«Она будет моей», — с уверенностью сказал себе сеньор Вальдес.

Он вытащил бумажник и достал визитку. Рядом с ним смеялись Гонзалес, Де Сильва и Коста. Они смеялись, потому что были смущены, и изо всех сил старались не смотреть на девушку. Так сильно старались, что даже забыли про него. Сеньор Вальдес отвинтил колпачок ручки и написал что-то на визитной карточке.

Коста перегнулся через стол, сдвинув в сторону груду студенческих работ и поднял телефонную трубку.

— Классический факультет, слушаю, алло? — сказал он.

Ответа не последовало.

Тогда он еще раз сказал:

— Алло?

В трубке продолжали молчать. Коста с силой положил ее на рычаг.

— Я много лет служил нашей стране, — громко сказал Коста. — Так что не рассказывайте мне о патриотизме. Не надо болтать о лояльности правительству, понятно? Я не буду этого делать! — но, как ранее Вальдес, Коста произнес свою тираду лишь после того, как удостоверился, что трубка лежит хорошо.

Через несколько секунд телефон опять зазвонил, на этот раз в другом конце здания.

Отец Гонзалес подошел к телефону и сказал:

— Исторический факультет.

Когда ответа не последовало, он понял, кто звонит.

— Что вам надо? — спросил он.

В трубке раздалось невнятное электрическое бормотание.

— Но вы говорили…

— Нет.

— Понятия не имею!

— Он был с девушкой.

— Да, с той самой. Да.

— Да, из группы доктора Кохрейна. Да.

— Нет.

— А я откуда знаю?

— Ну если вы так считаете… Поймите, он со мной не делится… Да, он порядочный человек.

— Нет, даже на исповеди. Сеньор Вальдес никогда ничего подобного не говорил, но даже вы не сможете заставить меня нарушить тайну исповеди. Даже вы.

«Господь всемогущий, — взмолился он, — путь это будет правдой».

— Я знаю только то, что видел. Народу было полно. Я видел то, что видели еще пятьдесят человек.

Отцу Гонзалесу пришло в голову, что эти пятьдесят человек уже, возможно, получили свой звонок, и он с мучительным любопытством спросил себя, сколькие из них нашли в себе мужество не ответить.

— Да, он угостил нас бренди, купил мне бренди.

— Нет, я имею в виду «мне».

— Нет, с нами никого не было.

— Нет, только сеньор Вальдес и я.

— Ну, если вы и это знаете, зачем спрашиваете?

— Да, сеньоры Коста и Де Сильва.

— Да, оба работают в университете.

«Я не одинок, — подумал отец Гонзалес, — не единственный предатель, не самый слабый. Кто еще? Де Сильва? Коста? Официант? Может быть, кто-нибудь из мальчишек-студентов? Да любой из них, если не все. Может быть, и она тоже?»

— Не имею представления.

— Нет, что вы… Я хочу помочь.

— Спасибо.

— Не знаю. Все, что я знаю, так это то, что он сначала сидел с нами, а потом подошел к их столу и заговорил с ней.

— Нет, мы не поссорились. Ну разве что совсем немного вначале. Но это быстро забылось. Мы прекрасно проводили время, а потом он ушел.

— Я ведь не сказал, что он ушел из кафе. Разве я это сказал?

— Нет. Он отошел от нашего стола. Да, от нашего стола. Мы сидели за одним столом: я, Коста и Де Сильва. А он просто встал, не говоря ни слова, и подошел к столу, где сидела девушка. Не сказал ни «до свидания», ни «извините». Ничего. Просто ушел от нас и все.

— Да ничего. Смотрели.

— Да. Они были ему рады.

Ну конечно, они были ему рады. Это же счастье — если тебя заметил сам Л.Э. Вальдес. В университете все знали Л. Э. Вальдеса. Может быть, капитана футбольной команды мог кто-то не знать, но уж великого писателя Вальдеса точно знали все. И те, кто не смотрел сентиментальные сериалы по телевизору, знали Вальдеса, и те, кто смотрел, тоже его знали. Даже последний служка, вытирающий в сортирах стульчаки, носил при себе дешевую книжку в бумажной обложке в надежде на то, что, если великий Вальдес зайдет в его сортир поссать, можно будет выклянчить автограф. Даже студенты инженерно-механического факультета знали сеньора Вальдеса.

— Там еще был мальчик. Он разговаривал с девушкой.

— Да, с той самой девушкой.

— Ничего. Сеньор Вальдес просто подошел к их столику и присел с краю на скамью, какое-то время сидел на самом краешке, еще немного, и свалился бы на пол, я видел, как он вытянул ногу в сторону, чтобы удержаться. За тем столиком места совсем не было. Но он схватился за спинку скамьи, перегнулся через того парня и заговорил с девушкой.

— Я этого не видел.

— Я говорю правду. Я не видел этого.

— Нет, никакой карточки, нет.

— Ну что же, если все говорят, что было, может быть, он и передал. Но я этого не видел.

— Слушайте, я сидел с друзьями, я не пялился на него. Мы разговаривали, и, поверьте, не только о том, что делает сеньор Вальдес в каждый момент своего драгоценного времени.

Он тут же вспомнил, как Де Сильва, перегнувшись через стол, прошипел страшным голосом: «Пест! Тихо! Ничего не говорите. Не смотрите туда. Он клеит грудастую цыпочку. Черт побери, Коста! Я же сказал — не смотреть. Подождите, не сразу, не сразу. Вот сейчас, взгляните. Что он сейчас делает, наш везунчик?»

А потом девушка тоже перегнулась в его сторону и что-то сказала.

— Ну вот, они поговорили какое-то время, а потом в разговор вступила еще одна девушка, а потом какие-то юнцы, а потом тот парень, что сидел рядом с ним, не выдержал и ушел.

— На другой конец стола.

— Нет, он не выглядел довольным.

— Да ничего не произошло. Сеньор Вальдес все говорил с девушкой, и другие тоже говорили. А потом другие говорили все меньше, а они с девушкой говорили все больше.

— Я имею в виду, что они просто уходили или поворачивались в другую сторону, начинали новые разговоры или пили вино. Как я уже сказал, не все так помешаны на сеньоре Вальдесе, как вы.

— Да вы что, рехнулись? В «Фениксе»? Сеньор Вальдес? Да никогда!

— Говорю я вам, он ее не целовал. По крайней мере пока мы там были.

— Не имею понятия.

— Не знаю, что они делали, когда мы ушли. Они все еще сидели все вместе за столом.

— Де Сильва, Коста и я. Мы ушли вместе. Мы пришли туда вместе, так же и ушли.

— Полагаю, домой.

— Я же сказал вам, они все еще сидели за столом.

— Ну да, там были еще студенты. Имен я не знаю. Я не знаю, клянусь! Нет, не на моем потоке. Наверное, математики. Да, у доктора Кохрейна.

— Не помню точно. Точно раньше полуночи.

— Нет.

На другом конце провода раздался резкий щелчок, и в трубке раздались короткие гудки.

Через большое пыльное окно в комнату пробивались солнечные лучи. Отец Гонзалес внезапно понял, что во время разговора не сводил глаз с портрета Максимилиана Кольбе[5], висевшего на противоположной стене, с его печальных глаз мученика, скрытых за стеклами очков в железной оправе. В глубине души отец Гонзалес знал, что мог бы поступить так же, как когда-то поступил Максимилиан Кольбе. Если бы кто-нибудь попросил занять его место в газовой камере, он бы с радостью согласился. Как и Максимилиан, он ждал бы смерти, распевая псалмы, умирая от голода или жажды, пока палачи не впрыснули бы ему в вену карболовую кислоту. На такой героический поступок он вполне мог бы пойти. Самая ужасная смерть не страшила отца Гонзалеса. Однако ему не угрожали смертью. Они знали и могли рассказать.

Отец Гонзалес положил трубку и раскрыл для проверки следующую тетрадь.

В общем и целом отчет отца Гонзалеса о том, что произошло в кафе «Феникс», соответствовал действительности, хотя святой отец и попытался запутать незримого оппонента. Например, скрыть имена тех, кто присутствовал при знаменательной встрече, хотя сам он прекрасно понимал тщетность подобных усилий. Слишком многие видели и его, и сеньора Вальдеса, и девушку. Бедный отец Гонзалес не представлял, кто из присутствовавших накануне вечером в «Фениксе» мог оказаться Иудой, и был уверен в одном: сам он только что сыграл эту роль. Но, как бы он или другой осведомитель ни старались сотрудничать с тайной полицией или, наоборот, саботировать свой гражданский долг, существовали детали, которых никто из них не мог знать в принципе. Например, только девушка и Л.Э. Вальдес знали, что Л. Э. Вальдес сказал девушке на ухо за столом.