Она утешала, она произносила я уж не знаю какие только можно придумать слова, встающие словно ступеньки на крутой лестнице, которую она выстроила между настоящим и ужасом подземелья. Она не то чтобы говорила, скорее просто негромко причитала перед лицом тишины, перед лицом смерти, которая хотела их забрать, чтобы проговорить это раз и навсегда. Я на такое была неспособна, это не меня учили целительству с семи лет, я была просто крошкой-собирательницей и лозоискательницей, когда находила воду, при случае. У меня не было ее опыта снятия стресса, не говоря уже о смелости и такте. У меня были только маленькие ручки, чтобы их прижать. И утешить.

— Что ж, трубадур, суммирую: есть три знака, чтобы отметить замедление ветра. Запятая для простого замедления, точка с запятой для замедления с турбулентностью и точка для остановки — ветер прекратился. С этим понятно?

— Скажи это Кориолис, я свои азы знаю!

— Ладно. Кориолис, как ты обозначишь всплеск и порывы?

— То, что вы называете всплеском ветра, это легкий порыв, небольшое ускорение, верно?

— Очевидно.

— Итак, всплеск помечается апострофом, а порыв — кавычкой, что фактически означает два апострофа.

— Если хочешь, да. А сильный порыв ветра, порыв ветра, насыщенного песком или землей?

— Крышечкой.

— Малышка прекрасно запоминает!

— Лучше тебя, трубадур, я тебе десять раз показывал, как рисовать фурвент, а ты все еще путаешься между вихрем, смерчем и торнадо!

— Вовсе нет, мэтр! Вихрь — это °, смерч — o, торнадо — O !

— А как насчет встречной волны?

— Вопросительный знак!

— Видишь, она быстрее тебя отвечает! Хорошо, я закончу объяснение, а затем предлагаю записать фиксацию, ладно?

) Кориолис в явном восторге. До того, как орда прошла через ее деревню восемь месяцев назад, она вела бесцветное существование между мечтами молодой девушки и рутинной работой старательницы. Она ставила решетки на равнинах — в местах, где ветра недостаточно, чтобы заполнить крупинками пару мисок. Вчера она пережила свой первый фурвент и познакомилась со своим первым хроном; сегодня она открывает для себя устав писца, нотацию потока и, возможно, заодно свою первую любовь к этому каналье Караколю, каждая шутка которого ее возбуждает, подхватывает и увлекает. Слишком играючи. Мы уже не знаем, где остальные — впереди или сзади? — просто остановились здесь посреди дня, на этом участке луга, на этом неожиданном островке, несомненно возникшем вчера из хрона, — роскошь бродяги.

Вне отряда Кориолис раскрепощается: она набирается смелости задавать эти элементарные для нас вопросы, о которых ей было бы стыдно заикнуться перед Голготом и остальными. Так что без тени недовольства щеголяю своими знаниями...

π Куполообразная крыша обрушилась, но стены невредимы. Это добротный буржуазный дом: архитектор спроектировал прелестную каплю воды с плавными изгибами, без изломов. Два купола поменьше перед центральным усиливали атмосферу маленького дворца. Сегодня наводят впечатление скорее ностальгическое.

— Он был в южном куполе, когда ударила волна... Он, если жив, то здесь...

— Почему же вам самой не сходить?

Та, что, наверное, его жена или любовница, смотрит на меня. Она отвечает не сразу: разглядывает улицу вокруг. Чистильщики, вооруженные лопатами, покрикивают друг на друга, вороша щебень кончиками ручек. Переходят к соседям — другой знати. Деревня выглядит богатой. За счет чего они преуспели?

— Не хочу увидеть его мертвым.

— Проводите меня до входа в гостиную. Дальше я разберусь.

Больше не приходилось ни толкать калитку-вертушку, ни отворять двойные двери. Фурвент упростил этикет. Безо всяких церемоний проходим в гостиную. От катастрофы, вторгшейся в эту великолепную комнату в форме луковицы, выстроенную без единого угла, щемит в сердце. Высокий потолок глядит в небо. Крыша придавила инкрустированную мебель, кресла из выделанной кожи, овальный ковер. Черепица погнула эолов орган, трубы которого должны были выступать через купол. Женщина тактично предвосхищает мои вопросы:

— Разрушена вся ветрораспределительная система. Фрикционная печь, воздушный камин, паровой подогрев в купальне. Вплоть до стола на воздушной подушке для игры в палет^[14].

— Где комната?

— В конце коридора. Я подожду вас здесь. Экономка оставила лопату перед дверью.

Внезапно у меня возникает неуютное чувство. Экономка? Я чувствую себя здесь совершенно не к месту, может быть — вуайеристом. Западня? Начать с того — для чего я явился в эту деревню? Что я хотел себе доказать? Благородство, неправда ли, вечное благородство. Быть благородным, помогать. Не просто принц, но Прекрасный Принц. Изо всей орды — кто мог бы сказать, что я здесь делаю? Сов? Сов бы понял. Делла Рокка, который берется за лопату, которому больше не достаточно, как было достаточно его предкам, грамот его благородного происхождения. Который хочет тот престиж, которым и так наделен автоматически, — заработать.

Льготы моего статуса — я всегда от них отстранялся. Чтобы влиться, стать таким же ордынцем как все? Скорее, чтобы вернуться к духу благородства, на которое указывает моя родословная, и которым семья в конечном итоге пренебрегла — ради помпезности и игр с символами. Приходить и помогать. Без шумихи, каждодневно. Попросту. Хватаю лопату и открываю дверь. Южный купол, должно быть, напоминал гостиную, только пышнее и интимнее. Теперь он распотрошен и погребен под песком. Я кричу. Я зову. Я снова кричу. Я осторожно слегка тыкаю наугад лопатой в комья и кучи. В мою обувь набивается песок. Я устраиваюсь удобнее, чтобы начать наконец копать.

Я уже не понимаю, что я на самом деле здесь делаю.

) Я подытоживаю:

— По сути, ветер — это: первое, скорость; второе, коэффициент вариации — ускорение или замедление; и третье, переменная флуктуации или турбулентность. Обозначения также могут содержать указания на материю, которую несет ветер — частицы или дождь, форму вихрей или контраволн и, наконец, эффекты — например, эффект Лассини, который отмечается пунктирными линиями. Всего двадцать один знак препинания, все они заимствованы из повседневного письма и их достаточно, чтобы исчерпывающе описать ветер.

— Кто придумал эту систему?

— Писец 8-й Орды, Фокк Нониаг. С тех пор она почти не развивалась.

— Неужели мы уже пять веков используем эту протухшую систему?!

— Да. Но восхититесь экономией средств: скорость никогда не упоминается как таковая; отмечаются только вариации вблизи этой скорости, исходя из преобладающего ветра, который указан в начале строки, подобно музыкальному ключу. Зефирин отмечен a, сламино ã, стеш à, шун â, буран ä и фурвент å…

— Так, это первые шесть форм ветра. А последние три?

— Они, та-даам! неизвестны.

— Знаю, Маэстро, но символы-то уже можно было заранее придумать!

— Ладно, насчет флуктуаций, — делаю я небольшое замечание для Кориолис. — Слово «шквал» для писцов имеет очень точное значение. Обозначает неровный, прерывистый, беспорядочный характер порыва ветра. Когда флуктуации более дискретны, менее рваные, когда поток колеблется мягко, это называется «турбулентность». Турбулентность отмечается небольшой точкой сверху, как над буквами i и j, например: «˙». Или умляутом: «¨», когда она очень оживленная. Шквал отмечается грависом: «`». Понимаешь?

— Да!

— Наконец, несколько слов о блаасте, который представляет собой свирепый порыв ветра, близкий к взрыву, мы вчера несколько раз под такие попадали...

— На равнине, когда нас Голгот поднимал?

— Да… Он отмечается: «!».

— А частицы двоеточием: «:»?

— Подлизывайся-подлизывайся, принцесса!

— Заучиваю, только и всего.

Она снова улыбается. Ее очарование заразительно, оно струится, как алкоголь, слегка опьяняет меня. Кориолис... Я понимаю воспламеняющегося Ларко. Эта девушка временами рождает яростное желание. Хотя есть кое-что похлеще, Ларко, чем ее глаза, которые меняются, как ты говоришь, «от полночно-синего до синевы дождя», в зависимости от света: это ее рот. Караколь обвивает ее талию, целует в шею и утаскивает ее стило, она отпускает перо, она протестует, она трепещет. Сукин сын.