— Нет ничего легче, чем давать советы, — сказал редактор и на его лице словно отсвет фар в ночной комнате промелькнула осторожная улыбка.

— Мне надо сегодня добраться до деревни Сосновки. Я бы хотел, чтобы вы посоветовали, как лучше это сделать.

— Никогда не слышал о Сосновке, — признался редактор, наморщив лоб. Достал из стола небольшую книжечку, начал листать ее. Затем поднял телефонную трубку, набрал номер. Дождался ответа, спросил: — Николай Иванович, ты не знаешь такую деревню Сосновку? А как туда добраться?

Я напрягся, поняв, что редактору удалось отыскать дорогу к Машиной деревне. Он поговорил еще некоторое время, положил трубку и повернулся ко мне:

— Это недалеко от туристической базы Максимиха. Автобус ходит до нее один раз в два дня. Сосновки уже давно нет на карте. Это бывший леспромхозовский поселок. Леспромхоз ликвидировали лет двадцать назад.

— Сегодня я на автобус уже не успею? — спросил я.

— Сегодня его не было, — ответил редактор. — Он пойдет завтра.

— А другого транспорта нет? — спросил я.

— Только самолетом до Усть-Баргузина. А оттуда на попутных машинах. От Улан-Удэ до Максимихи триста километров, из них ни одного километра асфальта.

Я все понял, поэтому спросил:

— Как заказать билет на завтрашний автобус?

— Я сейчас это сделаю, — сказал редактор. Снял телефонную трубку и попросил кого-то оставить для меня место на завтрашний рейс.

Я поблагодарил редактора и поднялся с кресла.

— Заходите на обратном пути, — сказал он, не скрывая облегчения оттого, что встреча закончилась, и протянул руку. Мы попрощались словно старые добрые друзья и я вышел из кабинета.

Был нежаркий солнечный день уходящего лета. В такую пору в лесу летят блестящие на солнце в голубоватом воздухе паутинки и тенькают, перелетая с дерева на дерево, синицы. А в городе желтеет, но еще крепко держится на тополях огрубевшая листва. Я вдохнул ее горьковатый запах и, оглянувшись на здание редакции, направился в гостиницу.

Из головы все время не выходила Маша. Я задавал себе множество вопросов и не находил ответа ни на один из них. Успела она побывать в здешней больнице или нет? Зачем ее понесло в такую даль, если сейчас все делают практически в любом медицинском учреждении? В Москве их сотни, объявления об этом можно ежедневно прочитать в бегущей строке телевизора. Но дело не в этом. Я готов был отдать свою жизнь, только бы спасти жизнь своего ребенка. Я уже пережил немало событий, повидал много людей, познал дружбу и предательство, а у него все это было еще впереди. Жизнь каждого человека — огромный и неповторимый мир. И распорядиться ей может только Господь Бог. Он создал человека и лишь он вправе решать за него. Но в то же время меня не покидала и другая мысль. А что, если дело не в ребенке? Что, если все гораздо серьезнее?

Взяв номер в гостинице «Байкал», я лег на кровать и тут же провалился в нервный, тревожный сон. Сказывалась утомительная, бесконечно длинная ночь в самолете. Я то вздрагивал, открывая глаза и бессмысленно глядя на льющийся из окна свет угасающего дня, то снова впадал в забытье и проваливался в бездну. Не помню, как долго это длилось. Наконец, я открыл глаза и, сколько ни заставлял себя, не мог больше уснуть. Что-то тревожное поселилось в душу, я долго и сосредоточенно смотрел в потолок, пытаясь разгадать причину тревоги. Потом встал, прошелся несколько раз по комнате от стены до стены, снял телефонную трубку и позвонил в туристическое агентство. Спросил, пришел ли автобус с туристами из Максимихи? Мне ответили, что он будет примерно через час. Автобус останавливается у гостиницы «Байкал».

Я положил трубку и посмотрел в окно. Широкая площадь перед гостиницей была пуста. Лишь на противоположной ее стороне стояло несколько человек. Там находилась автобусная остановка. Но туристов скорее всего привезут не на остановку, а к крыльцу гостиницы.

Мне показалось, что я нашел ответ хотя бы на один из своих вопросов. Если Маша, прилетев в Улан-Удэ, поехала сразу в свою Сосновку, то возвратиться сюда она может только сегодня. Ведь не поедет же она за триста километров ради того, чтобы переночевать там одну ночь, а утром отправиться назад. Два-три дня ей надо наверняка побыть дома. Я могу встретить ее или сегодня у автобуса, или завтра в Сосновке. Разминуться мы не можем.

Я спустился вниз. Солнце еще висело над вершинами сопок, но воздух становился плотнее и прохладнее. Я сошел с крыльца, неторопливо прошелся несколько раз вдоль фасада гостиницы.

У остановки на противоположной стороне площади один за другим остановились сразу два автобуса. Из них вышли пассажиры и автобусы поехали дальше. Я снова стал прохаживаться вдоль фасада гостиницы. Солнце скатилось за сопки. Над городом разлилась сизоватая мгла, стало холодно. Я вышел из гостиницы в одной рубашке и теперь пожалел об этом. Походив еще немного, я окончательно замерз и решил подняться в номер, чтобы надеть шерстяной джемпер. Мне показалось, что на переодевание ушло не больше двух минут. Но когда я спустился вниз, увидел у дверей гостиницы толпу людей с сумками в руках и задние огни отъезжающего автобуса. Я инстинктивно кинулся за ним, чуть не сшиб с ног какую-то старушку и остановился. Извинился перед старушкой, подал ей сумку, которую она уронила на асфальт, и спросил:

— Вы не из Максимихи?

— Из Максимихи, — ответила она, поправляя широкополую соломенную шляпу.

— Скажите, из автобуса вышли все пассажиры или там кто-то остался?

Старушка окинула взглядом толпу, пожала плечами и сказала:

— По-моему остались. К нам по дороге подсаживались люди.

— Девушки среди них не было? Красивой?

— Девушки и подсаживались.

— А куда поехал автобус? — спросил я.

— Откуда я знаю. — Старушка стукнула ладонью по сумке, словно выбивала из нее пыль, и стала подниматься на крыльцо гостиницы.

Я готов был проклясть себя и свой джемпер за то, что упустил автобус. Столько времени ждал, а каких-то двух минут вытерпеть не мог. Постояв несколько мгновений у крыльца и еще раз посмотрев в ту сторону, куда уехал автобус, я вместе с туристами пошел в гостиницу.

Утром у крыльца снова была толпа людей с сумками. Командовал ей высокий сухощавый парень с узким лицом и тонкой шеей, на которой выпирал большой острый кадык. В руках у него была бумажка. Когда подошел автобус, он, заглядывая в нее, стал выкрикивать фамилии туристов и пропускать их в салон. У меня возникло нехорошее предчувствие. Выкрикивая фамилии, парень несколько раз бросал взгляд в мою сторону, словно пытался отгадать, не встречались ли мы с ним раньше на туристской тропе. Наконец, все туристы уселись в автобус и у дверей остались только мы с парнем. Он еще раз заглянул в бумажку и спросил, глядя на меня.:

— А как ваша фамилия?

— Баулин, — сказал я, доставая из кармана бумажник с командировочным удостоверением.

Он снова заглянул в свою бумажку и произнес:

— Вашей фамилии здесь нету. Вы откуда?

— Из Москвы, — сказал я.

— Вы турист?

— Нет. Я корреспондент.

— Этот автобус обслуживает только туристов. Посторонних мы не берем.

Парень шагнул в автобус и попытался закрыть дверь. Я сунул в нее ногу. Он уперся ботинком в мое колено, стараясь не дать мне возможности ступить на подножку. Я понимал, что если проиграю эту короткую, но становящуюся жестокой для меня схватку, мне придется торчать в Улан-Удэ еще два дня. За это время можно сойти с ума.

— Если вы сейчас же не пустите меня, — сказал я, еле сдерживаясь, чтобы не взорваться, — я сделаю такую рекламу вашей фирме, что ни один турист не захочет иметь с ней никаких дел.

— Из какой вы газеты? — спросил парень, убрав ботинок с моего колена.

Я протянул ему командировочное удостоверение. Он прочитал его, перевернул на другую сторону, посмотрел на печать и спросил:

— А почему никто в агентстве не знает о вашем приезде?

— А я решил проехать до турбазы дикарем. Посмотреть, как вы их встречаете. Кстати, как ваша фамилия и какую должность вы занимаете?