В отличие от сказочного Калаканкара Светлана встретила в Аллахабаде, куда она приехала 5 февраля на четыре дня, совсем другое к себе отношение. Пропагандистские клише местных коммунистов «Русские не могут причинить вреда» и поведение ее спутников явно ей не понравились. Она вспомнила, что Косыгин, который пытался отговорить ее от поездки в Индию, сказал, что она вряд ли сможет найти там для себя работу и что Индия – страна глинобитных хижин. Однако общественные здания Аллахабада – Верховный суд, Сенат, Центральный колледж Мьюир и Медицинский колледж – свидетельствовали об обратном. На одной из встреч, когда прозвучала неискренняя похвала советского образа жизни, она была вынуждена заявить: «Вы можете хвалить мою страну, но, в сущности, все ваши слова ничего не стоят». На той же самой встрече она рассказала о падении советского сельскохозяйственного производства, что потребовало в прошедшем году увеличить объем импорта пшеницы. А что касается рабочих специальностей, то, как она саркастически заметила, «наши электробритвы и часы не имеют спроса».
В свою очередь, некоторые люди, с которыми она познакомилась в Аллахабаде, искренне считали ее наивным романтиком. Встречи с общественностью заканчивались обедами с большим количеством алкоголя, что сильно раздражало Светлану. В своей жизни она видела много пьяных застолий и принимала в них участие, но именно тогда она полностью отказалась от спиртного и употребления мяса. На званом вечере в одном аллахабадском клубе, как об этом сообщалось в «Хиндустан таймс», высокий полицейский чин гордо пообещал свою защиту Светлане, заявив: «Ни один человек не потребует от вас уехать из Уттар-Прадеша до тех пор, пока я жив». И тут какой-то подвыпивший юрист вмешался в разговор: «Светлана, почему вы не попросите вашего родственника [Динеша Сингха], министра, который пользуется доверием премьер-министра, продлить срок вашего пребывания в стране?»
Эта реплика вызвала раздражение у Светланы, и она сказала: «Я не знаю, как обращаются здесь с пьяными людьми, но я знаю, как с ними поступают в моей стране».
Некоторые циники начали намекать, что ее трепетные чувства к Индии, сентиментальные рассказы о ее «муже» Бриджеше Сингхе, прожив с которым столько времени, она даже не заключила брака, ее привычка носить сари и практиковать воздержание от алкоголя были, если можно так сказать, довольно наивными. Бриджеш Сингх был истинным донжуаном, когда путешествовал по Европе, соревнуясь со своим другом Лохиа в ухаживаниях за женщинами, среди которых встречались как уроженки Востока, так и Запада. Он был старше Светланы почти на четырнадцать лет. У него было двое детей от первой индийской жены, а вторая жена проживала с сыном в Лондоне. Бриджеш имел на руках судебное решение о разводе с обеими женами. Некоторые утверждали, что пока Бриджеш не женится на Светлане по обрядам индуизма, их брак не будет считаться действительным в Индии.
Светлана передала репортеру информагентства Пресс Траст оф Индиа заявление с целью обеспечить общественную поддержку своему намерению остаться в Индии, но оно так и не было опубликовано. К Светлане уже не относились с прежним гостеприимством. Не начала ли гостья злоупотреблять доверием принимавшей ее стороны? Стала ли Индия подлинным убежищем для Светланы? Она вернулась в свой любимый Калаканкар, усталая и расстроенная. И на ее глаза навернулись слезы, когда навстречу ей выбежал из дома с радостным лаем ее любимый пес.
Вопрос Светланы превратился теперь в головную боль для индийского правительства, да и многие знакомые стали ею тяготиться. Судья Дхаван опасался, что политики намерены использовать ее в своих целях; он считал, что зачастую она высказывалась с чрезмерной прямотой. Но он одобрял ее намерение остаться в Индии, тем более что в противном случае она могла «попасть под влияние американцев».
После того как стало известно, что Светлана улетела в Рим, Дхаван попытался повлиять на индийское правительство и вернуть ее в Нью-Дели. Тогда Светлана была рада уехать, как бы она ни любила Индию. Дхаван писал об этом: «Она сказала мне, что любит народ Индии, несмотря на его всеобщую нищету и ужасные условия жизни. Она говорила, что чувствует тонкую духовную связь между ней и индийской цивилизацией, хотя, как призналась, она не может точно определить характер этой связи. Она страстно желала, чтобы ей позволили жить в Индии столько времени, сколько ей хотелось». Она сказала ему: «Я с симпатией отношусь к этому народу, и народ с симпатией относится ко мне. Я чувствую себя здесь очень счастливой. Я не вижу причины, почему мое правительство не разрешает продлить здесь мое пребывание. Мне было сказано, что я должна вернуться в Москву».
Дхаван с женой близко наблюдали за Светланой и пришли к заключению, что «она женщина, перенесшая много горя, одинокая и не имевшая друзей. Обстановка в Москве, должно быть, угнетала ее, и она чувствовала себя там словно в доме с привидениями. Зачастую, обсуждая с нами, казалось, обычные вещи, она с трудом сдерживалась, чтобы не разрыдаться, особенно когда рассказывала что-нибудь о своей семье».
Посетив во второй раз Аллахабад, Светлана все же не осталась там, а предпочла возвратиться в свой «маленький рай», в Калаканкар. Путешествовала она крайне редко и в действительности не знала всего многообразия индийской жизни. Ее поездки часто омрачались тем, что она видела. Ее ужаснула грязь и грубые нравы Варанаси. Все чаще ее встречали картины нищеты и смерти. Пришло время покинуть Индию, если она не хотела, чтобы ее иллюзии рухнули.
3 и 4 марта Светлана гостила в Лакнау у Аруны Курами, племянницы Бриджеша, которая соблюдала постельный режим, выздоравливая после операции. Как племянница вспоминала позднее, они сидели в комнате, слушая пластинки. Светлана была спокойной и, казалось, чем-то расстроена. Она извинилась: «Надеюсь, ты не в обиде на мою немногословность, но я не люблю много разговаривать». В другой раз, во время посещения своих знакомых, Светлана просидела до глубокой ночи, заслушавшись мелодиями индийского ситара, несмотря на то что многие уже ушли спать.
Советское посольство начало требовать ее возвращения в Москву. Ее отъезд на родину откладывался несколько раз. Билеты на рейс Дели – Москва на 1 марта были сданы и приобретены новые на 8 марта. Из Лакнау Светлана переехала в Нью-Дели, чтобы провести несколько последних дней в индийской столице. 5 марта она остановилась у Динеша Сингха, который сообщил ей об окончательном отказе индийского правительства продлить срок ее пребывания в стране. А она все еще не решила, что делать дальше. Она пребывала в смятении.
События последующих дней оказались решающими. Утром в 9:30 за ней пришла машина из советского посольства. Ее отвезли на территорию посольства и предоставили номер в гостевом доме, где ей предстояло провести двое суток. У нее было два дорожных чемодана, но она распаковала только самое необходимое. Завтрак у посла Бенедиктова был настоящим испытанием. Старый большевик вел себя вызывающе и был самоуверен. Светлана заранее опасалась увидеть снова в Москве подобного типа чиновников. Он отпускал грубые шутки об индийских обычаях и высмеивал вегетарианскую диету Светланы. Что за бессмыслица для русской женщины перенимать такие обычаи Индии! Для Светланы индийские традиции не были устаревшими ритуалами отсталой нации, а напоминали о Бриджеше Сингхе, чье поведение было частью этих древних традиций, и для нее муж олицетворял собой безмятежное очарование Калаканкара. Замечания и манера речи Бенедиктова раздражали ее, однако она почти никак этого не выказывала.
Но, казалось бы, рядовое бюрократическое распоряжение повлияло на окончательное решение Светланы. В этот день, за двое суток до намеченного отъезда, ей вернули паспорт. Тогда же совпали два посольских мероприятия. Шла подготовка к празднованию Международного женского дня 8 марта, и по этому случаю в посольство было приглашено множество индийских гостей. В это же время Бенедиктов и его помощники должны были встречать делегацию, во главе которой был 68-летний маршал Матвей Васильевич Захаров, с ноября 1964 года начальник Генерального штаба Вооруженных сил СССР и первый заместитель Министра обороны СССР. Захаров в конце войны в 1944–1945 годах был начальником штаба различных фронтов. В июне 1967 года после Шестидневной войны был первым высокопоставленным советским официальным представителем, прибывшим в Каир.
