Пока линкор «Полтава» с Божьей помощью пересекал Балтийское море, имея своей целью продемонстрировать флаг и отвезти в Данию посланника государева, на европейской кухне закипали сразу несколько политических «котелков».

Известие о тотальном разгроме Карла Двенадцатого и его армии, мягко говоря, удивило всю Европу. И впрямь, с поля сражения едва унесли ноги несколько сотен шведов во главе с генерал-интендантом Юлленкроком, да и тех потом перехватил Меншиков. Иными словами, «потрясатели Европы» не просто перестали таковыми быть. Они перестали быть как армия, вообще. Ведь без «хувудармен» оккупационный корпус Стенбока в Польше фактически обречён, и это понимали все без исключения. Шведский генерал, конечно, ещё способен устроить массу неприятностей саксонцам и Сандомирской конфедерации, но это уже не спасёт ситуацию.

К тому же, шведский флот на Балтике действительно получил предписание короля — прекратить военные действия против России и пиратство. Конечно, раздавались голоса на предмет не подчиняться приказам монарха, находящегося в плену, но так как сам Карл перед походом не оставил на сей счёт никаких особых распоряжений, то выполнять всё-таки пришлось. Балтийская торговля сразу же ожила, а купцы всех заинтересованных стран начали петь осанну русскому царю, который прекратил шведский беспредел. Не обходилось без эксцессов, но с нарушителями королевского приказа быстро разбирались военные суда антишведской коалиции. Иной раз и сами шведские военные моряки отправляли на дно особо буйных приватиров, мотивируя это их неподчинением королю. А куда при этом девалась добыча джентльменов удачи, то уже никого не интересовало.

На фоне известий о выходе Швеции из Большой Игры не на шутку расхворался король Франции — немолодой Луи Четырнадцатый. Новость об этом разошлась по континенту, невероятным образом вызвав злорадство не только у врагов Версаля, но даже в стане его союзников. Дела у французов на континенте шли далеко не блестяще, их теснили повсюду, кроме, пожалуй, Испании. Старый король до летних событий не терял оптимизма. Он открыто говорил, что вот-вот шведы разобьют наглых московитов и присоединятся к войскам его коалиции. И тогда он всем такое покажет! Но поскольку что-то пошло не так, Луи Четырнадцатый слёг, а бразды правления перехватил его единственный законный сын Луи Великий дофин. И внезапно выяснилось, что ряды союзников Франции начали редеть. Тихо вышла из войны Мантуя, стали подумывать о мире Трансильвания, Неаполь и Сицилия. Даже верные Франции католики-якобиты, и те стали прикидывать, к кому бы податься за поддержкой.

И, кстати, именно они первыми, пока ещё несмело, произнесли имя русского царя как нового кандидата на роль европейского арбитра.

Площадку для переговоров немедленно предложил датский король Фредерик. Формально речь должна была идти о завершении Северной войны, но по факту, учитывая список и уровень участников, стартовал передел сфер влияния в Европе — с учётом новых реалий. Французов не хотели приглашать, но так как старый король по состоянию здоровья ничего по этому поводу сказать не мог, а его сын до сих пор никак не зарекомендовал себя в качестве политика, просьбу дофина принять его представителя всё же приняли. Правда, никто ещё не знал, кого именно принц пошлёт в Копенгаген. Впрочем, личность французского посланника никого особо не волновала. Тот едет не условия диктовать, а прощупывать почву на предмет поговорить о возможных мирных переговорах. Так ли важно, кто именно будет сие устраивать?

От Австрии скоро прибудет канцлер двора Филипп Людвиг Венцель фон Зинцендорф. От Пруссии — посланник Генрих фон дер Гольц. От Англии — Чарльз Уитворт. Интересы Голландии должен был представлять пожилой адмирал Филипп ван Альмонд, коего всё-таки выжили с английского флота. От Швеции приедут два голштинца — посол Гёрц и герцог Голштейн-Готторпский^[1]. От Саксонии и Польши ехал целый польский король — Август. Ясное дело, что он собирался выжать из этих переговоров максимальную выгоду для себя. Его коллега по монаршему ремеслу Фредерик Четвёртый, король Дании, уже играл роль радушного хозяина, ждущего дорогих гостей, но своим представителем назначил Юста Юля — человека, который терпеть не мог Петра Алексеевича в частности и Россию вообще. Одно это уже показывало его истинное отношение к происходящему.

И вот на фоне всех этих блистательных и именитых господ русский царь отправил на переговоры в Копенгаген…даму. Да, неординарную, прославившуюся своими военными подвигами, имеющую опыт публицистики в европейской прессе — но всё-таки даму, притом неискушённую в международной дипломатии. Никто из политического бомонда не представлял, чего ждать от этой монаршей родственницы. И к загадке личности французского посланника прибавилась ещё одна тайна.

Словом, от этих переговоров стали ожидать сюрпризов. В ожидании их результатов даже армии враждующих сторон на полях войны за испанское наследство приостановили боевые действия. Хотя… ноябрь, сырость, ждущие их зимние квартиры… Чем не повод отдохнуть солдатам, пока политики станут воевать словами за столом переговоров?

2

'…спешу сообщить, что прибыли мы благополучно. Лично я благословляла тот миг, когда смогла наконец ступить на твёрдую землю. Расположились пока при посольстве, знакомимся с обстановкой и делами. Позднее снимем дом, как полагается. Потихоньку учу датский язык, начала ещё на корабле, чтобы не сдохнуть от морской болезни…

…Единственное, о чём прошу — не надо вязать Андрея Петровича^[2] по рукам, запрещая ему говорить с датчанами о будущем Шлезвига. Это до Полтавы мы не могли даже подумать о том, чтобы обсуждать вопрос его принадлежности и с датчанами, и со шведами. Но сейчас ситуация изменилась радикально. Ты и представить не можешь, как тут с нами сейчас носятся.

Да, ты здесь самый известный из монархов Европы, гравюры с твоих портретов раскупают в книжных лавках, как горячие пирожки. Благодаря тебе Дания избавилась от страха перед Карлом, но, как ты догадываешься, теперь у них иной страх — мы сами. Ведь в их понимании государство создаёт армию не для того, чтобы отстаивать свои интересы, а исключительно для того, чтобы завоевать весь мир. Главный невысказанный вопрос, витающий в воздухе Копенгагена: «Кого пойдут завоёвывать эти русские после Полтавы?»

Честно говоря, это было ожидаемо, европейцы всё те же. Но разочаровывать здесь никого не собираюсь. На этом страхе можно неплохо сыграть, добившись нужного нам результата…'

Голова у Кати всё ещё кружилась: морская болезнь не отпускала даже через сутки после прибытия в Копенгаген. Меркулов, в отличие от неё, куда лучше перенёс морское путешествие и сейчас, будучи в ранге коллежского советника^[3], занимался вопросами их обустройства на датской земле. Ибо его дражайшая супруга в данный момент была физически не способна утрясать ещё и бытовые проблемы новоприбывших, ей пока хватало ознакомления с материалами посольства.

«Причём, любопытно, как Алёша это делает, если из всех иностранных языков знает только немецкий командный, — мысленно улыбалась госпожа действительный статский советник. — Сейчас допишу письмо, выпью кофейку и снова переговорю с Андреем Петровичем. Надо подыскать где-нибудь домик в аренду. Нам и одним в посольстве было бы тесно, а с табором прислуги и подавно…»

Думать о делах не хотелось абсолютно. Мысли казались неподъёмными булыжниками, перспектива ворочать которые совершенно не радовала. По-хорошему, выспаться бы как следует, а потом заниматься серьёзными вещами. Но, судя по тому, что Катя успела увидеть и услышать, если она этого не сделает сейчас, то «серьёзные вещи» займутся ею.

'…Мы здесь одни из первых. На месте раньше нас были только датчане. Нас встретили как полагается. Также Гёрц^[4] и Уитворт^[5] явились сегодня. Едва встретившись, эта милая компания тут же перегрызлась между собой. В их споре не участвовала, зато узнала много интересного.