Вместе с Гислой они выбрали одежду. Даг, человек небедный, и раньше дарил жене и дочери много крашеных вещей, но после похода братьев к сарацинам у Арнэйд завелось столько цветных шелков, сколько она раньше и вообразить не могла. После их возвращения она целый год шила – когда находила на это время, – готовя праздничную одежду для себя и домочадцев. Теперь у нее было красное шерстяное платье, на груди украшенное красно-синим шелком с изображением львов, идущих друг другу навстречу, хангерок брусничного цвета, на груди и подоле украшенный полосами синего шелка с дивными серебристо-белыми цветами, желтый кафтан на бобре, сверху донизу вдоль разреза обшитый зеленым шелком с золотистыми птице-псами.
– Виги, я забыла, как они называются? – окликнула она брата. – Ты говорил, но это слово все время сбегает у меня из головы!
Виги был на год моложе Арнэйд. Если она и Арнор походили на мать и друг на друга, то Виги уродился скорее в мерянских родичей бабки Личиви, и варяжскую кровь в нем выдавал только высокий лоб и большие, четко очерченные, как у Арнора, серые глаза. Черты его широкого скуластого лица были грубее, и даже родная мать не назвала бы его красавцем, однако болтовня и дружба с девушками давались ему легче, чем Арнору. В глазах Виги, устремленных на девушек, всегда горел огонек, а это привлекает больше, чем самое красивое лицо с равнодушием во взгляде. Виги, как думала Арнэйд, легко выбрал бы себе жену, но не хотел опережать старшего брата.
– Симорг, – ответил Виги на ее вопрос. – Как думаешь, мне стоит поменять сережку?
– Ну разумеется! – Арнэйд всплеснула руками. – Для чего же вы привезли столько сокровищ если не чтобы показывать их людям на праздниках?
У мужчин мери было принято носить не только кольца на очелье, серебряные или бронзовые, но и серьги в ушах – одну, две, три, смотря по достаткам владельца. У варягов и русов, впервые их видевших, этот обычай вызывал смех, но русы Бьюрланда за несколько поколений переняли эту привычку: никому же не хочется, чтобы его считали голодранцем, не способным раздобыть себе даже маленькое колечко из бронзовой проволоки! В обычное время оба брата Арнэйд носили в правом ухе по серебряному колечку, но на праздник она отыскала среди их же собственной добычи пару хазарских серег, тоже золотых, с подвесками из прозрачного, как слеза, хрусталя, и даже самолично вставила их вместо прежних. Арнор, подчиняясь необходимости, но несколько этого стыдясь, сидел кривился, будто ему невесть как больно, а в конце вместо благодарности хлопнул Арнэйд по заду своей широкой ладонью. Она с визгом кинулась бежать, радуясь этому проблеску веселья.
Выдав братьям по цветной рубахе, Арнэйд оделась сама. Узорные серебряные застежки ей остались от матери, а бус, перстней и браслетов братья привезли столько, что она могла надеть лишь малую часть. На грудь она повесила прошлогодний подарок Свенельда: маленькую серебряную коробочку с красными и голубыми камнями на крышке. Сарацины такие делали как вместилище для оберегов, но Арнэйд приспособила ее для иголок, швейных и вязальных, и под этим предлогом с нею не расставалась. Во всем этом убранстве она с непривычки чувствовала себя настолько другой, что даже ступала поначалу неуверенно, и Арнор вывел ее во двор за руку, смеясь, что Арнэйд, видно, сама себя не узнает.
В святилище отправились незадолго до вечера, сразу всем домом. Впереди шли Даг со старшей дочерью, за ними сыновья вели черного жеребца: его купили и выкормили на те подати, которые Даг брал с русов Бьюрланда на содержание святилища. Арнэйд несла чашу: это была лучшая чаша из добычи Арни и Виги, отданная для угощения богов. На боках ее некий царь верхом на коне гнался за круторогими козлами, пуская в них стрелы, а за ним бежали длиннотелые псы. В чашу была вложена метелочка из ветвей можжевельника – за нею Арнэйд нынче утром сходила в ближний лес.
Взяв священную чашу в руки, Арнэйд окончательно успокоилась. Как будто сами боги взяли в руки ее – уж они-то знают, как всему полагается быть, они проходили через эти обряды несчетные тысячи раз. Шествие прошло немного вдоль дворов, и уже стал виден Бьярнхединов курган в поясе огней. Арнэйд совсем успокоилась: она была готова. Двенадцать лет, с тех пор как умерла мать, Арнэйд рассчитывала на себя, привыкала заботиться о других и теперь верила, что справится с любым делом, доступным женщине.
Трубили рога, когда во главе своего семейства Даг первым ступил на тропу меж горящих во рву костров и стал подниматься по склону кургана. Склон был довольно крут, а поскольку подниматься приходилось весной, осенью и зимой, когда земля скользкая, то в склоне были вырезаны ступени, покрытые досками. На плоской вершине находилась площадка, а на ней – деревянное строение под высокой крышей, без передней стены. Посередине его был выложен из камня жертвенник, а за жертвенником полукругом стояли четыре вырезанных из дерева бога. О́дин, Тор и Фрейр были сделаны в человеческий рост, а четвертое изваяние, вполовину меньше, изображало самого Бьярнхедина Старого.
Под пение рогов Даг первым подошел к жертвеннику и возложил на него серебряное обручье с драконьими головками на концах – кольцо клятв, главную святыню округи, а еще длинный жертвенный нож. Арнэйд поставила рядом чашу, Гисла и Вефрейя водрузили сноп из последних собранных с полей ржаных колосьев. Сноп украшали венки, искусно сплетенные из зеленых еловых ветвей с красными ягодами боярышника и рябины.
Следом вошли еще с десяток человек – старшие сыновья Дага, Гудбранд и Снэколь с самыми видными людьми Силверволла, Ульвхейма и Хаконстада. Много людей в капище не поместились бы, ведь когда-то оно устраивалось для нужд лишь одной семьи. Толпа, человек в триста, осталась снаружи, на площадке, на склоне и у подножия кургана. Среди них были не только русы, но и меряне – связанные с русами путем браков, или просто живущие в Силверволле и привыкшие выказывать уважение русским богам наравне со своими. Так же делали и русы в дни мерянских праздников.
Люди встали полукругом – боги и смертные образовали единое кольцо вокруг жертвенника, состоявшее из двух половин, земной и небесной. В середине людской половины встала Арнэйд. Глубоко вдохнула и заговорила.
– Вот и пришло Зимнее Полнолуние, настала зимняя половина года. Урожай убран, птицы улетели, скотина уведена в стойла, и скоро Один поведет свою буйную охоту по ночным полям, а Тор будет преследовать рожденных среди ётунов дев зимы, прислужниц Скади. Пришло время принести нашу благодарность богам и альвам за добрый урожай, за пищу и огонь, что позволят нам пережить зиму и благополучно дождаться весны. Для того мы пришли сюда сегодня, мы, жители Страны Бобров, русы и меряне, чтобы разделить мясо и пиво с подателями благ, обитателями могильных курганов и небесных палат Асгарда.
Потом она подняла руки и повысила голос:
– Альвы, мы призываем вас! Старый Бьярнхедин и прочие духи, светлые альвы, темные альвы, отцы, деды и прадеды всех нас, жителей Бьюрланда, собравшихся здесь, жители могильных холмов, мы призываем! Дис мы призываем – добрых старых матерей, помогающих людям родиться на свет и нарекающих им судьбы! Фрейра и сестру его Фрейю мы призываем – придите к нам, сущие из рода ванов, верхом на вепрях, с колосьями в руках! Одина и Фригг мы призываем, тех, кто ведает все во всех девяти мирах и вершит судьбы мира, – придите к нам! Скачите по тропам воздушным, асы и ваны, альвы и духи, дисы и норны!
Арнэйд говорила все увереннее, неосознанно наполняясь удивительным чувством – она призывала богов, но в то же время боги призывали ее; боги нисходили на вершину Бьярнхединова кургана, а она возносилась куда-то ввысь и смотрела на эту площадку так, как смотрят Фрейя и Фригг. В эти мгновения ей стало окончательно ясно, для чего жрица должна внешне уподобиться богиням: чтобы дух богинь, обратившись к земле, нашел здесь достойное, привычное вместилище в теле той, что их вызвала. Для этого и яркие одежды, и дорогие украшения, и прическа валькирии, которую не следует носить в обычные дни.
