Где, черт возьми, она, по ее мнению, находится?! Ее наряд больше подходит для прогулки по солнечным пляжам Бали, чем по улицам Эдинбурга в сырую и унылую осеннюю пору.

Неужели не понимает, какой сейчас сезон? Неужели ее не волнует, насколько неуместно она выглядит?

Хотя да, это же Саммер, которую никогда не заботило чье-либо мнение, кроме собственного.

Я встречаюсь с ней взглядом. Саммер. Саммер Эванс. Та, которую мы так долго ждали и на присутствии которой настояла бабушка.

На меня нахлынули тысячи воспоминаний, и мое сердце заколотилось в груди.

Она улыбается мне, а ее взгляд переносит меня на двадцать лет назад, к тем же ярко-голубым глазам, к той же бунтарской усмешке.

Я резко отвожу взгляд и накидываюсь на Чарльза:

– Какого черта она здесь делает?!

Его улыбка гаснет.

– Давайте присядем, и я все объясню.

– Я тоже рада тебя видеть. – Она обращается ко мне.

Ее голос тверд, а в ее глазах читается намек на то, что я хотел бы считать раскаянием.

Правда, она никогда не страдала угрызениями совести.

Откуда, черт возьми, она взялась?! Где была все это время?

И, что более важно, почему она здесь?

Она сжала сумку так крепко, что побелели костяшки пальцев. В комнате воцаряется тишина, все смотрят на меня.

– Ну что, присядем? – спрашивает она.

Присесть? С ней? Чтобы услышать завещание моей бабушки? Это, должно быть, шутка.

Какая-то странная, извращенная шутка.

– Да, давайте присядем.

Чарльз жестом указывает ей на стул, помогает пристроить сумку, а я просто стою как дурак и смотрю на нее. На улице льет как из ведра, ее голые руки блестят от воды, одежда прилипает к коже.

Я словно снова на озере, как более двух десятилетий назад. И пожар, столь же мгновенный, сколь нежелательный, вспыхивает внутри меня.

– Могу я предложить вам что-нибудь выпить, мисс Эванс?

– Воды было бы прекрасно.

Чарльз, словно компенсируя мою враждебность, изо всех сил пытается вести себя как ни в чем не бывало. В конце концов, если бабушка хотела, чтобы она находилась здесь, мне нужно вести себя достойно.

Я сажусь на свое место, пытаясь сдерживать внутреннюю бурю.

О, бабушка, что ты наделала?

– Что бабушка сделала?!

Я слегка подпрыгиваю на стуле от крика Эдварда. И неизвестно, что хуже, – его приветствие или реакция на завещание.

Не могу его винить ни в том ни в другом.

Я ошеломлена не меньше его. Фактически лишилась дара речи. Большая редкость для меня.

Макалистер вытирает лоб, его морщины становятся глубже. Бедняга.

– Т-ты хочешь, чтобы я прочитал все заново?

Эдвард в гневе. В сильном гневе. И его внешний вид словно подчеркивает этот гнев. Строгий покрой темно-синего костюма, тщательно ухоженные и зачесанные назад каштановые волосы, легкая щетина подчеркивает выдающиеся скулы и сильную челюсть.

Это уже не тот гладко выбритый двадцатилетний парень, которого я встретила много лет назад, бывший ученик государственной школы, с тихой улыбкой и милым характером.

Сейчас передо мной мужчина, за плечами которого груз прожитых лет, богатства и успеха.

– Нет, не нужно читать. Я все понял. Просто… – Его шоколадно-карие глаза, острые как бритва, скользят по мне, мое сердце непроизвольно подпрыгивает. Я даже не успеваю прийти в себя, как он снова смотрит на Макалистера, в глубине его глаз вспыхивает обвинение. – Она, видимо, плохо соображала. Ты должен был, – он машет рукой, – убедиться в том, что она принимала эти решения в здравом уме и памяти.

– Эдвард! Не смей сомневаться в разуме Кэтрин. Она была вменяема.

– Правда?

Он смотрит на меня в упор, и я не могу дышать от его эмоций. Гнев. Ненависть. Боль.

Он сжимает ближайший ко мне конец подлокотника, вены на его руке вздуваются, тело излучает физическую силу, которой он раньше не обладал.

– Откуда ты знаешь, если не видела ее последние двадцать лет?

В яблочко!

– Я всегда находилась рядом, – тихо возражаю я, мои щеки горят от его вопроса.

– Рядом? – Его губы растягиваются в жуткой улыбке. – Вот, значит, как ты это называешь?

– Тише, тише, – в нашу перебранку вмешивается мистер Макалистер. – Можем ли мы сосредоточиться на главном? Кэтрин знала, что это станет, скажем так, шоком. Но она была очень ясна в своей просьбе и чувствовала, что в ваших же интересах довести условия ее завещания до конца. – Мистер Макалистер внимательно посмотрел на нас. – Когда-то вы были друзьями, и Кэтрин думала, что вы опять можете ими стать.

– А если не сможем? – Я игнорирую боль, вызванную его словами. – Я имею в виду условия завещания.

Рядом со мной Эдвард издает какой-то звук, похожий на фырканье.

– Да. Тогда… – Чарльз откашлялся и просмотрел лежащие перед ним бумаги: – Если один из вас уйдет до истечения срока, его имущество переходит другому.

– А если мы оба уйдем? – резко бросил Эдвард.

– Ну, тогда все немного сложнее. В этом случае Кэтрин велела разделить имущество, подробно описав конкретные участки, которые нужно передать в дар местным предприятиям и благотворительным организациям.

– Гленробин будет разделен? – Эдвард в шоке произносит последнее слово. Я тоже в шоке. – Но этот замок, все это поместье принадлежало моей семье на протяжении нескольких поколений.

– И конечно, Кэтрин хотела бы, чтобы все так и оставалось. – Макалистер улыбается, аккуратно складывая бумаги. Он что, бредит? – Итак, в ваших интересах придерживаться условий, изложенных в завещании.

– И что произойдет через год? – спрашиваю я.

– Прожив там год, вы сможете делать со своей долей все, что пожелаете. Продайте его другой стороне, пожертвуйте, оставьте себе. Все, что угодно, если только вы оба согласны с этим решением.

– Какая глупость!

– Первая разумная вещь, сказанная сегодня, – бормочет Эдвард.

Я бросаю на него мимолетный взгляд, прежде чем вернуться к насущной проблеме.

– Итак, просто для ясности, мать Эдварда наследует определенную сумму наличными и дом в Лондоне. Остальное – поместье, прислугу, семейные реликвии Гленробина – она завещала нам?

– Вместе с суммой денег в дополнение к доходу, который приносит поместье, для покрытия текущих расходов. Этой суммы должно хватить на долгие годы.

Я ошеломленно киваю.

– И мы с Эдвардом поделим все пятьдесят на пятьдесят?

– Совершенно верно.

Эдвард откашливается и сверлит взглядом Макалистера.

– А если она, когда закончится год, решит продать свою долю тому, кто больше заплатит?

Мой желудок скручивается от его слов. Неужели он верит, что я могу сделать такую вещь? Неужели не понимает, что я на его стороне? Я знаю, что не заслуживаю этого наследства. Даже не заслуживаю сидеть с ним в одной комнате и выслушивать последние пожелания Кэтрин. При всей моей любви к ней, я не ее кровный родственник и не была ее настоящей семьей. Не важно, как сильно она пыталась сделать меня такой.

– Я задал тебе вопрос, Чарльз!

Но Макалистер наблюдает за мной. Беспокоится обо мне. Я вижу это в его сочувствующих серых глазах. Я не заслуживаю сочувствия этого человека.

– Чарльз!

Тот оживает и бросает взгляд на Эдварда:

– В таком случае ты можешь выступить против этой сделки. Любая продажа активов должна быть согласована между вами. – Макалистер пристально смотрит на Эдварда. – Я уверен, вы разрешите любые проблемы, мистер Фицрой. Кэтрин попросила меня помогать вам столько, сколько будет нужно, включая отслеживание расходов, если это поможет вам сосредоточиться на мирном обустройстве дома. Кэтрин надеялась, что со временем вы будете способны уладить все между собой.

Голос Эдварда лишен эмоций.

– Обустройстве дома?

Эти слова эхом отражаются внутри меня. У меня нет дома. Никогда не было и не будет. Замок Гленробин был ближе всего к этому понятию. Я пробыла там восемнадцать месяцев. Привязалась к земле, к людям. К Кэтрин. К Эдварду.