— На её месте вы поступали бы так же, шевалье, — возразил Юст Юль.

— Слава Богу, я не на её месте, и…

— Всем известно о вашем с нею личном конфликте, но не могли бы вы немного помолчать, шевалье? — речь француза была прервана в самом начале послом Священной Римской империи германской нации — молодым графом Стефаном Кински. — Начинается самое интересное.

И посланники, дружно раскланявшись перед приближавшимся государем, принялись внимательнейшим образом наблюдать за происходящим.

 3

— Алёшка, — Пётр Алексеевич привлёк сына к себе и негромко заговорил ему на ухо. — Ежели со мною что случится, всё на тебе. Всё тебе доверяю.

— Не подведу, батюшка.

Алексей Петрович хоть и возмужал за минувшие годы, но в его глазах всё ещё то и дело угадывалась тень опаски. Детство, прошедшее в животном страхе перед отцом, сказывалось до сих пор. Но «терапия», которую применила к приёмному сыну Дарья, подействовала. По крайней мере, Алёшка научился если не принимать собственные решения, то хотя бы правильно выбирать советников.

С женой, правда, не свезло, но по нынешним временам это норма. Они с Ульрикой-Элеонорой кое-как родили одну-единственную дочь и благополучно разбежались по разным углам, редко пересекаясь на официальных церемониях. Государь поначалу злился, требовал, чтобы молодые не дурили, но вскоре поостыл. У него в запасе ещё три сына и долгожданная доченька, притом мальчишки весьма перспективные. Пусть Алёшка со своей шведкой не мирится, всё равно будет кому дело продолжить.

— А ты, сестрица, если вдруг что, за всеми гляди, — так же негромко сказал Пётр Алексеевич, когда подошёл к Кате. — Ты у нас теперь из юбки не вылезаешь, да боятся тебя, словно ты всё ещё солдат.

— А я теперь всегда солдат, братец, — ответила ему свояченица. — Хочу я того или нет.

— Потому и говорю — гляди за всеми. Особливо за Алёшкой моим, не то дров наломает. С Алексашкой сложнее будет, да я ему ничего, кроме армии, и не доверю.

— С Богом, брат. За это не переживай. Мы не для того десять лет у тебя на службе, чтобы всё слить…

Дарья показалась из палатки, уже переодевшись в свою старую «цифру». Годы и рождение четверых детей не слишком фатально сказались на её фигуре: девичьей стройности, понятно, уже нет, но по крайней мере она не превратилась в кадушку с салом, как подавляющее большинство местных дам. Прежний мундирчик без знаков различия налез на неё без особенных проблем. В руках матушка-государыня Дарья Васильевна несла пару тёплых плащей, две мужские шляпы и свою старую курточку защитной расцветки.

— Не передумала? — спросил государь.

— Нет, — Дарья отрицательно покачала головой. — Куда ты, туда и я.

— Ты же высоты боишься, на лестнице и то голова кружится.

— Боюсь, — она хитро и весело улыбнулась, и подала португальцу тёплые вещи. — Вот, держите. На высоте холодно даже летом. Кто в горах бывал, тот подтвердит.

— Выдержит ли шар четверых? — забеспокоился поручик Корчмин.

— Может и не выдержать, — уверенно сказал Пётр Алексеевич. — Посему ты с нами не летишь.

— Но как же, твоё величество?..

— У меня наследники есть. А Корчмин у Отечества один, — заявил государь, и добавил уже тише: — Довольно, что я не запретил тогда Орешкину в бой идти, а стоило бы.

— Твоя правда, государь, — Васька с неудовольствием, но всё же полез из корзины. — И то сказать, сегодня ровно пять лет со дня Полтавской баталии. Лучшего способу почтить память того, кто идею сего дымного шара нам подал, и не придумать.

Хитрые петли, удерживавшие шар на жердях, были одновременно сброшены, и шар, под горлышком которого всё сильнее разгоралась жаровня с металлической вертикальной трубой, начал подниматься ввысь. Сперва медленно, затем всё быстрее и быстрее.

Во время старта к самому ограждению шара допустили немногих, и среди оных были не только наследник и его младшие братья, но и супруги Меркуловы. Радостно было смотреть на них, с трогательной нежностью относившихся друг к другу. И к своему маленькому Васе, которого отец семейства держал сейчас на руках — чтобы любопытный малец мог получше разглядеть происходящее. Разинув рот от изумления и восторга, смотрел ввысь чернокожий денщик государев — Абрамка Петров^[46]. На лице бывшего денщика, а ныне светлейшего князя Меншикова, напротив, читалась тревога: мол, опять ты, мин херц, затеял опасное дело. А Василий Корчмин смотрел вслед поднимающемуся шару с восхищением и сожалением, что не случилось быть в той корзине…

 4

— Как символично, — не без иронии произнёс Юст Юль, провожая взглядом трёхцветный «дымный» шар и стараясь не показать, как ему страшно. — Мы с вами, господа, стоим на твёрдой земле, что, несомненно, делает нам честь, а Россия поднимается в небо.

— Опасная затея — эти полёты, — с сомнением проговорил мистер Уитворт. — Мало ли, какие препятствия могут встретиться на пути тех, кто дерзает летать в небесах, вопреки замыслу Всевышнего. И нет ли здесь богохульства? Ведь возноситься в небо ранее люди могли лишь волей Божией и лишь по достижении святости.

— Если бы в той корзине сидел англичанин, вы бы сказали совсем иное, — насмешливо заметил поверенный в делах Франции. — Давайте смотреть правде в глаза, господа: Россия встала на путь развития науки и техники, и отменить сие никто не в силах, кроме Господа Бога.

— Но если этот шар сейчас упадёт и разобьётся…

— Ничего не изменится, почтенные, — снова подал голос Юсуф-паша. — Аллаху было угодно сделать людей смертными, но дела могут быть бессмертны, если есть кому их продолжить.

Когда днище корзины уже было почти вровень с макушками деревьев, нарочно насаженных по краям парка, все услышали звонкий мальчишеский голос:

— А ежели винтовальную машину под днищем приспособить, да провести передачу в корзину, чтоб те винты крутить и саму её поворачивать так и эдак, и противу ветра идти получится.

Ну, конечно, это Петруша. Кто ещё в свои девять лет хвостом бегал за папенькой, интересуясь всем, что почтенный родитель затевал, рассчитывал и строил. Услышав реплику ребёнка, господа послы переглянулись.

— Думается, слово «если» в вашей речи было излишним, Юсуф-эфенди, — без особого удовольствия сказал Чарльз Уитворт.

— Подобный шар возможно прострелить в нескольких местах, чтобы дым вышел, и он перестал подниматься, — задумчиво произнёс шевалье де Сен-Жермен, начиная задумываться о военном потенциале нового изобретения.

— Вы лучше представьте, что случится, ежели люди, садясь в ту корзину, не забудут прихватить с собой несколько сумок, в которые положат гранаты с длинными фитилями, — осадил его англичанин. — В этом случае останется лишь помолиться за души их противников.

Господа посланники призадумались: похоже, в Европе восемнадцатое столетие от Рождества Христова рисковало стать крайне непростым.

Интермедия.

…Пламя слегка пригасили, так что адовой смеси углеводородов лёгкой фракции, которую добыли из нефти, сотню бочек которой доставляли в Петербург ежемесячно, должно было хватить на весь полёт и даже на плавный спуск. Гудение в трубе стало тише.

Пассажиры, они же воздухоплаватели, давно оторвались от созерцания провожающих. Шар ещё над Адмиралтейской стороной был подхвачен лёгким ветром зюйд-ост-зюйд, редким в этих краях. Вначале под корзиной, постепенно уменьшаясь, проплыла Петропавловская крепость и шпиль деревянной церкви. Затем аэростат поднялся ещё выше, а ветер сделался просто ледяным. Тут-то и пригодились тёплые вещи, припасённые хозяйственной женщиной — супругой государя.

— Идём по ветру, держимся курса, — сообщил тот, сверившись с картой, которую порывы то и дело пытались выхватить из его рук. — Как пересечём город, огня не прибавляй. Слышь меня, Варфоломей Францевич?

— Станем спускаться за городом, ваше величество, — кивнул португалец, говоривший по-русски с очень сильным акцентом. — Но поглядите, как прекрасен Божий мир!