Государственные силы и вовсе были в шоке. Эфир разрывался на части. Огромные армии солдат вооружили до зубов и отправили без малейшего инструктажа на жестокую бойню с мертвыми. Многие и вообще сбежали спасать своих родных. Все происходило как на перемотки фильма, кроме единственного бесконечного вопля и клацанья зубов, и нового характерного вонючего запаха нового мира, исходящего от оживших трупов, бесцельно бродячих по всему миру. Какова их цель? Что ими движет? И, в конце концов, как они могут двигаться и жить если они, черт возьми, мертвы?

Весь ужас и нечеловеческий крик осадил улицы городов, всю ту горькую несправедливость, к примеру, маленькая девочка Оля, проводившая время в детском саду, никогда больше не сможет увидеть свою маму, которую по дороге на работу уже замела толпа голодных мертвецов. Прошлой жизни конец, то, что когда-то было, больше никогда не вернется. А человечество либо окончательно сгинет в этой луже собственной мочи, которую, между прочим, они сами замутили. Либо они выживут. Но вопрос в другом. Буду ли они вообще после такого людьми?

По возвращению на Федора набросилась с объятиями молодая девушка, чей висок буквально несколько минут назад испытал на себе холодное давление дула пистолета. Ее губы впились в колючую щеку Федора, а руками она нежно обхватила спасителя за шею и не в силах была пошевелить головой, прижавшись в крупную мускулистую грудь. Он почувствовал ее дрожащее дыхание.

‒ Он мертв? – прошептала, наконец, едва слышным голосом она.

‒ Да – кратко ответил Федор и отстранился от нее, чувствуя, как у самого заныло тело и хотелось вздремнуть, да вот только мысли никак не давали сомкнуть глаза – нельзя рисковать.

‒ Я не осуждаю тебя – ответила она, виновато уткнув взгляд в пол.

‒ Как и каждый из нас, нельзя им давать поблажки – добавил сидящий у окна старик, облаченный в изорванную зеленую пиксельную толстовку и черную плотно прилегающую шапку к голове, из под которой пытались вырваться давно нестриженные седые волосы. За все время из рук он опустил компактный бинокль, лишь изредка вздыхал и переводил взор с окна.

Под ногами у него предано лежала старая снайперская винтовка «Света». Правда, в последнее время, ее вечно заклинивало. «Капризная, стала, зараза, как телка» – вечно ворчал старик, потирая свою седую прическу. Толку, конечно, почти от нее не было никакого, но стрелять она могла, да и сам старик постоянно отнекивался, когда ему предлагали более новое ружье из найденного арсенала.

Бородатый мужчина, имя которого Александр, который несколько минут назад остался в комнате с трупом, следом заглянул на огонек. Он встретился взглядом с сидящим на растрепанном деревянном стуле у горящего костра мальчишкой. Они оба друг другу слегка кивнули, таким образом узнав, все ли хорошо? Александр прошел в дальний угол вместительной, пропахшей плесенью, комнаты и подсел к пожилой женщине в изорванной кофте и впалым лицом. Она обреченным видом посматривала на кружку с кипяченой водой, в которой плавал заваривающийся быстрорастворимый кофе. Ее руки тряслись толи от холода, то ли от страха.

‒ Нам нельзя так долго оставаться. Вчера я был на вылазке и новости, довожу я вам, плохие. В нашу сторону направляется стая мертвяков и часть из них уже будет здесь в ближайшие часы. И не говоря уж о громилах, у которых, черт дери, мания творить самосуд…Они накроют нас массой. Причем и те и те.

– А куда нам бежать, Федя? – спросила та самая пожилая женщина, допив свой кофе, и выдохнула от усталости.

– Валентина Алексеевна, я даже понятия не имею куда, но точно туда, где хоть чуток безопаснее. Но где эта безопасность?

Никто из присутствующих не нарушил тишину после проскочившего вопроса. Все смотрели в малый костер, и каждый думал о своем, будто таким образом огонь согревал их еще сильнее, подкидывая кусочки позитива в это непонятное время пока гром не издал снаружи мрачный рев и все не отвлеклись на его величественный ор.

Федор выглянул в окно, мимолетно окинув взглядом не до людей, шарахавшихся вблизи бесцветного забора давно умершего частного кирпичного одноэтажного дома, в окнах которого, несомненно, также прошлась госпожа смерть.

На улице хоть и дул апрельский или майский ветерок, но это не означало теплоту и радужное солнце. Несмотря на пушистые одеяла и того тепла, что давал костер, в комнате все равно было холодно. Вызывалось такое ощущение, что даже и погода была против них, против сидящих у костра несколько человек, не говоря уж об мертвых и живых.

Не прошло, наверное, и минуты как, не выдержав натиска общего толчка, тот самый забор звонко повалился, ленивый скрежет которого сопроводил второй короткий рев грома. Страшного-то ничего из этого не случилось, однако все серьезно перепугались, но увидев в глазах Федора спокойствие, приняли и на себя эту ауру. Группе нужно было набираться сил, но никто даже не сомкнул глаз. Как говорил Андрей Сухоруков: «а ты попробуй, поспи на иголках, особенно когда они угрожают твоей семье». Но, к сожалению, угроза их всех настигала каждый шаг.

– Я по радио слышала, что во Владимире все ещё живут люди, а именно в Коврово на окраине какой-то воинской части. А что? Забор есть – проговорила девушка, положив ногу на ногу, обхватила их руками, чтобы немного согреться. Она улыбнулась нехотя, понимая, что сморозила очередную глупость из-за своего нестабильного состояния.

– А тебя на чай не приглашали?– усмехнулся паренек в черной рваной толстовке и тихонько чихнул.

– Пойдем. Я тебе наш фирменный сварганю…правда к чаю ничего нет – истерически усмехнулась она.

– Нет проблем – решительно ответил парень и последовал за ней.

Федор, услышав переговоры молодого поколения, хотел было выругаться на глупую девчонку, действия которой чуть не погубили ее, но удивился, когда увидел, как стрелки механических часов незаметно подкрались к полуночи.

– Эй, любовнички, смотрите там тихо и аккуратно – предупредил недоброжелательным тоном Федор уходящим в спину.

– Не переживай, Федя, все будет оки-доки ‒ отозвался расфуфыренный паренек, кинув глупую улыбку.

– Вот этого я и боюсь – прошептал про себя Федор, не заметив, как прошла еще половина часа, наблюдая за тем, как стадо мертвяков странствовали по всей улице кто куда.

Валентина Алексеевна, сидя, так и уснула, Егор Васильевич тоже сидя задремал, правда, обнял свою «Свету». Лишь только Александр, или как привыкли его называть «Шурок», улегся в позе эмбриона головой к Алексеевне, укрывшись курткой, вид которой был еще более уставший, чем сам хозяин. Одним словом, они так набегались от самосудчиков, потому и было им безразлично в какой позе или канаве лежать. А если взглянуть на минутку в прошлое, их было значительно больше. Смерть безжалостна, причем лакомиться она любит больше всего слабыми или добрыми, как Андрей Сухоруков, младший сын которого не так давно утихомирил потенциал разгоревшегося костра от нежелательных глаз, откинув с мангала лишнее бревно.

Часть мертвецов углубилась дальше по улице туда, где Федор неподалеку оставил свою черную Ауди. Порой, когда Федор начинал вылазки с Александром, он часто делал маршрут именно там, чтобы хотя бы на минуту заглянуть, понюхать салон, иногда даже садился в нее, когда выходил в одиночку. Все постоянно были против этого, говорили, возьми хоть Владика, мол, целее будешь и четыре глаза лучше, но Федора не убедишь. Вот так он мог и по часу и по два сидеть в салоне и вспоминать все поездки с его женой. Те разговоры, которые заставляли пустить слезу. Ему хотелось в глубине души взвыть от горя, бросить все, в полную силу хватаясь за руль и прижимаясь головой. Эмоции бесцеремонно заставляли становиться слабым и беспомощным, а мысль перестать бороться и уйти туда, где его ждет Ира и Лизонька, не давала сделать полного вдоха.

Вдруг образ его жены и дочки развеялся, а вместо них неожиданно в линзах бинокля мелькнул подвижный темный силуэт и скрылся за деревьями.