Среди слуг вновь послышалось волнение, и толпа загудела, как встревоженный рой. Когда все затихли, вперёд вышел раб. Он имел голубую кровь, но все его уважали. Он обратился к Нейман:
— Госпожа, ты терианка, но в тебе больше милосердия и сострадания, чем в пришельцах, поработивших наш народ. Все, кто стают рабами, перестают иметь национальность. Поэтому мы все равны и между нами нет вражды. Сейчас тяжело не только нам, но и тебе, которая навсегда останется нашей госпожой и нашим другом. Мы решили, что возьмём вольные, но не уйдём и не покинем тебя в твоей беде. Мы были преданными рабами, теперь станем верными слугами и друзьями. Семья Эриндо самая достойная из всех на Тере, и к нам относилась, как к свободным людям. Поэтому мы затаимся в лесах, и будем ждать лучших времён, охраняя табуны и стада. Когда-нибудь справедливость придёт и в этот, всеми забытый Аулент, и тогда мы вернёмся сюда, и будем здесь жить и работать. А пока мы сделаем всё, что ты прикажешь, а затем уйдём в леса и горы, чтобы держаться вместе и помочь нашей последней госпоже, если понадобится.
— Спасибо вам, — сказала Нейман, тронутая преданностью людей. — А теперь за дело, ведь у нас осталось всего пять часов времени.
Пока все решали, кто и чем будет заниматься, старый раб-терианин снова подошёл к Нейман.
— Никогда не думал, что снова увижу какое-нибудь терианское дитя на своём веку, а оказывается, столько лет на моих глазах росли две маленькие терианки, — произнёс он. — Бедная девочка, ты родилась в тяжёлое время и потому я как никогда благодарен графин Ронде за её доброту, она ведь подвиг совершила, вырастив тебя и Ноэми.
— Это правда, но ведь она из-за нас же и погибла.
— Я понимаю, как тебе тяжело, а возможно, придётся и ещё труднее. Ты многое не знаешь о своём народе, и потому я хочу в этот час горя и испытаний сделать тебе небольшой подарок. Териане недаром придавали такое огромное значение драгоценным камням. У меня нет времени читать тебе лекции на эту тему, но, когда ты будешь уходить отсюда, то встань лицом к дворцу и скажи, глядя на сапфиры, украшающие фонтан: «Да не коснётся ничего рука врага. Именем Флаэсов я прошу у вас защиты».
— И что дальше?
— Тебя услышат, и этого достаточно.
— Кто услышит? — спросила Нейман, но ответа не получила, так как старый терианин быстро скрылся среди толпы.
Люди стали незамедлительно выполнять распоряжения Нейман. Забрав из конюшни всех коней, некоторые тут же уехали, чтобы выполнить приказания Нейман насчёт животных и урожая. Остальные принялись складывать ковры, картины, вазы и ценные безделушки, украшавшие дворец, в подвал. Спрятали всё, что не смогла забрать с собой Изабелла, и что можно было перенести, и заперли потайную дверь в подземелье. Через четыре часа дворец был пуст, осталась лишь кое-где тяжёлая мебель и стены, усеянные золотом и драгоценными камнями. Нейман знала, что больше ничего унести нельзя, кроме стен и потолков, но все эти приготовления были лишь страховкой, на случай, если враги всё же проникнут во дворец. Терианка отослала всех рабов к остальным, которые уже расходились по затаённым местам в лесу и горах.
Оставшись одна, Нейман прошлась по пустому дворцу. Её шаги, которые повторяло эхо в огромных залах, были единственным звуком в мёртвой тишине древнего, но величественного дворца. На полу и лестницах виднелись старые следы голубой крови, которые больше не были прикрыты дорогими коврами.
«Быть может, одно из этих пятен было когда-то кровью моих родителей, братьев или сестёр. Хотя, впрочем, моя мама не могла здесь погибнуть, ведь я родилась уже после этой бойни», — невольно подумала Нейман и содрогнулась.
Ей показалось, что души умерших всё ещё здесь и сейчас они начнут, как и двадцать лет назад, кричать, стонать и звать на помощь. Но кругом по-прежнему стояла тишина, которая угнетала, давила на Нейман и, в конце концов, заставила её в ужасе выбежать из дворца. Оказавшись на свежем воздухе, который в этот день был на редкость прохладным, Нейман перевела дыхание, так как тяжело дышала, словно долго от кого-то убегала. Впервые в жизни она испугалась дома, где выросла и где всегда чувствовала себя в безопасности. Её сердце бешено стучало. Сейчас, как никогда остро, молодая терианка ощутила своё одиночество и пустоту вокруг себя. Ей казалось, что у неё уже не хватит сил жить дальше в этом мире, где все против неё, где она теряла одного за другим всех близких и всё, что ей дорого в этой жизни. С горечью Нейман подумала о том, какую непомерно тяжёлую цену ей приходится платить за годы счастья. И она уже сомневалась, стоит ли и дальше бороться за такое существование? Ну, отплатит она своим врагам и утолит свою месть, утопит своё горе в их крови, а что потом? Пустота до самой смерти? Неужели и она станет такой как Эсфирь, и будет жить только мечтами о кровавом возмездии, забыв о милосердии и обо всём светлом в этом мире? Противоречия, раздиравшие душу Нейман, не давали ей покоя, и она в который раз сказала себе, что поступит так, как велит поступать в таких случаях закон териан. Вот только вся проблема сводилась к тому, что она не знала законов своего народа. Терианка твёрдо пообещала себе, что узнает их, так как меньше всего ей сейчас хотелось жить и мстить по законам пришельцев.
Однако время шло, и его нельзя терять. Снова войдя во дворец, Нейман прошла в лабораторию Ноэми. Эта комната единственной осталась нетронутой, так как вход в неё держался тщательно замаскированным.
В лаборатории Нейман нашла порошок, хранившийся в тайнике. Она взяла увесистый мешочек и вспомнила Ноэми, которая однажды сказала, что этот порошок может спасти дворец, если придут враги. Быть может, Ноэми предчувствовала трагический конец своей семьи и потому изобрела это вещество? Нейман знала, как с ним обращаться и потому, снова закрыв вход в лабораторию, немедленно приступила к делу.
Она обошла кругом весь огромный дворец и рассыпала вокруг него порошок, а затем его подожгла. Кольцо пламени охватило дворец в несколько секунд. Едкий дым взметнулся в небо, но вскоре он исчез, и осталось только ярко-голубое пламя, словно непроходимая стена, окружившая здание. Нейман осталась довольна своей работой, так как знала, что этот огонь, высотой в шесть-семь метров будет охранять дворец лучше любого сторожа. Пройти через это кольцо не сможет никто и ни в какой огнеупорной одежде. Попасть во дворец теперь можно лишь с воздуха, а в Ауленте не осталось ни одного самолёта или вертолёта. Но даже если кто-нибудь туда и проникнет, то там нечего будет взять, а сигнализация сообщит рабам, что во дворец проник посторонний, и его поймают, так как с десяток мужчин затаились в лесу неподалёку. Погасить это огненное кольцо не сможет никто и ничем, кроме Нейман, знавшей тайну этого изобретения Ноэми. А огонь будет гореть, если понадобится, не один десяток лет. Нейман всё учла и всё предусмотрела. Оставшийся порошок она взяла с собой.
Позвав свою собаку, Нейман села на Измаила, и на минуту задержала взгляд на дворце. Прямо перед ней сейчас находился фонтан и вдруг в её памяти сами собой всплыли слова старого терианина. Причудливо-экзотические очертания скульптур сверкали сапфирами на голубом мраморе и, глядя на них, Нейман прошептала:
— Да не коснётся ничего рука врага. Именем Флаэсов я прошу у вас защиты.
То ли солнце светило слишком ярко, то ли слова Нейман и правда услышала неведомая сила, но только сапфиры в фонтане, как показалось терианке, на миг вспыхнули слабым светом, как только она произнесла имя Флаэсов. И словно по невидимой цепочке эти слабые вспышки промелькнули и по стенам дворца, украшенным не только сапфирами. Нейман не знала, кто такие Флаэс, но ей вдруг стало куда спокойнее на душе, это чувство было сродни тому, когда она слышала чей-то ласковый и безмолвный голос в дни горя и отчаяния.
Развернув коня, Нейман быстро поскакала прочь. Ей казалось, что в её душе звучит упрёк погибших матери, сестёр и брата за то, что она сделала со своим домом, некогда таким прекрасным. Но Нейман ни о чём не жалела. Что сделано, то сделано. Проезжая по лесу, она услышала весёлый смех и голоса людей.
