Но и община претерпела заметные изменения. Когда стало ясно, что смерть Брэндона и Фионы Труэтт выглядит подозрительно, мы – под началом Чейза – уверовали в то, что раскрыли дело и нашли убийцу. Разложили по полочкам, куда и когда ходила Руби, передали полиции наши улики и комментарии на доске объявлений, превратили их в официальные показания.

Теперь мы стали осторожнее. И сами по себе, и в том, что писали на доске объявлений. Сообщения удалялись, едва был получен ответ, а то и раньше.

Руби посмотрела на калитку, где стоял Чейз, и шутливо помахала ему фиолетовой кружкой-термосом. Конечно, она сразу его увидела.

Наконец он повернулся к дороге и скрылся из виду. Я перевела дух.

– Ладно. Ты отметилась. На мой вкус, уже припекает. Идем.

– Хорошо, – согласилась Руби, потягиваясь. – Пора наполнить желудок чем-то сытным.

Мы шли назад, а я озиралась по сторонам: нет ли Чейза? Может, прячется за деревьями или караулит возле моего дома. Смотрела, появится ли вообще кто-нибудь. Но никого не было.

Тем не менее они на нас смотрели. Мелькали тени за окнами. Все предпочитали оставаться в надежном укрытии.

Когда мы перебирались в Холлоуз Эдж, нас привлекло именно это: обособленность, уединенность. Тесный круг. Соседи, которые, если что, присмотрят друг за другом.

А теперь мы стали заложниками такого образа жизни.

Скажу прямо: после смерти Брэндона и Фионы Труэтт мы попали в западню. В ловушку, где каждый знал про другого абсолютно все.

Я уговорила Руби разрешить мне заказать пиццу, и вот мы сидим в гостиной, перед ней мой открытый ноутбук, а рядом, по другую от нее руку, на диване, свернувшись калачиком, лежит Кода.

– Ты точно готова заплатить? – спрашивает она, быстро добавляя в интернет-корзинку разную одежду.

– Абсолютно.

Ведь это я отдала ее вещи, и вот она сидит рядом со мной, излучая легкий запах хлорки, влажные волосы спутались, в моей летней одежде. Кредитки у нее нет, работы тоже, счета в банке – тем более.

Она выбрала экспресс-доставку и передала ноутбук мне – ввести информацию для оплаты.

– Меня это вполне устраивает, – сказала она и подмигнула. Не помню, чтобы она раньше подмигивала. Больше всего меня нервировали эти ее новые причуды.

Она подвинулась ближе, подушки между нами чуть вжались, и ее плечо на миг коснулось моего. Руби наблюдала за тем, как я размещаю заказ.

– Слушай, давай поглядим, что про меня говорят.

Я вздрогнула, сердце подскочило к горлу.

– Хочешь, чтобы я тебя погуглила?

Что там может выскочить? Ссылки, по которым я уже переходила, прочитанные статьи, все, что я и так проглотила, без свидетелей.

– Нет, – возразила она. – Я имею в виду здесь. На страничке. Что говорят на местной страничке.

У меня закололо в пальцах. Руби никогда не имела доступа к страничке сообщества Холлоуз Эдж, ведь она не собственница. Президент нашего правления Шарлотта на свое усмотрение разработала правила: доступ к местной страничке имеют только собственники жилища. Тогда она решила, что Руби – нечто среднее между не зарегистрированным съемщиком и заехавшим на долгий срок гостем.

Но как ей сейчас отказать? Она сидит рядом, на ней моя одежда, потому что ничего своего у нее нет. Когда-то я сама уговорила ее остаться – эта мрачная тайна пока остается при мне.

Она смотрит, как мои пальцы бегают по клавишам, вводят логин, пароль. Страничка загрузилась быстро, записи выстроились по датам. Сегодня новых постов не было. Ни одного.

– Сейчас все по-другому, – объяснила я. – Народ сюда без особой надобности не заходит.

Я быстро захлопнула ноутбук, прежде чем она успела посмотреть записи, сделанные раньше, проверить, не обманываю ли я ее.

Со вздохом она отодвинулась на свою сторону дивана.

– Сама не знаю, чего я ждала, – сказала она и взяла еще один кусок пиццы с сыром. – Может, мои фотки с каждой камеры на улице? – Она наигранно улыбнулась и прикрыла глаза, вдыхая аромат жирной пиццы. И по пицце, наверное, соскучилась. – А ты свою починила, Харпер?

Когда-то у меня тоже стояла камера безопасности. Торчала под углом над крылечком, скорее для устрашения. Но в ту ночь она ничего не записала. Даже если Айдан и заказал какую-то услугу, срок давно истек.

– Нет, руки так и не дошли, – призналась я. Хотя само устройство до сих пор бессмысленно смотрит в пустоту. Камеры, с одной стороны, тебя защищают, но также могут тебе навредить. Любое мелкое нарушение они зафиксируют. А сколько людей могут рассориться! Как меня спасет камера, если ключ от моего дома у человека, который попал в тюрьму?

Мы поели, я отнесла тарелки на кухню, выбросила коробку из-под пиццы в мусорный бак в гараже. Наверное, Руби захочет поспать. Уверена, она устала не меньше, чем я. Палящее солнце, прохладительные напитки – все это располагает к отдыху… я даже не знаю, когда она последний раз спала.

– Тебе что-то нужно, пока я не пошла спать? – спросила я, выключая телевизор. Должна же она понять намек?

Она поменяла позу на диване и посадила Коду на колени.

– Нет, все хорошо. Просто привыкла к шуму. Забыла, что может быть так тихо.

Но тихо было только в доме. Снаружи ночь жила своей жизнью, природа вокруг будто шевелилась. Стрекотание сверчков со стороны леса, кваканье, доносящееся с озера. Этот звук однажды напряг меня, но оказалось, что к окну прилипла лягушка, она верещала так пронзительно, будто просила помощи.

Когда шло расследование, мы официально стали патрулировать поселок и ввели комендантский час. Нас еще долго мучили страхи. Мы запирали двери и калитки, плотно задергивали занавески, перед сном клали на тумбочку газовый баллончик или еще что похлеще. Вслушивались в тишину. Говорили шепотом. Пытались объяснить звуки, которые доносились из соседних домов. В три ночи вдруг заиграет музыка. Какая-то ссора недалеко. Стук. Мы глазели в потолок, мучились бессонницей, изучали прежние записи на своих камерах.

Руби ничего этого не знала, за время ее отсутствия здесь многое изменилось.

– Спокойной ночи, Харпер, – сказала она, потому что я никак не уходила.

– Спокойной ночи, – ответила я. Не хотелось оставлять ее одну, но я все-таки ушла в спальню. Еще подумает, что я ей не доверяю, чего-то боюсь.

Окно моей комнаты было над входом в дом, а ее комната, поменьше, выходила на участок, вторая дверь туалетной комнаты открывалась в коридор, который вел на лестницу и к входу. Перед тем как лечь, я еще раз глянула в телефон. Никто меня не домогался. Ни звонков, ни сообщений, ни вопросов. Но эта тишина была вполне красноречивой. Моя дружба с соседями слишком хрупкая, такое испытание, как приезд Руби, ей не выдержать.

В прошлом году мы узнали, хотя, возможно, знали это всегда, что у Холлоуз Эдж есть два обличья. Одно на поверхности: мы приветливо машем соседям, что-то советуем, приоткрываем друг другу калитку у бассейна, улыбаемся.

Но есть и другое, кипящее внутри.

Удивляться тут нечему. Я с этим столкнулась в своей семье, когда росла. Моего брата Келлена с шестнадцати лет таскали по исправительным учреждениям, и отношения между родителями стали напряженными, дали трещину. Мама с папой спорили, обвиняли друг друга. Но миру представал совершенно другой фасад, мы лакировали действительность, делали хорошую мину и выдавали черное за белое.

Наконец я услышала, как Руби поднимается по ступеням. Принимает душ. Я расслабилась, перевернулась, постоянно поглядывая на дверь. Из-под нее виднелась тень. Я досчитала до десяти – тень не исчезла. Посмотрела на дверную ручку – надо было запереться? Что хуже: допустим, Руби войдет. Или не войдет, но поймет, что мне страшно?

Наконец, тень отступила. Но тут я услышала, что Руби спускается по лестнице, скрипнула задняя дверь. Я села в постели: куда она собралась? Что у нее на уме? Часы на моем столике, как надежный свидетель, отмеряли время.