– Я к тому, что это явно не человек, так? – все кивнули. – Значит, феникс.

– Нет, – Юра устало потер глаза, – мы столкнулись с чем-то другим.

– Да как же…

– Четырнадцать лет назад никто не верил в фениксов, – напомнила Марина.

Этот довод подействовал, Глеб выглядел недовольным, однако согласно кивнул. В самом деле, совсем недавно, когда они с Мариной были еще в старшей школе, в происходящих несчастных случаях винили что и кого угодно, кроме фениксов. Он очень хорошо помнил тот день, когда существование фениксов приняли – к тому моменту прошел год с рождения первого феникса, известного общественности.

Сотни людей погибли из-за того, что высшие чины сидели в теплых залах заседаний и ворчали, что кресла были слишком узкими для их огромных откормленных задов. И лишь когда феникс родился в одном из таких залов и перебил всех в нем находившихся – в их существование уверовали. Было бы верхом глупости допускать такую ошибку вновь.

– Он, ну, мужик этот, был «здесь», а не «там». Как объяснить…

– Мы поняли, – серьезно сказал Глеб.

– Так что нет, не феникс.

– Мы разберемся с этим. Только не ходи к нему больше один, ясно? – Глеб сидел в полумраке, напряженные мышцы проступали через тонкую ткань футболки.

– Хорошо.

– Врешь.

– Я же согласился.

– Соврал.

Глеб смотрел на Юру в упор, прожигая взглядом насквозь. Его глаза выглядели неестественно светлыми из-за контраста с темными волосами, а сейчас они ловили каждое движение парня напротив, мгновенно замечая все перемены в его лице и позе, выдававшие истинные чувства еще не научившегося скрывать их солдата.

– Он не станет говорить со мной, если рядом будет кто-то еще, – признался Юра, поняв, что спорить бесполезно.

– И как ты это выяснил?

– Он чуть не ушел, когда я ответил тебе по рации.

– Черт. – Глеб поднялся и, сведя руки на затылке, начал расхаживать по палате.

Он гневно скрежетал зубами и периодически замирал, пытаясь унять желание швырнуть что-нибудь тяжелое в стену. Марина и Юра сидели молча, глядя друг на друга. Перед глазами снова встала площадка у офисного здания, на которой были они оба. Вдруг глаза девушки расширились, и она сказала едва слышно, так, что даже Краев расслышал с трудом:

– Я видела этого мужчину.

Юра смотрел на нее, принимая ее страх и удивление, полностью проглатывая их. Он не успел ничего ответить, Глеб подошел к кровати.

– Плевать, – сказал он стальным тоном. – И на мужика этого, и на загадки. Я не могу позволить тебе ходить к набитой иглами заднице в одиночку. Если он не хочет говорить в моей компании – пусть молчит.

– Но…

– Ты сказал, он был рад говорить с тобой, так? – Юра кивнул. – Хочет и дальше наслаждаться поболтушками – придется принять наши условия. Дискуссия окончена.

Глеб рассерженно смотрел на охотников, ожидая протестов, но их не последовало.

– Нам нужен отдых. Всем нам. – Он посмотрел на Юру, который только сейчас почувствовал усталость, силы просто закончились в какой-то момент все разом. – Тебе принесли кровать.

Он мотнул головой, указывая на стоявшую позади железную койку со скрипучим пружинным перекрытием, на которое кинули тонкий пожелтевший матрац, простыню и колючее шерстяное одеяло без пододеяльника; подушки не было.

– Пардон, – Глеб заметил разочарованный взгляд рядового. – Сказали, что раз не болен, не развалишься.

– Я предпочитаю спать дома.

– Не сегодня, новенький, – покачал головой майор. – Приказ генерала.

Продолжать спор было бесполезно.

Глеб попрощался с Мариной, обнял ее и сказал что-то на ухо, что заставило ее негромко рассмеяться. Он вполголоса отдал приказания прапорщикам, которые, вытянувшись по струнке, выслушали все указания и тяжело вздохнули, поняв, что смены не будет, а им придется стоять тут до утра.

Юра дождался, чтобы шаги майора затихли, после чего слез со своей скрипучей кровати, которая, вероятней всего, еще царя застала, и присел рядом с Мариной. Он хотел, чтобы она разъяснила, что имела в виду, когда сказала, что видела мужчину в длинном плаще.

Но, к его разочарованию, девушка уже уснула. Она откинулась на подушках и часто, но ровно дышала. Юра решил, что расспросы подождут до утра, и вернулся на свою кровать.

Ржавые пружины то ли заскрипели, то ли зарыдали, прогнувшись под его весом. Он тихо хохотнул, когда, чуть подпрыгнув, коснулся спиной пола. Поворочался, чтобы понять, что удобного положения нет, и в итоге улегся на спину и уставился в потолок. К утру он должен назвать феникса, который скоро родится в этой больнице. Забавно, но он почти забыл об этом.

Парень вскочил с кровати и, шлепая голыми пятками, пошел в туалет. Палата Марины имела отдельный – комнату метр на метр, выкрашенную в насыщенно-бежевый. Пожелтевшая сантехника, кран с единственным вентилем для холодной воды, зеркало, прикрепленное к стене несколькими плотными нитками, цеплявшимися за вбитый в бетонный блок стены гвоздь. Юра подождал несколько минут, чтобы вода из крана стала из мутно-коричневой прозрачной, после чего помыл руки мылом, лежавшим на старой губке (что, впрочем, хотя бы сохраняло его сухим), и умылся ледяной водой.

Упершись руками в раковину, он взглянул на собственное отражение. Вымотанный, с покрасневшими от усталости глазами, бледный. Ничего нового, в самом деле. Замигала единственная лампочка, освещавшая комнату. Краев протянул руку и пару раз легонько ударил по толстому матовому плафону, что было чистым рефлексом – но лампочка мигать перестала. Он снова повернулся к раковине, чтобы закрутить вентиль, заметив боковым зрением собственное отражение в зеркале. И кого-то позади.

Краев медленно повернулся к зеркалу. За ним кто-то был.

Высокий – Юра едва доходил ему до груди – голый мужчина. Настолько тощий, что можно было видеть каждую косточку и сухожилие, обтянутые бледной зеленоватой кожей. Лица не видно, оно где-то под потолком и в зеркало не попадает. Его грудь поднимается и опускается, натягивая кожу так, что, кажется, ребра вот-вот прорвут тонкую оболочку. Он не шевелится. Его длинные руки спускаются вдоль туловища и заканчиваются где-то за пределами зеркала. Парень с усилием перевел взгляд на собственное отражение.

Юра улыбался.

Краев медленно поднес дрожащую руку к лицу. Да, так и есть, его губы растянуты в улыбке, которую он не чувствовал и не мог убрать с лица. Отражение колотило от нетерпения: оно смотрело то на охотника, то на стоявшего позади мужчину. Сердце бьется слишком быстро, вот-вот разорвется. Юра сумел только протянуть руку, которой только что касался собственных губ, к губам отражения.

В момент, когда он прикоснулся к зеркалу, что-то дернуло его вперед с достаточной силой, чтобы выдернуть руку из сустава. Он никуда не делся, все так же стоял в туалете перед зеркалом. Высокий голый мужчина исчез, ощущение собственного тела вернулось, только очень сильно болело плечо. Юра попробовал его размять, но последовала резкая боль – к руке было не прикоснуться. Он устало пожал здоровым плечом, подумав, что удачно очутился в больнице, и зашагал по холодному линолеуму в коридор, к дежурной медсестре.

– Вы же меня впустите обратно? Основные приметы: в трусах, босиком, – сказал он, выходя из палаты.

Прапорщики никак не отреагировали. Они стояли, прислонившись к стене, и с унылыми лицами глядели перед собой.

– Эй, ребята, я серьезно собираюсь через какое-то время вернуться. – Он толкнул первого солдата, тот не шевельнулся.

Толкнул снова – ничего. Затаив дыхание, Юра прикоснулся к вене на его шее – сердце прапорщика не билось. На всякий случай он проверил пульс второго – также. Парень ошалело улыбнулся, его била крупная дрожь. Он пробежал по коридору и нашел там заснувшую с включенным телевизором дежурную медсестру. Ее сердце тоже не билось. Сомнений нет, он «там». Юра медленно выдохнул, полностью изгнав из себя весь воздух. Затем, прикрыв глаза, вдохнул. Он хотел наполнить себя здешним сухим кислородом, колючим, соленым, пахнущим железом.