- Сюда, - Бугай прервал молчание и похлопал широкой ладонью о смятое покрывало кровати, на которой сидел, сложив ноги "по-турецки". Маринка робко сделала пару шажков и остановилась. - Двигай рычагами, сиповка! повысил тон Васька. Девчонка сделала еще несколько шажков и замерла возле самой кровати. Глаз не подымала. Поэтому рожи Бугая в поле зрения не было... - Садись, - приказал тот. Но она медлила. Не понимала, что ему от нее надо. Все произошло слишком неожиданно...
- Сядь, мандавошка, раз говорят! - подал голос кто-то из "эсесовцев". - Ишь выдрючивается, лярва!
И Маринка присела на краешек кровати. Рука Васьки поднялась, он схватил ее за подбородок и вздернул его вверх. Маринка мельком уловила его мертвый взгляд и уставилась в потолок.
- А че, - сказал Бугай. - А нич-че...
Эсесовцы дружно, как по команде, заржали.
И в это страшное мгновение Васька сделал то, что Маринка меньше всего ожидала...
Он опустил руку и быстрыми движениями расстегнул ширинку. Выпростал ноги, откинулся на спинку кровати и вывалил большой и вялый хер. - Соси. Спокойно и буднично сказал.
Маринка похолодела. Ей казалось, что ЕЕ минует ЭТО, что никто не обратит на нее внимание, такую невзрачную и робкую, ничем не выделяющуюся... Столько в доме девчонок и мальчишек, с первого по десятый, готовых за шоколадку или даже за лишнюю краюху на все что угодно...
- Нет. - Произнесла очень тихо, но твердо.
- Чаво-о?! - Бугаю, видно, показалось, что он ослышался. Такого ответа он явно не ожидал.
- Я не сосу. - Произнесла Маринка чуть громче.
- Не сосала, профура! - крикнул Ванька-Гондон.
- Теперь буишь, стервы кусок, - согласился с ним Васька и, взявшись рукой, пошевелил мясистой колбасой. - Научим, пятно шоколадное.
- Не хочешь - заставим, дрючка! - опять возбужденно выкрикнул Ванька и тоненько, почти по-девчоночьи, заржал.
Маринка отрицающе помотала головой. В груди разливался мертвенный холод. Она уже давно для себя решила, КАК поступит, но отчаянно надеялась, что пронесет. Не пронесло...
- Гы, бля, - недоуменно сказал Васька. - В чьвертом классе уже, шмара, а не сосет. Буфарь вон какой, бля, а корчит... Шнифты вон какие, гы, охреневшие, так бы и замочила...
- И целка, Вась, - сказал кто-то из эсесовцев. - Люська, бля, с ее группы грила, до сих пор не троганая, двустволка!
- Ну-у? - удивился Бугай. - Буза в камере, карифаны.
Он усиленно "косил" под матерого зэка (ему было кого копировать), и многие в доме ему подражали.
- Дюша, поставь ее, бля, - велел Бугай. - Завафлим, после ломать буим, шалаву. Я те шнифты-то погашу... На понтах вся, дырка сухая!..
Мордоворот бросился к оцепеневшей Маринке, схватил за плечи и сдернул с койки. Одним движением разорвал ворот убогого платьица и стащил его вниз. Маринка дернулась, но Мордоворот ударил ее в живот коленом, и она согнулась от адской боли. Тут же ее безжалостно схватили за волосы, едва не выдрав их с корнями, и в губы ткнулась вонючая влажная залупа Бугая. В эту секунду решалась дальнейшая судьба Маринки, и она это вдруг осознала, в голове будто сверкнула молния... у нее оставался последний шанс переменить решение, но она его НЕ переменила. Ей уже было наплевать на боль, на унижение, на все. На жизнь.
И она, раскрыв пошире рот...
...заглотнула мерзкий кусок мяса поглубже и стиснула что было силенок челюсти. Я НЕ СОСУ.
От вопля Бугая она оглохла. А может, и ДО вопля успела оглохнуть. В это мгновение перед ее мысленным взором вдруг предстали папочка и мамочка, какими она их запомнила, в то утро, когда они уехали на вокзал... И Маринка сильно-пресильно зажмурилась, чтобы эти самые дорогие в мире, и последние, что остались ей перед смертью, образы не выпали из глаз, чтобы никто-никто, никакой Бугай, не смог их отобрать!..
Тут на нее обрушились удары. Они вламывались в хрупкое тельце со всех сторон, во много рук и ног, и сокрушаемое ими, оно конвульсивно содрогалось... в голове что-то взорвалось, и тут же свет мира померк.
...как ей потом сказали, челюсти ее так и не разжались. Когда на вопль Бугая, к этому моменту смолкший, потому что Васька от болевого шока потерял сознание, прибежали Сидоров и Молчанов, воспитатели, они застали сцену, не виданную в детдоме никогда, хотя уж где-где, а здесь навидались ВСЯКОГО...
Эсесовцы, мешая друг другу, месили тело десятилетней девчонки со всех сторон, превращая его в окровавленный кусок плоти, а голова ее, как приклеенная, держалась у живота распростертого на койке Васьки...
Отбросив толчками корпусов с налету двоих, воспитатели рванули за одежду оставшихся и прекратили побоище. Молчанов, соображавший быстрее Сидорова, схватил лежавшую на тумбочке Бугая ложку, чудом не улетевшую во время избиения девчонки, и как мог быстро разжал ее челюсти. Бездыханное тельце свалилось на пол возле койки. Полуоткушенный член Васьки был согнут под углом градусов восемьдесят и истекал кровью, лившейся без остановки.
- Звони лепилам!!! - крикнул Молчанов, и Сидоров ринулся к двери. Четверо эсесовцев, кто стоя, кто лежа, таращились на воспитателя и предводителя Бугая, и ругались по-черному, трое тихо, а дебил Семечкин вголос, не стесняясь Молчанова. Воспитатель покосился на жлоба-восьмиклассника, но ничего не сказал, совпадая с фамилией. Он вообще был такой, этот воспитатель, не говорливый. Предпочитал сразу в рожу, если что. Но дядька был справедливый и зря не бил, не то что мерзкий мудак Сидоров... И не трогал девчонок никогда, в отличие от него же.
На Маринку никто не обращал внимания. Молчанов дернулся было зажать как-нибудь полуоторванную елду Бугая, встал на колени и не брезгуя попытался пережать у основания, но только перемазался в кровище. Вытер руки о разорванное платье, валявшееся тут же, на койке, опустил взгляд, недоуменно посмотрел на него и тут вспомнил о девчонке. Не вставая с колен, осторожно приподнял ее головенку и посмотрел на лицо. Ему, видимо, показалось что-то, он нахмурился и попытался нащупать пульс, на запястье. Потом на шее. Совсем помрачнел.
Тут в спальню влетела детдомовская фельдшерша, сопровождаемая несколькими воспитательницами и воспитателями, пристроившимися к ней по ходу. Молчанов подхватил тельце девчонки, чтобы медработница получила свободный доступ к органам и туловищу Бугая, и осторожно положил Маринку на соседнюю койку, прикрыв ветхой простынкой.
...Бугаю член ампутировали. Потом он чуть не сдох от заражения крови, пошли какие-то осложнения... в дом он вернулся только через полгода. А как только его увезла машина с красным крестом, приехала вторая бригада, но ее врач счел состояние девчонки "средней тяжести", обработал ссадины и кровоподтеки, поставил уколы, буркнул, что если не придет в сознание еще через полчаса, тогда надо везти в нейро. Маринка пришла в сознание через двадцать минут, раздраженный какими-то своими проблемами врач наскоро дал инструкции фельдшерше и вторая бригада укатила.
Маринка лежала в медпункте на кушетке. Боли почему-то не было. Мыслей в голове тоже. Только одна - о том, что папочку и мамочку она им не отдала.
Приехала ("ЧеПэ!!!") срочно вызванная заведующая. Зашла в медпункт; злобно уставилась на лежащую Маринку.
- У-у-у, сука, - прошипела, - бузу подняла, мать твою трах, да? Ну я те потом устрою, бля...
Между собой воспитанники называли заведующую "Трахающей Матью". Костлявая, исключительно мужеподобная, никогда не ходившая замуж жестокая стерва, разменявшая полтинник. С высшим педагогическим образованием.
"Я НЕ СОСУ". Но внешне Маринка никак не отреагировала на появление Трах Мати. Когда та выскочила в коридор, попыталась показать ей вслед дулю, но руки не слушались, не смогла даже скрутить... "Папочка, где ты... - подумала. Если бы оставались силы, расплакалась бы, впервые за год. - Я так по тебе скучаю... и по мамочке тоже... вы там в раю, да? Папочка, если бы я была очень-очень умная и взрослая, я бы сделала так, чтоб вы вернулись ко мне... Я не знаю как, но я придумала бы... И еще я сделала бы так, чтобы злых людей совсем не было, чтобы все-все стали добрыми, как вы... Даже Ваську Бугая добрым бы сделала, даже Трах Мать. И после этого они никогда бы не делали мне больно и обидно... а я не хочу делать им больно в ответку. Ведь ты меня учил, папочка, что нельзя становиться злым, даже если тебе делают плохо... Но я стану очень плохой, если меня снова будут заставлять это делать... Никто меня на понт не возьмет, да. Я обещаю тебе, папочка... Я НЕ БУДУ СОСАТЬ".
