– Раб, – поправил тот с… гордостью? – Вечный раб.

– Ну, а овец зачем изничтожал?

– Так и рабу питаться нужно… Но не бойся, юная госпожа, я буду уходить на промысел так, что ты и не заметишь моего отсутствия. А Чупакабра всегда будет рядом, юная госпожа…

– Тебе обязательно питаться кровью? – уточнила Диди. – Ты наводишь очень много шума, а магия и всякие… такие штучки сейчас вызывают особенно много подозрений. Понимаешь, о чем я?

– Вы предлагаете Чупакабре голодать, юная госпожа? – похлопал круглыми глазами Чупакабрик. Девушка покачала головой.

– Ни в коем случае! Я лишь предлагаю тебе попробовать… ну, знаешь… что-нибудь другое. Пожалуй, я бы могла даже приготовить тебе что-нибудь… Еще бы найти в этой глухомани продукты и… ну… на чем готовить…

– Прежняя госпожа приказывала ловить куропаток и жарила их на огне… – как-то тоже оробев, сообщил Чупакабрик.

– А ты сможешь поймать парочку? – оживилась Диди. – Это было бы замечательно! А огонь… огонь… Дай подумать… Наверно, разведем костер, не заморачиваясь…

Пожалуй, если бы Дидиане хоть этим утром кто-то сказал, что ночью она будет жарить на костре куропаток и с удовольствием есть их вместе с самым настоящим Чупакаброй, который сам еще и поймал птиц и ощипал, она бы покрутила пальцем у виска. И все-таки они сидели рядышком на сухом сваленном дереве в паре метров от домика, жевали и смотрели на звезды. В лесу они были словно бы чище, чем в городе. А, может, так ей лишь показалось – вкус свободы пьянил куда сильнее вкуса мяса.

– Никогда не ел ничего вкуснее, юная госпожа, – доверительно поделился Чупакабра. – Прежняя госпожа не готовила Чупакабре.

– А я буду! – уверенно произнесла Диди, почесывая зверька в месте, которое у котов и собак называется «за ушком». У Чупакабры ушей не имелось, зато глазищи занимали почти всю мордочку. – И не зови меня госпожой, понял? Я Диди. Ясно? Ди-ди.

– Ди-ди, – послушно повторил Чупакабрик.

– Умница, – похвалила девушка. – А теперь расскажи-ка мне об этом месте подробнее. Чем занималась Индина? Почему она жила именно здесь? У нее было очень много денег, и она могла купить себе дом хоть с видом на Эйфелеву башню, да и покупала, но все равно предпочитала этот лес… всему.

– В этом лесу живет магия! – восторженно пояснил зверек, с удовольствием вгрызаясь в очередную куропатку. – Прежняя госпожа говорила, что магию убили везде, но здесь магия бессмертна! Здесь живут… все!

– Духи лесов, – догадалась Диди и просияла. – Так все эти легенды – правда?

– Правда! Правда! – весело закивал Чупакабрик. – Но не лесов. Духи особого дня! Юной госпоже надо быть осторожной. Духи недобрые. Не все, но недобрые…

– Особого дня? – недоуменно переспросила Диди.

– Дня Хэллоуина, – прошептал Чупакабрик. – Тридцать первого октября! А потом – Дней Мертвых… Первое и второе ноября! Тогда из могил восстают призраки и скелеты… Тогда начинается пир горой!

Диди на мгновение замолчала, раздумывая. Хэллоуин запретили, когда запретили саму магию, как и Рождество и еще некоторые праздники, хотя бы косвенно касавшиеся волшебства. И ей казалось абсолютно невероятным, что ее день рождения, похоже, действительно, был каким особым темным праздником. Значило ли это, что она тоже опасна?

– А есть тут еще дома? – негромко поинтересовалась Диди просто потому, что тишина ночи начала ее напрягать. – Такие, как этот?

– Есть! Есть! – подтвердил тот. – В одном, в самой чаще, жила когда-то Катрина. Она выходила из дома только в День Мертвых. Еще есть домик Джека – тут, поблизости. Он каждую ночь отправляется в людские селения и возвращается с кровью на ножах.

– Ты сказал – поблизости? – поперхнулась Диди и закашлялась.

– Джек боялся прежней госпожи… – пропищал Чупакабрик, заботливо хлопая ее по спине. – Может, и тебя бояться будет…

– Я как-то сомневаюсь, – хмыкнула Диди. – Учитывая то, что он на уши весь город умудрился поднять… А потом и страну… Вот только с трудом верится, что какой-то лесной безумец с ножами мог напугать столько народу.

– Он не безумец, – снова возразил Чупакабрик. – Он проклятый волшебник. Тут раньше было много проклятых.

– Например? – уже не ожидая ничего хорошего, проговорила Диди.

– Ну, там несколько злых духов из заброшенных домишек лесников, которые вселились в кого-то… Просто призраки как бы не из ихних, а, если вселятся в кого-то, то будут из них. – Диди захотелось расспросить подробнее, что еще за ихние, но Чупакабрик все продолжал: – Парочка оборотней, несколько мертвецов. Одна неупокоенная красавица, которую вызвали какие-то дети… Гуманоиды всякие, мутанты. Ну, и Коко, разумеется.

– Что за Коко?

– Да вон тот… – зверек мотнул головой в сторону Дидианиного дома, но тут же виновато уркнул. – Ой. Убежала наша тыковка.

Девушка ошарашенно уставилась туда, где до этого – она могла поклясться! – стояло пугало с гнилой тыквенной башкой.

– А что, говоришь, Коко… это… в свободное время поделывает? – осипшим голосом вопросила Диди.

– Ну, детей пожирает, – охотно рассказал Чупакабря. – Людей пугает… В пугал обращает. Ты будешь еще есть?

Диди кашлянула в кулачок и отвела глаза.

– Знаешь, малыш, доедай-ка ты сам… У меня что-то… аппетит пропал.

– Алло, Алкук, ты в городе?

– Я в Париже. А тебе чего?

– Коко звонил. Говорит, типа хочет собрать наших и…

– Так, Хэгс, я кладу трубку!

– Нет-нет, погоди! Штука в чем… Соберемся прежней компанией. Повеселимся. Вспомним старое. Ну, Куки. Ну…

– Мы это уже обсуждали. Магия под запретом, полиция повсюду, а у меня итак две судимости!

– Но Ку…

– Пошла к черту!

Алкук убрала телефон в сумку и поправила солнцезащитные очки, не забывая вежливо кивнуть случайно встретившемуся полицейскому. Один его вид напомнил ей родной город.

Уже не первый год в Арноксе – столице крохотного королевства Хексерай к северу от Германии, – каждая улочка, каждый магазинчик, вход в каждый, черт его подери, дом охранялся. Это началось как раз тогда, когда был объявлен запрет на магию и все, хотя бы косвенно с ней связанное. Пять или шесть лет назад? Тогда за пару месяцев столицу буквально наводнили ходячие мертвецы и жертвы природы или обстоятельств, словно кто-то их вызвал. Но скоро многих «монстров, которые вредят обществу» поймали и рассадили по тюрьмам и дурдомам. Алкук посчастливилось побывать и там, и там, а выпустили ее под… Гм… Ладно, хорошо, никто ее не выпускал. Но она сама ушла, аккуратно затворив дверь. И даже никого не убила (почти). Только покалечила. Капельку. Но это ж не считается, правда? К тому же, теперь она вела нормальную жизнь в истинной столице шика и моды, но вынужденно прятала от всех свое лицо.

Фарфоровое лицо.

Лицо куклы.

Лицо манекена.

Восхитительной синевы глаза из цветного стекла.

Губы, которые толком не умели шевелиться. Алкук неплохо говорила чисто телепатически – если можно так выразиться, – вызывая голос, но не двигая ртом. В конце концов, говорить фарфоровыми губами – это ж еще уметь надо! Вот Куки не умела. И даже не хотела учиться.

Она спокойно закрывала нижнюю часть лица массивным широким шарфом, а глаза ее надежно скрывали темные очки.

Куки отлично помнила, как замаскироваться, чтобы не вызывать подозрений. Когда-то она работала моделью и в том, как выигрышно подчеркнуть достоинства (неподражаемые длинные ноги, крутые бедра, осиную талию) и скрыть недостатки (лицо, лицо, лицо и… Да, точно, еще шарниры!) знала толк. Встречные принимали ее за обычную двадцатилетнюю девушку с длинными светлыми волосами и на головокружительных каблуках.

Собственно, до двадцати лет она такой и была.

А потом ее прокляли. И манекенщица Кулина сама превратилась в манекен.

Нормальные люди обливают соперниц кислотой или уводят парней, но ее главная конкурентка по подиуму поступила хитрее. Она не причиняла Куки боли, не кричала, не делала из нее жертву. Просто кинула той чем-то в лицо после очередного показа, а наутро Куки проснулась с кучей шарниров и одеревеневшим фарфоровым лицом. Она не могла ни кричать, ни плакать, и лишь внутренне ужасалась произошедшему. В надежде отыскать хоть какое-то утешение, девушка-манекен решила отправиться за помощью к специалистам.