать со всей откровенностью, которую ты, конечно, заслуживаешь, — Катерина сделала глоток шампанского, — что ты не очень-то помогаешь мне в освоении этих важных навыков. И вообще для опытного профессора девственности — при всем моем уважении — твои лекции выглядят неубедительно.