Лорд Редгрейв увидел, что она собирается добавить "с нами", но прежде чем он успел что-либо сказать, мисс Зейди повернулась, решительно направилась к своему креслу, села, налила себе свежую чашку кофе, неторопливо добавила молоко и сахар, а затем, сделав небольшой глоток, сказала, держа чашку на полпути между своими изящными губами и столом:

– Миссис Ван, у меня есть идея. Полагаю, она досталась мне по наследству, ведь у старого папы их было предостаточно. Так или иначе, мы можем вернуться к вопросам здравого смысла. Вот смотрите, – продолжила она, переведя абсолютно убежденный взгляд прямо в глаза хозяину, – мой отец, может быть, и был мечтателем, но все же он был человеком разумных денег. Он верил в честные сделки. Он не верил в то, что можно занять сто долларов золотом и вернуть пятьдесят долларов серебром. Каково ваше мнение, лорд Редгрейв – вы ведь не занимаетесь подобными вещами в Англии? Дядя Рассел тоже приверженец разумных денег. У него слишком много золота в закромах, чтобы за него требовать серебро.

– Моя дорогая Зейди, – сказала миссис Ван Стюйлер, – какое отношение демократическая и республиканская политика и биметаллизм имеют к…

– К путешествию на этом чудесном судне, которое, как сказал мне папа много лет назад, могло бы подняться к звездам, если бы его когда-нибудь сделали? Просто лорд Редгрейв – англичанин и слишком богат, чтобы верить во что-то, кроме разумных денег, дядя Рассел тоже, вот и все, что у нас есть, или что должно быть.

– Кажется, я понимаю, что вы имеете в виду, мисс Ренник, – сказал их собеседник, откинувшись в кресле и заложив руки за голову, как обычно делают путешественники на пароходах, когда море гладкое, а небо голубое. – Космолет может спуститься, как небесное видение, и проповедовать Евангелие золота в серебряных электрических лучах с помощью обычной азбуки Морзе. Как вам такая поэзия и практика?

– Я совершенно согласна с его светлостью в том, что касается практики, – сказала миссис Ван Стюйлер, несколько грубовато обращаясь через него к Зейди. – Это было бы прекрасное применение этому замечательному изобретению. И потом, я уверена, что его светлость высадит нас в Центральном парке, и мы сможем сразу же отправиться в дом твоего дяди.

– Нет, нет, боюсь, я должен попросить вас извинить меня, миссис Ван Стюйлер", – сказал Редгрейв сменив тон, что мисс Зейди оценила быстрым скрытым взглядом. "Видите ли, я поставил себя вне закона. Я, как вы изволили заметить, похитил, грубо говоря, двух дам с палубы атлантического лайнера. Более того, тем самым я эгоистично испортил перспективы одной из дам. Но, если серьезно, мне действительно нужно сначала съездить в Вашингтон…

– Я думаю, лорд Редгрейв, – прервала его миссис Ван Стюйлер, проигнорировав последнюю незаконченную фразу и придав себе достоинство настоящей никербокерши, – если вы позволите мне это сказать, что это едва ли является предметом для обсуждения в данном случае.

– А раз так, – перебила мисс Зейди, – то чем меньше мы об этом говорим, тем лучше. Я хочу сказать следующее. Мы все хотим, чтобы республиканцы победили, по крайней мере, все мы, кому есть что терять. И если бы лорд Редгрейв использовал этот свой замечательный воздушный корабль по назначению – против этого не было бы никаких возражений.

– Должен сказать, что до сих пор я не задумывался о том, чтобы превратить Космолет в предвыборную машину. Тем не менее, я допускаю, что его можно использовать в благих целях, только я надеюсь…

– Что мы не захотим, чтобы вы обклеили ее предвыборными плакатами, а? Или запустили с палубы рекламные листовки, или похитили Крокера и Брайана, как вы это сделали, например, с нами?

– Если бы это было возможно, то я совершенно уверен, что у меня не было бы таких приятных гостей, какие есть сейчас на борту Космолета. Как вы думаете, миссис Ван Стюйлер?

– Мой дорогой лорд Редгрейв, – ответила она, – это было бы совершенно невозможно. Мысль о том, чтобы быть запертым на таком корабле, который может парить не только над землей, но и над облаками, с людьми, которые узнают твои лучшие секреты, а потом, возможно, застрелят тебя, чтобы остаться единственными их обладателями, – ну, это было бы просто глупостью.

– Конечно, так и будет, – сказала Зейди, – единственная польза от таких людей – поднимать их выше облаков и сбрасывать. Но если бы мы, я имею в виду лорда Редгрейва, подняли Космолет над Нью-Йорком и ночью с помощью прожектора передавали сигналы с неба…

– Отлично, – сказал их хозяин, вставая с кресла на палубе и выпрямляясь, глядя при этом на отрешенный профиль мисс Зейди. – Это великолепно! Мы даже можем переломить ход выборов. Я всегда за разумные деньги, если мне будет позволено говорить по-американски.

– Английский для нас вполне достаточен, лорд Редгрейв, – немного жестко сказала мисс Зейди. – Может быть, мы немного улучшили старый язык, но мы его понимаем и можем простить его недостатки. Но это не совсем то, что нужно.

– Мне кажется, – сказала миссис Ван Стюйлер, – что мы уходим от темы почти так же далеко, как и от Сент-Луиса. Могу я спросить, Зейди, что вы на самом деле собираетесь делать?

– Не нам говорить, – ответила мисс Зейди, глядя прямо на стеклянную крышу палубной камеры. – Видите ли, миссис Ван, мы не свободные люди. Мы даже не пассажиры первого класса, оплатившие проезд по контрактному билету, который должен их доставить.

– Если вы позволите, – сказал лорд Редгрейв, прекратив свою прогулку по палубе, – это не совсем так. Если выразить это в самой грубой материальной форме, то совершенно верно, что я похитил вас обеих дам и вывел за пределы земного закона. Но есть и другой закон, который обязывает джентльмена, даже если он находится за пределами Солнечной системы, и поэтому, если вы хотите, чтобы вас высадили либо в Вашингтоне, либо в Нью-Йорке, это будет сделано. Вы будете посажены в экипаж, находящийся в нескольких минутах езды от вашего собственного дома или дома мистера Рассела Ренника. Я сам провожу вас до его дверей, там мы попрощаемся, и я отправлюсь в путешествие по Солнечной системе один.

После этого наступила еще одна пауза, пауза, в которой была заложена судьба двух жизней. Они смотрели друг на друга – миссис Ван Стюйлер на Зейди, Зейди на лорда Редгрейва, а он снова на миссис Ван Стюйлер. Это была своего рода дуэль взглядов в три угла, и взгляды говорили гораздо больше, чем могла бы сказать обычная человеческая речь.

Затем лорд Редгрейв, отвечая на последний взгляд Зейди, медленно и серьезно произнес:

– Я не хочу пользоваться неправомерными преимуществами, но мне кажется, что я вправе поставить одно условие. Конечно, я могу вывести вас за пределы известного нам мира и в другие миры, о которых мы почти ничего не знаем. По крайней мере, я мог бы это сделать, если бы не был связан законом, столь же сильным, как само тяготение; но сейчас, как я уже говорил, я просто спрашиваю, будут ли мои гости или, если вы считаете, что это больше подходит к обстоятельствам, мои пленники, освобождены без всяких условий, где бы они ни решили высадиться.

Он сделал небольшую паузу, а затем, глядя прямо в глаза Зейди, добавил:

– Единственное условие, которое я ставлю, – голосование должно быть единогласным.

– В данных обстоятельствах, лорд Редгрейв, – сказала миссис Ван Стюйлер, поднимаясь со своего места и направляясь к нему со всем достоинством, которое подобало бы ей в ее собственной гостиной, – ответ на это может быть только один. Ваши гости или ваши пленники, как вам удобнее их называть, должны быть освобождены без всяких условий.

Лорд Редгрейв слушал эти слова, как человек слышит их во сне. Зейди тоже поднялась. Они смотрели друг другу в глаза, и между ними пронеслось множество невысказанных слов. Наступило молчание, а затем, к неописуемому ужасу миссис Ван Стюйлер, Зейди сказала, едва заметно вздохнув:

– Есть один несогласный. Мы пленники, и, наверное, мне лучше сдаться по собственному желанию.