Не надо путать газету с дневником. Сейчас дневники ведут либо очень сентиментальные, либо очень уверенные в себе люди. Притом дневник пишется для себя, в нем могут быть перерывы - так, М. Кузмин записи в свой знаменитый дневник делал иногда задним числом. Листы дневника - это поле для саморефлексии, анализа увиденного. Любимые строфы, засушенные листы, кажущиеся удачными мысли.
Газета всей этой роскоши позволить себе не может. Только репортажи о самых свежих или самых модных событиях, фотоснимки на всю полосу, односложные интервью по горячим следам. Если за день ничего скандально-интересного не произошло, колонки заполняются нелепыми слухами, избитыми анекдотами, астрологическими прогнозами редакционных Нострадамусов.
Книга не должна быть близка и понятна всем образованным читателям, как часто говорят, но лишь тому их числу, что напечатано в ее выходных данных после слова "тираж". Газета же обязана быть понятной всем. Поэтому язык ее - это язык толпы, язык "ее страстей и заблуждений". Она не пытается спасти, улучшить или даже просто осмыслить окружающий мир. Она тороплива, нередко косноязычна. Иногда публикует нелепые слухи и невероятные прогнозы. Но зато она фиксирует мир, каков он есть. И люди на страницы газет, как правило, попадают грубыми, сырыми, не обдуманными и не превращенными писателем в материал для сюжетной ткани романа. Люди на страницах газеты предстают самими собой, а еще семьдесят лет назад Селин писал, что быть самими собой - это значит быть грязными, жестокими, нелепыми. Стогоff не выбирает своих героев, они сами приходят к нему. Автору "Камикадзе", как и другому нашему соотечественнику (единственный роман которого, кстати сказать, почти официально был признан "безнравственным"), "просто было весело рисовать современного человека, каким он его понимает и, к его и вашему несчастью, слишком часто встречает".
Иногда у читателей Стогоff'а мелькает вопрос: действительно ли он такой ублюдок, каким предстает со страниц своих книг? На этот вопрос могу ответить так: Илья Стогоff имеет такое же отношение к Илье Юрьевичу Стогову, как герой поэмы "Москва-Петушки" Веничка к Венедикту Васильевичу Ерофееву. Это - не псевдоним, не alter ego, а всего лишь одна из ипостасей реального человека. Может, что-то с ним и было из того, что он описывает, а может быть, и нет - это совершенно не важно. От себя могу лишь сказать, что устные байки И. Ю. Стогова очень напоминают виртуальные черновики Стогоff'ских романов. А вот пьет он значительно меньше, чем может себе вообразить даже самая наивная и восторженная его поклонница (и то в основном "Кока-колу").
Лет двадцать назад один аргентинский умник написал, что будто бы никакого человека с именем "Хорхе Луис Борхес" не существует, что это коллективный псевдоним Бьой Касареса, Мухики Лайнеса и Маречаля и что на людях роль "Борхеса" играет нанятый ими провинциальный актер. Уже в наши дни другой, на этот раз наш, умник на страницах толстого и уважаемого журнала с серьезным видом уверял, что в России нет ни "Ильи Стогоff'а", ни "красных бригад", о которых он пишет. Не знаю как наcчет "красных бригад", а вот человек И. Ю. Стогов (как и литератор Илья Стогоff) существует. Иногда с ним бывает приятно выпить пивка, поболтать о том о сем, одолжить ему очередную десятку. Самый большой его порок - он не отдает взятые почитать книги.
Илья Стогоff существует... но мне очень не хотелось бы, придя однажды домой и включив телевизор, увидеть, как взрывается Исаакий и горит Кремль.
Алексей Балакин
7 ноября 2001 г.
